Андрей Молчанов - Брайтон бич авеню

Молчанов Андрей

Брайтон бич авеню

Андрей Молчанов

Брайтон бич авеню

ФРИДМАН-СТАРШИЙ. НЬЮ-ЙОРК. 1989 год.

Семен Фридман ехал в своем "кадиллаке" под эстакадой сабвея (*1) по Брайтон Бич авеню. Как всегда в этот утренний час, движение здесь было плотным, машины ползли практически в одном левом ряду - правый крайний и средний заполонили грузовики, приехавшие с товаром для магазинов и легковушки нарушавших правила парковки покупателей, привлеченных дешевыми распродажами в здешних лавочках, примыкающих одна к другой на протяжении всей улицы, вернее улочки, - двухэтажной, сумеречной от широкого навеса подземки, пройти которую из конца в конец пятнадцать-двадцать минут; улочки, подобных которой в Нью-Йорке великое множество по окраинам Бронкса, Куинса, да и того же Бруклина. Хотя, наверное, только здесь увидишь желтые флажки, трепещущие на ветру под эстакадой, флажки с надписью "Брайтон из бэк!" - то есть Брайтон вернулся, возвращен городу, воскрешен, и флажки возвещают истину: он, Фридман, ставший жителем русскоязычного еврейского гетто на Брайтоне в начале семидесятых, великолепно помнит заброшенные трущобы с выбитыми оконными стеклами, груды мусора, "цветную" шпану, обшарпанные квартирки в четырехэтажках грубой кирпичной кладки начала века, оплетенные крашенными битумом пожарными лестницами, с бельевыми веревками от стены к стене, где над пустынными внутренними двориками, отгороженными тюремного типа заборчиками из сетки с козырьками колючей проволоки сушилось исподнее негритянских семей...

Это уже потом лихая преступная Одесса, мудро выселенная с благословения милицейских властей, нагрянула сюда из Союза, обжилась и обстроилась, заселилась в пустующих домах и, окрепнув, погнала цветных прочь, в глубь Бруклина, отодвинув их, впрочем, не очень-то и далеко, до параллельной Брайтону Нептун-авеню, на задворки района, однако несомненно отвоевав всю его прибрежную часть. Ездили по Брайтону во времена битв загорелых одесситов и черных аборигенов ребятки на мотоциклах и прицельно били цепями "мэстных" на тротуарах, и те постепенно отступали перед беспримерной наглостью и напористостью пришельцев.

Редко мелькнет ныне на Брайтоне черный, не его это район, хотя давно уже стал Брайтон лоялен и от расизма далек. А уж кого вовсе не трогали - корейцев, все овощные лавки как были их, так их и остались, даже занюханный супермаркет "Met Food" на углу Оушен-Парк-Вей процветает, но корейцы, во-первых, еще те мафиози, а во-вторых, здорово в новых условиях обрусели, кроют матом, мешая его с английским, а русский воспринимают как должное при общении с покупателями. С кем поведешься...

Семен Фридман отпустил ногу с педали тормоза и тотчас пришпорил рвущийся вперед "кадиллак", продвинувшись в пробке едва ли на корпус машины. С лязгом и грохотом, осыпая тротуар оранжевой россыпью искр, притормозил наверху, на эстакаде поезд - то ли экспресс "Q", то ли тихоход "D", идущие в Манхэттен.

Сколько раз ездил Фридман этим маршрутом, сколько раз...

Вспомнилось: утренний морозец, пронизывающий февральский ветер с океана, собачье дерьмо на тротуарах, заплеванная лестница, ведущая на платформу, давка в старом, грязном вагоне - не теперешнем серебристом, с кондиционером... И - страх, разгоняющий утреннюю дремоту, - лишь бы не опоздать на работу, лишь бы... Сначала в магазин, где работал первые полгода продавцом рыбы, потом в порнокинотеатрик, в итоге разнесенный возбужденными зрителями из среды наркоманов, затем в "Лимузин-сервис"... Лишь бы не опоздать, отышачить за свой "полтинник", а вечером, без ног, - обратно в подземку, под низкие своды ее, поддерживаемые швеллером, грубо крашенным масляной краской. После - закупка жратвы, причем подешевле, чтобы съэкономить, почтовый ящик с устрашающей бесстрастными счетами за телефон, жилье, электричество... И - сон.

А перед сном - коротенькая мечта, покуда голова не утонула в подушке: устроиться бы на нормальную службу... Чтобы стабильная зарплата, страховки... Но что он может - эмигрант без языка, без профессии, корней и знакомств...

Боже, ну зачем уехал, за каким иллюзорным счастьем, для чего? Чтобы попасть в безжалостные челюсти поисков работы, нахождения ее - жалкой, грошовой - и полного ей служения, не дающего даже оглянуться вокруг?

Небоскребы Манхэттена, блеск витрин, мир изобилия, в котором нет только одного - слова "нет", - что это для него? Фон. Привычный фон недоступного музея, где также нет таблички "РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ", но все-таки она есть, есть!

Неужели так было? Неужели когда-то, смотря на сверкающие "кадиллаки" и "линкольны", неспешно катящие из того же спального Бруклина в деловой Манхэттен, он подсчитывал, глядя на них из оконца поезда сабвея: бензин - пятерка, проезд через туннель - пятерка, а уж цена парковки за весь рабочий день едва ли не то, что он за весь этот день зарабатывает...

Затем и сам он сидел за рулем всяких "линкольнов" с телевизорами, барами и даже банями, но толку? До "линкольнов" все равно добирался в вагоне подземки, а за бензин и толлы2 платили хозяева машин...

У аптеки на углу Брайтона он свернул на Оушен-Парк-Вей и прибавил газку. Здесь движение было свободнее, широкая трасса стрелой уходила в сердце Нью-Йорка, к голубеющим в эту утреннюю пору коробкам небоскребов-близнецов центра международной торговли, отчетливо различимых даже из Бруклина.

Поправил заколку на галстуке с крупным, полтора карата, бриллиантом.

К подобным побрякушкам он относился брезгливо, но сегодня предстояла ответственная встреча с арабскими бизнесменами, а они-то побрякушкам внимание уделяют, и скромничать тут - значит проиграть первый раунд. Восток падок на внешние приметы, как богатый, так и нищий. А с мудрым Востоком Фридману попросту не доводилось встречаться. Жизнь его была иной. Собственно, она уже прожита, жизнь... От бедности - к богатству, от мечты об этом "кадиллаке", на котором он сегодня едет - лениво и привычно, до скептических раздумий: купить ли собственный вертолет? Чтобы летать на нем по выходным в казино Трампа "Тадж-Махал" в Атлантик-Сити, а на зимние каникулы куда-нибудь во Флориду... Нет, не стоит, пожалуй... Вертолет - либо прихоть зажравшихся пижонов, либо транспорт для облета горячих точек би знеса, либо - инструмент в криминальных крупномасштабных операциях. Последними он, Фридман, занимается, но его стиль не из голливудских сюжетов... Его стиль тих и благочестив бумаги, переговоры, банковские операции, перекачка денег из Америки в Новую Зеландию, оттуда в Таиланд, затем обратно в Америку, куда они приходят уже как деньги иностранные, не облагаемые налогом...

Да и какой он преступник? Он бизнесмен. Да, когда-то приходилось мараться и с наркотиками, и с проституцией на том же Брайноне, вскоре, правда, заглохшей, ибо морально устойчивые жены советских эмигрантов незамедлительно сообщали в полицию о гнездах разврата, оберегая собственные семейные гнездышки, да и наркотики еврейская община пропускала через себя, как вялый посредник , от случая к случаю, рвения в таком бизнесе не проявляя. И он, Семен Фридман, тоже не на этом делал свои деньги. Иные стези вывели его из-под гнета черного наемного труда в мир воистину неограниченных возможностей и беспечного бытия, превратившегося со временем в нескончаемую сытую, красивую игру, в которую уже можно и не играть, однако тогда будет попросту нечего делать... А игра же поначалу несла в себе изрядный риск, хотя без него преодолеть убогий застой эмигрантского существования было невозможно.

Начал Семен с контрабанды, выкупив на все свои сбережения и под громадный кредит похищенное с военной базы оружие, отправленное через знакомого пуэрториканца в какую-то из латиноамериканских республик. После занялся мошенничеством с бриллиантами, через подставных лиц предлагая покупателю настоящий камень, а в итоге всучая подделку... Далее пошло-поехало: заказы на партии оружия укрупнялись, наладились связи с Большой Мафией, откуда деньги поступали Фридману авансом, на полном доверии, появились свои судовладельцы, перекупщики и доставалы, а главное - организовался канал связи и контрабанды с Советским Союзом через Германию, где интересы Фридмана представлял родной дядя, постоянно проживающий в Дюссельдорфе. В Союзе же действовал брат Валера - парень не промах. От Валеры прибывали иконки, картины, камушки, валюта, изделия подлинного и лже-Фаберже.

Канал стабильно функционировал в течение трех лет, после чего наступила долгая пауза: в Союзе начались аресты многих исполнителей, методично рушились все цепи, и, казалось бы, наступил конец, однако, парадоксальным образом новый толчок бизнесу дала перестройка.

В суматохе возрастающих связей с Западом, тысяч сделок, появления свежеиспеченных дельцов, вылезших подобно комарам из личинок по весне, карательный аппарат, ранее четко, как паук на шевеление паутины, реагировавший на любое несанкционированное движение, растерялся, да и прибавилось ему хлопот, аппарату: политические партии, уличная преступность, всякие группировки, в том числе армейского толка, великолепно вооруженные и беспредельно агрессивные... Куда же уследить за железными ветеранами теневой экономики, зарабатывавшими миллионы еще в те времена, когда и не снились они новоявленным бизнесменам, даже и не подозревающим, как сейчас их "влегкую", с усмешечкой использует старая гвардия, к которой, в частности, принадлежали и Фридман-старший, благодаря эмиграции избежавший уголовного преследования, и Фридман-младший, в прошлом - выпускник Физтеха, отказник, а ныне - человек с разрешением на выезд на постоянное местожительство в США...