Василий Веденеев - Казино «Бон Шанс»
Он поочередно чокнулся с каждым, обнимаясь и выпивая на брудершафт, явно копируя старые русские обычаи. Обняв Меркулова, он больно надавил ему на раненое плечо и жарко прошептал в самое ухо:
— Смотри, кормчий, чтобы наша лодка не перевернулась! Иначе я утяну тебя с собой на дно! Клянусь!
— Я постараюсь, — ответил Петр.
Честно говоря, у него эта сцена вызывала некоторое чувство омерзения: в самом центре столицы его родной и суверенной страны офицер чужой разведки и одновременно агент-двурушник, завербованный Меркуловым еще много лет назад, а теперь контролировавший криминальный и игорный бизнес, раздавал подручным должности, и те с радостью принимали их! Несчастная Россия!..
Похороны Ирины у Петра как-то не отложились в памяти, словно он присутствовал на них, будучи в горячечном бреду. А может быть, на самом деле так оно и было?
Гроб не открывали, хотя он надеялся еще раз увидеть лицо любимой женщины — пусть уже слегка тронутое тлением, но такое родное и близкое, снившееся ему столько лет и накануне вечной разлуки вдруг ставшее явью. Милостивый Господь подарил им после долгого забвения считанные счастливые дни. И, наверное, он подарил им не только это, но и позволил наконец, пусть страшно и неожиданно, но навсегда освободиться друг от друга, поскольку вновь возникшая — или никогда не умиравшая? — любовь не могла и не сумела бы найти выхода и продолжения.
Или просто свыше им обоим дали в эти краткие счастливые мгновения понять, что они потеряли по собственной глупости в молодые годы, и напомнили: река жизни никогда не течет вспять!
На панихиде Снегирев говорил прочувствованные слова, Давид Агамов обещал поддержать оставшихся детей и семью, незнакомые женщины почему-то больше всех выражали соболезнования Меркулову. Хотя, если вдуматься, то ясно, почему.
Как ее опустят в землю, он смотреть не захотел. Просто не мог и после отпевания и панихиды тихо уехал, ни с кем не простившись и не оставшись на поминки.
Зато в своей квартире, поставив на стол фотографию, где они были сняты втроем — Ояр, Ирина и он, — зажег свечу и пил стаканами водку, не закусывая и совершенно не хмелея. Пил и плакал, вспоминая, как скорая увозила Ояра, как он пытался удержать в тот ужасный вечер Ирину и не сумел. Наверное, он запоздало, и только, прощался с молодостью и прежней жизнью — впереди был перелом…
Через день он уехал к семье — в маленький подмосковный городок с торговыми рядами прошлого века на центральной площади, старинным монастырем, который теперь пытались возродить, старым кладбищем на окраине, где с массивными гранитными крестами именитых купцов и горожан, похороненных ближе к церкви, соседствовали скромные памятники со звездочкой: и то, и другое было памятью лет, прожитых людьми и страной.
Рану на плече ему по всем правилам обработал присланный Кай Фэном на дом опытный врач-китаец. Он же провел и сеанс иглоукалывания, заверив: все будет нормально чуть ли не через неделю. Оказывается, господин Меркулов — просто везунчик и раны, подобные его, заживают очень быстро.
Да, рана на плече потихоньку заживала, затягивались и покрывались розоватой корочкой пулевые отверстия, но кто сможет врачевать кровоточащие раны в душе? В ней тоже зияли две огромные, не желавшие затягиваться, дыры от невозвратных потерь — сначала Ояр, а потом Ирина! Без них, зная, что ни одного из друзей юности больше нет на грешной земле, он чувствовал себя как-то по-детски одиноким и беззащитным…
Дома его встретили с радостью. Жена тут же затеяла пироги, а малыш не отходил ни на шаг, держась за руку отца и постоянно заглядывая в глаза, словно спрашивая: ты опять не исчезнешь надолго, оставив меня одного с мамой, дедой и бабой?
Дочь давно уже вела себя с отцом более сдержанно, и это несколько обижало Петра. И он подумал, что былая близость между ним и дочерью тоже безвозвратно уходит, особенно после ее замужества, и теперь может вернуться уже нескоро. Наверное, они вновь сблизятся, когда у нее появятся свои дети и он станет любящим дедом? Дай-то Бог!
Жена ни о чем не расспрашивала, даже увидев забинтованное плечо, только, отвернувшись, тихонько заплакала, и он был очень благодарен ей, что она не закричала о; том, что надо бы пожалеть детей, что в голове давно полно седых волос, что…
Поработать с привезенной с собой дискетой удавалось лишь поздно вечером, когда все ложились спать. Только жена еще возилась на кухне. Тогда он потихоньку включал компьютер, вставлял дискету в щель дисковода и пытался «расколоть» шифр защиты, поставленной Ояром. Однако все предпринимаемые попытки не приносили успеха, и Петр начал впадать в уныние.
Впрочем, здраво поразмыслив, он решил: нет никакого смысла сидеть по ночам у компьютера и смотреть на опостылевшую надпись о неправильной команде на экране дисплея. Лучше опять попробовать вспомнить всю историю своего знакомства с Ояром Юри, начиная с того момента, как они впервые увидели друг друга, и до последнего слабого пожатия руки на носилках скорой, увозившей его друга в небытие. Вспомнить досконально точно, восстановив в памяти каждый жест, каждое слово, каждую их встречу и вдвоем, и втроем — как ни больно вновь бередить незажившие душевные раны постоянными воспоминаниями. Впрочем, заживут ли они вообще?
И он начал вспоминать. Брал сына за руку и вел его гулять — в отличие от Москвы за городом уже легла зима, пусть влажная, с неизбежной российской грязью на дорогах, но зима. Петр лепил ему больших и маленьких снеговичков с ручками-веточками и, катая снежный ком, словно сбивал в ком воспоминания, чувствуя, как с каждым днем они становятся все ярче и отчетливей, словно многое из того, что ему удалось припомнить, произошло только вчера. Иногда его это пугало — до того ярко вспоминалось нечто, казалось, давно забытое. Временами ему чудилось, что он занимается чем-то запретным, нехорошим, но, в конце концов, ведь это были воспоминания и его жизни?! Ведь он не мог вспомнить того, что происходило с тем же Ояром в его отсутствие!
К тому же Петр каким-то непонятным, интуитивным образом чувствовал, что Юри, зашифровывая дискеты, сам неизбежно обращался к воспоминаниям счастливой и беззаботной юности — так уж устроен человек: он всегда будет вспоминать молодые годы. А Ояр жил тогда, как тот веселый чижик, которого Петр подманил в новую клетку и привез с собой, подарив малышу. Чижик заливисто щебетал, перепрыгивая с жердочки на жердочку, и все время напоминал ему об ушедшем навсегда друге.
Однажды, играя с сынишкой в войну, Меркулов вспомнил, как гордился Юри своим первым пистолетом — они тогда только недавно стали офицерами и получили личное табельное оружие. Эту страсть к пистолетам он пронес через всю жизнь: не зря же в его вещах нашелся новенький «вальтер», из которого потом хрипатый Арвид и выпустил пулю в Петра. Помнится, еще играли, старательно запоминая номера своих пистолетов. Номер своего первого и номер пистолета Ояра Меркулов помнил, как номер телефона любимой девушки. Может быть, попытаться?
Вечером, приготовив компьютер к работе, он набрал на клавиатуре «ПМ ИК 10003» — и свершилось чудо: с экрана дисплея исчезла надоедливая надпись о неправильной команде, но зато появилась другая — «Дайте следующую команду». Ура, первая победа одержана! Но кто знает, сколько уровней защиты предусмотрел Ояр для собранной им информации: два, три, пять, десять? Для него вся жизнь была игрой, он так и остался взрослым мальчишкой, и здесь тоже мог проиграться. Тем более первый уровень шифра достаточно прост для профессиональных взломщиков дискет, которых на западный манер называют хакерами. Стоит случайно подобрать набор букв и цифр и ларчик откроется! Нет, Ояр вряд ли так просто спрятал информацию, это не в его характере.
Несколько дней после этой удачи Петру не удавалось продвинуться ни на шаг. Дискета была словно заколдованной. Сколько он ни бился, ничего путного не получалось.
В тот вечер он опять сидел за компьютером, с ненавистью глядя на дисплей, где светилась надпись «Дайте следующую команду!», курил сигарету за сигаретой, пытался выбивать на клавиатуре любимую песенку Ояра, которую тот всегда напевал после первой же рюмки: «Обнимай свою девчонку и пускайся в пляс! Если нет своей девчонки, обнимай матрас».
Как только он закончил фразу, экран мигнул и выдал: «Дайте следующую команду». Неужели еще одна удача? Окрыленный ею, Меркулов вскочил и начал мерить шагами комнату, стараясь ступать потише, чтобы не разбудить домашних. Песенка Юри! Песенка? А ведь он еще обожал стихи и всегда читал их Ирине, причем в собственном переводе, что было предметом его особой гордости.
Стоп! В переводе! С какого он переводил? Точно не с китайского — Петр прилично знал китайскую поэзию, и они вместе занимались ею с Ояром, а тот не стал бы пытаться произвести впечатление на Ирину, выдавая то, что известно и его приятелю. Тогда английский? Тоже нет! С английского переводили множество поэтов и спорить с переводом Пастернака вряд ли бы решился парень из Риги. Хотя, чем черт не шутит, Ояр был способен и не на такое, чего уж там не поспорить в переводе с нобелевским лауреатом?
