Элли Гриффитс - Переправа

Элли Гриффитс

«Переправа»

Посвящается Мардж

Пролог

Они ждали отлива и выехали на рассвете.

Всю ночь лил дождь, и утром от земли идет легкий пар, туман поднимается к низко нависающим тучам. Нельсон заезжает за Рут в неприметном полицейском автомобиле. Он сидит рядом с водителем, Рут на заднем сиденье, словно пассажирка в микротакси. Они молча едут к автостоянке, неподалеку от которой были обнаружены первые кости. По пути вдоль Солончака слышно только потрескивание полицейского радио и тяжелое дыхание простуженного водителя. Нельсон молчит. Говорить не о чем.

Они вылезают из машины и идут пешком к болоту по мокрой от дождя траве. Ветер шелестит в камышах, в окнах неподвижной, угрюмой воды отражается серое небо. Подойдя к болоту, Рут останавливается, ищет взглядом первый ушедший в землю столб, вьющуюся, покрытую галечником тропу, ведущую через предательскую топь к обнажающемуся во время отлива морскому берегу. А найдя ее, наполовину залитую солоноватой водой, не оглядываясь идет дальше.

Они молча движутся по болотам. У моря туман рассеивается, сквозь тучи начинает проглядывать солнце. У круга хенджа[1] мокрый после отлива песок блестит в свете раннего утра. Рут опускается на колени, как Эрик много лет назад. Осторожно мешает дрожащую грязь своим мастерком.

Неожиданно все замирает; даже морские птицы прекращают пронзительно кричать в небе. Или, может, она просто их не замечает. За спиной слышно тяжелое дыхание Нельсона, но сама Рут чувствует себя на удивление спокойно. Даже увидев крохотную ручку с надетым при крещении браслетом, ничего не испытывает.

Она знала, какой будет находка.

Глава первая

Пробуждение похоже на воскресение из мертвых.

Медленный подъем ото сна, появляющиеся из темноты силуэты, будильник, трезвонящий властно, как труба архангела в день Страшного суда. Рут протягивает руку и швыряет будильник на пол, где он продолжает укоризненно звонить. Со стоном встает и поднимает шторы. Еще темно. «Это неправильно, — говорит она себе, кривясь, когда ступни касаются холодных половиц. — Человек эпохи неолита ложился спать с заходом солнца и просыпался с восходом. Почему мы считаем, что лучше наоборот? Засыпать на диване под ночные новости, потом с трудом подниматься по лестнице, чтобы лежать без сна с романом об инспекторе Ребусе[2], слушать по радио обзор событий в мире, считать места погребений эпохи железного века, чтобы наконец задремать, а затем пробудиться в темноте, онемев от неудобной позы. Это как-то неправильно».

Под душем веки разлепляются, мокрые волосы прилипают к спине. Это, если угодно, крещение. Родители Рут Утвердившиеся В Вере Христиане и фанатики Полного Погружения Для Взрослых (непременно с большой буквы). Рут понятна эта приверженность, вот только в Бога она не верит. Однако родители Молятся За Нее (снова с большой буквы), и это должно служить утешением, но почему-то не служит.

Рут энергично растирается полотенцем и невидяще смотрит в запотевшее зеркало. Она знает, что там отображается, и знание это утешает не более, чем родительские молитвы. Каштановые волосы до плеч, голубые глаза, светлая кожа — и когда она встает на весы, отправленные теперь в чулан для метел, они показывают двенадцать с половиной стоунов[3]. Рут вздыхает (меня не характеризует мой вес, полнота — это душевное состояние) и выдавливает пасту на зубную щетку. У нее очень красивая улыбка, но сейчас она серьезна, поэтому красота улыбки находится в самом конце перечня утешений.

Чистая, с влажными ступнями, Рут шлепает обратно в спальню. Сегодня ей предстоит читать лекции, поэтому нужно одеться чуть строже обычного. Черные брюки, черный бесформенный топ. Выбирая одежду, Рут на нее почти не смотрит. Ей нравятся цвет и ткань; собственно говоря, она питает слабость к платьям с блестками, стеклярусу и алмазным украшениям. Однако по ее гардеробу об этом не догадаешься. Мрачный ряд темных брюк и просторных темных курток. Выдвижные ящики туалетного столика полны черных джемперов, длинных кардиганов и непрозрачных колготок. Рут носила джинсы, пока не раздалась до шестнадцатого размера, и теперь любит брюки из рубчатого вельвета — черные, разумеется. Все равно джинсы уже не по возрасту. В будущем году Рут исполнится сорок.

Одевшись, она с трудом спускается. Лестница в ее крохотном коттедже очень крутая, будто трап. «Я не смогу подняться по ней», — сказала ее мать, приехав сюда единственный раз. «А кто тебя просит?» — мысленно ответила Рут. Родители ее жили в местном пансионе, потому что у Рут всего одна спальня; подниматься наверх не было никакой необходимости (внизу есть туалет, но он расположен рядом с кухней, и мать считает это негигиеничным). Лестница ведет прямо в гостиную, там отшлифованный деревянный пол, удобный диван с выцветшей обивкой, большой телевизор с плоским экраном и книжные полки, занимающие всю доступную поверхность. Главным образом это книги по археологии, но есть и детективы с убийствами, кулинарные сборники, путеводители, романы о любовной связи врачей с медсестрами. Особую слабость она питает к детским книжкам о балете и верховой езде, хотя ни тем ни другим никогда не занималась.

В кухне едва хватает места для плиты и холодильника, однако Рут, несмотря на кулинарные книги, стряпает редко. Сейчас она включает чайник и кладет хлеб в тостер, привычно выбрав четвертую программу радио. Потом собирает конспекты лекций и садится за стол у переднего окна. Это ее любимое место. За садом с растрепанной ветром травой и сломанным синим забором тянется пустошь. Мили и мили болотистой местности с редкими, чахлыми кустами можжевельника и небольшими предательскими ручьями. Иногда в это время года в небе появляются большие стаи диких гусей, перья их розовеют в лучах восходящего солнца. Но сегодня, в это хмурое осеннее утро, не видно ни единого живого существа. Все бледное, тусклое, на горизонте, где небо сходится с болотом, серо-зеленое переходит в серо-белое. Вдали полоса темно-серого моря, на волнах качаются чайки. Место совершенно пустынное, и Рут сама не знает, почему так его любит.

Рут пьет чай с гренками (она предпочитает кофе, но хочет повременить с ним до настоящего эспрессо в университете). Листает конспекты к лекциям, изначально отпечатанным на машинке, но теперь с написанными ручками разных цветов дополнениями. «Пол и доисторическая технология», «Раскопки артефактов», «Жизнь и смерть в эпоху мезолита», «Роль костей животных в раскопках». Хотя сейчас только начало ноября, зимний семестр скоро окончится, и это будет ее последняя лекционная неделя. В воображении выплывают лица учеников: серьезные, усердные, слегка унылые. Сейчас она работает только с аспирантами и скучает по легкомысленным, похмельным, веселым студентам. Увлеченные подопечные останавливают Рут, чтобы поговорить об останках древних людей из Линдоу и Боксгрова и выяснить, действительно ли женщины играли в доисторическом обществе значительную роль. «Оглянитесь вокруг, — хочется крикнуть ей, — мы не всегда играем значительную роль в этом обществе. По-чему вы думаете, что сброд охотников-собирателей был просвещеннее нас?»

Мысль о сегодняшнем дне проникает в ее подсознание, напоминая, что пора ехать. «В некоторых отношениях Бог похож на айпод…» Рут ставит тарелку с чашкой в раковину, оставляет еду для кошек, Спарки и Флинта. И отвечает вечному сардоническому интервьюеру в голове: «Да, я одинокая, располневшая, независимая женщина, и у меня есть кошки. Что тут такого? Да, временами я разговариваю с ними, но не воображаю, что они мне ответят, и не строю иллюзий, будто я для них нечто большее, чем подательница еды». Тут же, словно по сигналу, Флинт, большой рыжий кот, протискивается в откидную дверцу и смотрит на нее немигающими золотистыми глазами.

«Фигурирует Бог в нашем перечне недавно проигранных мелодий, или нам иногда приходится нажимать кнопку и перебирать их?»

Рут гладит Флинта и возвращается в гостиную, чтобы уложить бумаги в рюкзак. Обматывает красным шарфом шею (единственная уступка яркому цвету, даже полные люди могут покупать шарфы) и надевает анорак. Потом выключает свет и выходит из комнаты.

Коттедж Рут — один из трех стоящих на краю Солончака. Два других принадлежат смотрителю птичьего заповедника и людям, которые приезжают на отдых с чадящими барбекю и внедорожником, заслоняющим Рут вид из окон. Весной и осенью дорогу часто заливает, зимой там порой невозможно проехать. «Почему не живешь где-нибудь в более удобном месте? — спрашивают ее коллеги. — Если хочешь быть поближе к природе, есть хорошие участки в Кингс-Линн, даже в Блэкени». Рут не может объяснить даже себе, почему она, женщина, родившаяся и выросшая в Южном Лондоне, испытывает такую тягу к этим негостеприимным болотам, этому пустынному, уходящему в прилив под воду морскому берегу, к этому унылому, суровому виду. На Солончак Рут впервые привели раскопки, но она и сама не понимает, что заставило ее остаться в таком неуютном месте. «Я привыкла, — только и отвечает она. — Да и кошки плохо перенесут переезд». Коллеги смеются. «Добрая старая Рут, привязанная к своим кошкам, разумеется, они заменяют детей, жаль, что у нее нет мужа, она очень хорошенькая, когда улыбается».