Майкл Коннелли - Пуля для адвоката

Майкл Коннелли

Пуля для адвоката

Памяти Терри Хансена и Фрэнка Моргана

Часть первая

Свидетель обвинения

1992

1

Все лгут.

Копы лгут. Адвокаты лгут. Свидетели лгут. Жертвы лгут.

Суд — чемпионат по лжи. И все давно об этом знают. Даже присяжные. Они приходят на работу, зная, что им будут лгать. Садятся на свою скамью, готовясь услышать ложь.

Если ты на стороне защиты, главное — терпеть. Терпеть и ждать. Дело адвоката — вцепиться в ложь и ковать ее, как раскаленное железо, из которого делают клинок. Острое как бритва лезвие, чтобы распороть брюхо и перерезать глотку обвинению.

Моя работа — ковать сталь и точить клинок. И пускать его в ход, без жалости и снисхождения. Я — островок правды среди моря лжи.

2

Шел уже четвертый день процесса — он проходил в 109-м отделении уголовного суда, в деловом центре города, — когда ко мне в руки попала эта ложь, острая как дамасская сталь. Моего клиента, Барнетта Вудсона, обвиняли в двух убийствах, и он на всех парах мчался к маленькой железной камере в тюрьме «Сан-Квентин», где в вены осужденных всаживают самую крепкую на свете «дурь».

На Вудсоне, двадцатисемилетнем торговце наркотиками из Комптона, висели ограбление и смерть двух студентов из Уэстсайда. Парни собирались купить у него кокаин, но он предпочел забрать деньги и пальнуть в них из обреза. Так по крайней мере считал прокурор. Преступление было «черно-белого» цвета, и это не шло Вудсону на пользу, особенно после того как четыре месяца назад расовые волнения едва не разорвали город пополам. Но больше всего он испортил дело тем, что попытался избавиться от трупов, утопив их в Голливудском водохранилище. Они провалялись там четыре дня, пока не всплыли наверх, словно яблоки в бочке. Гнилые такие яблочки. Мысль, что все это время трупы разлагались в главном городском источнике питьевой воды, вызвала у жителей приступ тошноты. Когда Вудсона вычислили по телефонным звонкам и арестовали, общественная ярость обрушилась на него как ураган. Окружной прокурор заявил, что потребует высшей меры.

Однако дело против Вудсона не было таким уж бесспорным. Оно строилось в основном на косвенных уликах — записях телефонных разговоров и свидетельствах людей, которые сами являлись уголовниками. В центре всей этой компании стоял главный свидетель обвинения — Рональд Торренс. Он уверял, будто Вудсон сам признался ему в убийстве.

Торренс был соседом Вудсона по центральной городской тюрьме. Оба сидели в специальном блоке, состоявшем из шестнадцати одиночных камер, расположенных в два яруса и выходивших во внутренний дворик. Все шестнадцать заключенных в этом блоке были чернокожими согласно сомнительной, но повсеместно принятой тактике «безопасной сегрегации», по которой арестантов разделяли по бандам и по цвету кожи, чтобы избежать агрессии и стычек. Торренса обвиняли в ограблении и физическом насилии с отягчающими обстоятельствами: результат его участия в грабежах во время бунта. Заключенные спецблока с шести часов до половины седьмого вечера могли выходить во дворик, где ели, играли в карты и проводили время под присмотром охранников, сидевших в стеклянной кабинке наверху. По словам Торренса, как раз за одним из карточных столов мой клиент признался ему в убийстве двух парней из Уэстсайда.

Обвинение старалось в наилучшем виде подать Торренса присяжным, среди которых было всего трое чернокожих. Когда на четвертый день процесса Вудсона привезли в суд, он был чисто выбрит, коротко подстрижен (от косичек пришлось избавиться) и облачен в светло-голубой костюм без галстука. Во время допроса, который вел представитель обвинения Джерри Винсент, Торренс сообщил о разговоре, якобы состоявшемся между ним и Вудсоном во время игры в карты. Он заявил, что Вудсон не только признался ему в убийствах, но и описал преступление в подробностях. Присяжным намекали, что только истинный убийца мог знать все эти детали.

В суде Винсент держал Торренса на коротком поводке, задавая ему длинные вопросы и получая лаконичные ответы. Вопросы эти были настолько пространными и многословными, что могли сойти за наводящие. Я не стал протестовать, хотя судья Компаньони бросал на меня удивленные взгляды, ожидая, что я вот-вот вскочу с места. Но я молчал, считая, что мне это на руку. Пусть присяжные видят, что вытворяет обвинение. Я просто сидел и ждал, держа за пазухой свой нож и предоставив Торренсу болтать все, что хочет.

Винсент закончил только к одиннадцати часам, и судья спросил, не хочу ли я перекусить, прежде чем приступить к перекрестному допросу. Я отказался — перерыв мне ни к чему. При этом состроил такую гримасу, словно мне было тошно от одной мысли, что придется тянуть с этим парнем еще лишний час. Я встал и направился к кафедре, прихватив с собой толстую папку с документами и блокнот.

— Мистер Торренс, меня зовут Майкл Холлер. Я государственный защитник и представляю интересы Барнетта Вудсона. Мы встречались с вами раньше?

— Нет, сэр.

— Конечно, нет. Зато с моим подзащитным, мистером Вудсоном, вы знакомы очень хорошо, не так ли?

Торренс презрительно усмехнулся. Я хорошо поработал над его биографией и прекрасно знал, с кем имею дело. Ему было тридцать два года, из которых треть он провел в колониях и тюрьмах. Школу бросил в четвертом классе — просто перестал ходить на уроки, на что его родителям, видимо, было наплевать. По закону «о трех преступлениях»[1] ему грозило пожизненное заключение за грабеж и избиение работницы в прачечной-автомате. Произошло это во время трехдневной волны бунтов и насилия, прокатившейся по городу, когда суд оправдал четырех белых полицейских, убивших чернокожего Родни Кинга за то, что он припарковался в неположенном месте. Короче говоря, у Торренса были очень веские причины, чтобы помочь суду «утопить» Барнетта Вудсона.

— Мы познакомились с ним несколько месяцев назад, — ответил Торренс. — В спецблоке.

— Вы сказали «в спецблоке»? — произнес я, прикинувшись дурачком. — Это какое-то особое подразделение или военный отряд?

— Нет, специальный блок.

— Речь идет о тюрьме?

— Ну да.

— Вы хотите сказать, что ранее не были знакомы с Барнеттом Вудсоном? — В моем тоне звучало удивление.

— Нет, сэр. Мы встретились в тюрьме.

Я сделал в блокноте пометку, словно услышал важное признание.

— Что ж, тогда давайте посчитаем, мистер Торренс. Когда Барнетта Вудсона перевели в спецблок, вы уже давно сидели там — точнее, с пятого сентября этого года. Верно?

— Да, я помню, как его привезли.

— А почему вы сами попали в спецблок?

Винсент заявил протест, сославшись на то, что данная тема уже обсуждалась на допросах. Я возразил, что хочу составить более полное представление о причинах ареста Торренса. Судья Компаньони отклонил протест и велел Торренсу ответить на вопрос.

— Я уже сказал — меня обвиняют в ограблении и физическом насилии.

— Речь идет о событиях, происходивших во время волнений в городе, не так ли?

Учитывая антиполицейские настроения, распространившиеся после беспорядков в городе, при отборе присяжных я старался набрать как можно больше коричневых и черных. Но сейчас у меня появился шанс повлиять на тех пятерых белых, которые все-таки затесались в их состав. Пусть они знают, что главный свидетель обвинения участвовал в тех бесчинствах, которые они видели по телевизору.

— Да, я находился там, как и все, — ответил Торренс. — Копы в этом городе совсем распоясались.

Я кивнул, делая вид, будто соглашаюсь.

— И свой протест против незаконного вердикта в деле Родни Кинга вы выразили тем, что ограбили шестидесятидвухлетнюю женщину и до полусмерти избили ее железной крышкой от мусорного бака? Я вас правильно понял, сэр?

Торренс покосился на столик Винсента и на своего адвоката, сидевшего в первом ряду на галерее. Не знаю, обсуждали ли они заранее, как отвечать на подобный вопрос, но сейчас никто не мог помочь Торренсу.

— Я такого не делал, — проговорил он наконец.

— Выходит, вы не совершали того, в чем вас обвиняют?

— Ну да.

— А как насчет грабежей? Вы не занимались мародерством во время беспорядков?

Снова пауза и взгляд на адвоката.

— Тут я по пятой поправке.[2]

Чего и следовало ожидать. Потом я задал серию вопросов, специально составленных так, что Торренсу приходилось либо признавать себя виновным в преступлениях, либо отказываться отвечать со ссылкой на пятую поправку. Наконец после пятого или шестого раза судье надоело слушать одно и то же и он потребовал, чтобы я вернулся к делу. Я нехотя повиновался.

— Ладно, с вами пока все ясно, мистер Торренс. Вернемся к мистеру Вудсону. Вы знали подробности дела до того, как встретили мистера Вудсона в тюрьме?