Наталья Александрова - Сумрачная душа

Наталья Александрова

Сумрачная душа

© Н. Александрова, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Первый раз этот город упомянут за пятнадцать веков до начала новой эры, за пятнадцать веков до того, как вблизи от него, в Вифлееме, в семье бедного плотника родился младенец, которому суждено было перевернуть мир. За пятнадцать веков до того, как пастухи и волхвы из далеких стран пошли вслед за звездой, чтобы поклониться этому младенцу, безымянный каменотес великого фараона Тутмоса высек на каменной скрижали:

В день тридцатый от начала похода Фараон, Сын Неба, владыка обоих Египтов, своей могучей дланью сокрушил врагов и покорил под свою руку город Яффо.

Здесь побывали египтяне и греки, филистимляне и римляне, финикийцы и персы – и каждый из народов оставил на этой земле свой след. Десятки раз завоеватели разрушали город – но он возникал снова, на том же самом месте, возрождаясь, как феникс из пепла. Существует легенда, что именно здесь патриарх Ной построил свой ковчег, в котором спас от Великого потопа всех живых существ, обитающих в мире, – «всякой твари по паре». И название свое город Яффо получил по имени одного из сыновей Ноя – Яфета, который после потопа заложил на этом месте свой город. Около этих берегов пророк Иона был проглочен китом. Именно здесь, в Яффо, находился в заточении святой Петр. А еще существует легенда, что неподалеку от этих мест была прикована к скале прекрасная Андромеда, спасенная Персеем.

В седьмом веке Яффо был захвачен арабами, в одиннадцатом здесь высадились закованные в броню крестоносцы. Сюда приплывали генуэзские корабли с христианскими воинами и паломниками, поэтому в тринадцатом веке султан Бейбарс разрушил порт, чтобы прекратить нашествия крестоносцев…

Теперь Яффо слился со своим молодым соседом Тель-Авивом в один город, утратив свое значение как порт. Сейчас это район богемы, район художников и артистов. На его узких улочках разместилось множество театров и художественных мастерских, туристских лавочек и небольших ресторанов.

А стоит немного отойти от моря, углубиться в лабиринт узких кривых улочек – и вы окажетесь в районе, где расположился старый блошиный рынок – Шук Пишпишим.

Это не рынок в европейском понимании, а город в городе, расползшийся по дюжине улочек и переулков, переполненный крикливой разноязыкой толпой, пропахший пряностями и сандаловым деревом, кофе и корицей, оливковым маслом и куркумой, острой восточной кухней и старинными коврами.

Сюда эмигранты из разных концов планеты привезли семейные реликвии и ничего не стоящие безделушки и выложили их на прилавки бесчисленных лавчонок, чтобы продать таким же многочисленным, разноязыким и шумным туристам.

– Ну и ну! – протянула Нинель. – В жизни не видала столько старья! Барахло какое-то на улицу выставили и радуются!

– Что б ты понимала! – тут же вступила Натэлла. – Это не старье, а антиквариат! Люди за это большие деньги платят!

– За это? – Нинель сморщила нос. – Быть того не может, чтобы за такую ерунду, на помойке выкопанную, большие деньги платили! Или у них от жары совсем крыша съехала!

Дамы разговаривали громко, стараясь перекричать ровный гул блошиного рынка, куда направились сегодня с утра с целью ознакомления. Они чудно погуляли по берегу моря, в парке Яффо полюбовались на розовогрудых горлинок и удода с хохолком, пообедали в маленьком ресторанчике на площади под часами, после чего неугомонная Натэлла потащила всех на блошиный рынок.

«Наверное, со стороны мы четверо смотримся очень забавно, – мимоходом подумала Марина, – хотя за этими двумя грациями нас с Ларисой и не видно…»

Тех двоих было много. Натэлла, коротко стриженная брюнетка, смуглая и крепко сбитая, всегда в чем-то открытом и ярком, громкоголосая и энергичная, а с ней – Нинель, подруга, обретенная здесь же, на отдыхе. Та была рыжая, белокожая и веснушчатая.

Натэлла предпочитала одежду красных цветов, от малинового до огненно-алого, сегодня на ней было платье с вырезом на спине, цвета революционной гвоздики.

Нинель, наоборот, белокожая и рыхлая, обгорает мгновенно, никакие кремы не помогают, поэтому от солнца закрывается, на ней ажурная белая шаль с кистями и соломенная шляпа с розовой лентой.

Натэлла жары не боится, бестрепетно подставляет солнцу и без того смуглую кожу.

– Это не солнце! – заявила она в первый же день по приезде, когда вся группа, слегка обалдев от синего теплого моря, яркого света и горячего песка, осторожно располагалась под полосатыми зонтиками. – Вот на Гоа было солнце! И здесь солнце в июле! А сейчас у них осень, вон, даже детей маленьких голышом водят…

После слякотного, темного и унылого петербургского ноября, после неба, вечно затянутого свинцовыми тучами, то, что они видели вокруг, язык не поворачивался назвать осенью.

Две недели промелькнули незаметно, группа ездила на экскурсии, а свободное время каждый старался проводить, как ему хочется. Неугомонная Натэлла заставляла всех осматривать достопримечательности. Сегодня Марине не хотелось никуда идти. Ей хотелось сидеть под ярким полосатым тентом, опустив ноги в горячий песок, потягивая ледяную воду с лимоном, и глядеть на море.

На море никогда не бывает скучно. Волны набегают друг за другом, и каждая волна не похожа на предыдущие, как не похожи друг на друга два разных человека. Можно подойти к воде и поиграть с волнами в догонялки. Можно стоять по колено в теплой воде и рассматривать стайки мелких рыбешек, что шныряют мимо. Можно свободно плыть в упругой соленой воде, можно качаться на волнах, можно нырять… На теплом море можно делать все, что хочется, и никто не станет проявлять к тебе лишний интерес. На море не будешь выглядеть одинокой и неприкаянной, море всех приголубит и обласкает.

В первый раз в жизни Марина поехала отдыхать одна, потому что… потому что вспоминать о том, что случилось, ей сейчас совершенно не хотелось. «А придется!..» – вспомнила она фразу из известного анекдота и горько усмехнулась. И Лариса тут же почувствовала ее настроение, тихонько сжала руку повыше локтя и улыбнулась одними глазами – не горюй, мол, все наладится.

Оказалось, что в их туристической группе полно таких, как она, одиноких женщин, которые, кстати сказать, совершенно не считали себя одинокими. Одна Натэлла чего стоит – не женщина, а настоящая пожарная команда!

Молодой парень арабского вида, весь в черном, несмотря на жару, проскочил мимо, держа над головой маленький круглый столик черного дерева. На столешнице, выгоревшей и облупившейся, просматривался все же тщательно выписанный букет ирисов.

Эти улочки были заполнены самой разной старинной мебелью. Столы и столики, темного, светлого дерева, ореховые и палисандровые, крашеные и лакированные, кресла-качалки с облезлыми спинками, комоды с позеленевшими бронзовыми ручками и давно не выдвигающимися ящиками, сундуки, инкрустированные разными сортами дерева и перламутром, шкафчики и тумбочки немыслимых фасонов и даже древний умывальник на кривых ножках, с ящиками, когда-то расписанными цветами, и потрескавшейся фаянсовой раковиной.

– Смотри! – засмеялась Лариса. – «Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой, выбегает умывальник и качает головой…» Совершеннейший Мойдодыр! У меня в детстве книжка была, там как раз такой нарисован…

Седой горбоносый араб, уловив ее интерес, тут же вынес на улицу большой фаянсовый кувшин, расписанный такими же цветами, как умывальник.

– Красивый… – протянула Лариса мечтательно, – даже в этих трещинах есть что-то… Набрать на даче охапку простых цветов и поставить где-нибудь в беседке…

– Бери! – предложила Марина. – Если поторговаться, он недорого отдаст! Говорили же нам в гостинице, что тут все можно за десять шекелей купить!

– Ты серьезно? – рассмеялась Лариса. – Да этот кувшин ни в какой чемодан не влезет, придется к самолету на веревочке привязывать или транспортный борт нанимать…

После мебели пошли зеркала – огромные, в деревянных или бронзовых рамах, и совсем крошечные, с серебряными ручками, в которых виден один лишь глаз. Затем попалась пара настоящих магазинов с антиквариатом – фаянсовые напольные вазы, люстры, два китайских фарфоровых подсвечника в виде слонов. Хозяин был вальяжен и толст, на их четверку он даже не взглянул – понял, что не его клиенты.

А потом пошло что-то и вовсе несуразное.

На асфальте перед магазинчиком был выставлен деревянный индеец с трубкой и томагавком. Индеец был в натуральную величину и ярко раскрашен. Далее за индейцем шел американский шериф с огромным револьвером и серебряной звездой, потом две собаки непонятной породы, зебра, кудрявый мальчик в коротких штанишках с толстыми розовыми щеками, а в глубине магазина, на самой верхотуре, стояла деревянная статуя Мэрилин Монро в белом развевающемся платье, как в знаменитом кадре из фильма.