Олег Маркеев - Тотальная война
— Нет, галчонок. Нельзя оставлять Леона и Юко без присмотра.
С текстом песни у лабухов были нелады, или так задумывалось сначала, но вместо привычного баритона штатного солиста вдруг раздался другой, хриплый, с характерными командирским медным отливом. Пел мужик, что называется, с душой. Неумело, но искренне.
Максимов машинально стал прислушиваться к словам, что делал крайне редко. Подумал, не может же мужик так рвать сердце без всякого смысла в словах.
— Волки уходят в небеса.Горят холодные глаза.Приказа верить в чудесаНе поступало.
И каждый день другая цель.То стены гор, то горы стен,И ждет отчаянных гостейЧужая стая, —
певец захлебнулся на вздохе.
Припев проиграли без слов.
От тягучей мелодии и неожиданно оборвавшегося голоса на душе у Максимова вдруг сделалось тяжело и муторно. Как перед бедой.
Рядом возник гибкий низкорослый субъект. Саид, как требовал этикет, успел переодеться к ужину. Теперь на нем были свободные штаны, не стесняющие движений при ударе, и распахнутая косоворотка черносотенского цвета, в дань местным вкусам густо усыпанная блестками.
— Слышь, москвич, разговор есть, — растягивая слова, произнес он. Черные кроличьи глазки жадно скользнули по Карине.
— У тебя ко мне?
Максимов непроизвольно улыбнулся. Ничего хорошего это Саиду не обещало, но он этого не знал и тоже оскалился.
— Али-Большой говорить хочет.
— А ты тут при чем? Саид больше не улыбался.
— Он меня послал…
— Вот считай, что я тоже тебя послал, — перебил его Максимов.
Саид зло прищурился, так что глаза превратились в две узкие щелочки.
— Ты на меня не зыркай, шестерка, — ровным голосом предупредил Максимов. — Пойди и передай, если я нужен, он знает, где мой стол. Все, свободен.
Максимов взял Карину под локоть и увел с площадки.
— Кто это? — на ходу спросила Карина.
— Абориген, от рук отбившийся, — ответил Максимов. Леон в их отсутствие обольщал Юко. Дело двигалось с трудом. Сказывалась разница в темпераментах и языковый барьер. Леон, у которого было два состояния: или бурная общительность, или паранойяльный уход в себя, никак не мог пробиться сквозь вежливое отчуждение японки. Она кивала каждой его фразе, поддакивала, как требуют японские правила хорошего тона, но не было никаких признаков, что исковерканные английские слова и выразительные гасконские взгляды Леона возымели хоть какое-то действие.
— Как дела, Макс? — Леон, казалось, был рад оставить напрасные хлопоты.
— Нормально, — ответил Максимов, усаживаясь за стол. — Что вы такие хмурые?
— Напротив, — вступила Юко. — Мне очень интересно. Леон рассказывал о французском вине. И празднике молодого вина. Божоле, правильно? — с трудом произнесла Юко. — Карина, ты в Париже была на этом празднике?
— Если это праздник, то я — китайский летчик. И вино так себе. Кислятина, хуже нашего каберне. — Карина наморщила носик. — В середине ноября, когда открывают бочки с молодым вином, весь Париж хлещет эту бормотуху. Причем полагается делать умное лицо и цокать языком. Каждый француз мнит себя тонким знатоком вин, женщин и сыра.
— А разве это не так? — вступился за честь страны Леон.
— Умными, красивыми и утонченными все быть не могут. Это противоречит законам биологии. Я же видела французов. Люди как люди, не хуже, но и не лучше наших, — осадила его Карина.
— Один ноль в нашу пользу, — подлил масла в огонь Максимов.
— Да когда такое было! — возмутился Леон. — Вы всю жизнь нам в футбол проигрываете!
— Да?! — Карина прищурилась. — Зато мы Наполеона разгромили. Это в сто раз круче.
— Хо! А он Москву перед этим спалил, — не уступил Леон.
— Тоже мне событие! Она без него чуть ли не каждый год горела. А вы свой Париж всегда без боя сдавали, — Карина в поисках поддержки повернулась к Максимову. — Я права?
— Безусловно.
Подобного приступа патриотизма он от Карины не ожидал. Подумал, что Леон попал «под раздачу» из-за усталости, раздражения и неуверенности, накопившихся в Карине. Да и сам Максимов уже чувствовал, что сил играть остается все меньше и меньше. Под перекрестными изучающими взглядами Леона и Юко расслабиться было абсолютно невозможно. Требовалось срочно объявить антракт.
«Ну вот и дождался!» — Максимов заметил, что к их столику приближается официант. Абдулло с торжественным видом нес поднос с бутылкой шампанского и фужерами. Чинно поставил на стол. Предварительно помахав над скатертью салфеткой.
— Уважаемые гости, это вам. От друга. — Абдулло выразительно посмотрел на Максимова.
— У тебя уже здесь появились друзья? — насторожился Леон.
— А у Макса везде друзья. Он общительный. Карина нанесла двойной удар. Свою порцию Максимов встретил с усмешкой, Юко, кажется, вообще не поняла, что половина кирпича полетела в ее огород.
— Пойду, поздороваюсь с другом. Леон, дамы остаются под твою ответственность. — Максимов встал. — Где Али? — тихо спросил он у официанта.
— За своим столиком, — одним губами прошептал Абдулло.
Максимов пошел в дальний, самый темный угол зала, скрытый от всех выступом эстрады.
Али-Большой сидел за столом один. Команда бойцов шумела за соседним столиком.
— Добрый вечер, Али. — Максимов, не дожидаясь приглашения, отодвинул кресло и сел напротив. — За шампанское спасибо.
Лицо Али лоснилось, блестели сальные губы. Он облизал пальцы, отодвинул поднос с пловом. Осталось не больше пригоршни риса, остальное переместилось в объемистый живот. Али отхлебнул чай из пиалы. Погонял во рту, только после этого проглотил.
«Ты еще рыгни, милый», — мысленно подсказал Максимов.
Али отвалился в кресле.
— Ты меня не обманул. Только поэтому еще жив, — сказал он.
Замолчал, дожидаясь реакции Максимова. Максимов не опустил взгляд.
— Ты приехал от большого человека в Москве, — продолжил Али. — Кстати, министра сейчас нет в городе, но его люди в курсе. Сказали, хозяин вернется завтра, тогда и приходи в гости.
Али щелкнул пальцами. Из темноты вынырнул официант, не Абдулло, другой. Разлил коньяк по рюмкам. Оставив бутылку, исчез.
— К тебе у меня претензий нет. Проблема в твоем друге. Или кто он тебе?
— Может быть, станет другом. А пока — знакомый, — ответил Максимов.
— Значит, ты за него не подпишешься. — Али задумчиво смежил толстые веки.
— А ты меня по понятиям не разводи. Не по адресу обратился.
В узких щелочках глаз Али вспыхнули злые огоньки. Но Максимов остался спокоен. Он уже решил, что при нежелательном развитии ситуации блюдо с остатками плова войдет в голову Али, как топор в арбуз. За соседним столиком возникнет легкая паника, в ходе которой можно будет обзавестись пистолетом. А потом — помогай Бог. На крайний случай Максимов планировал заорать: «Мужики, на помощь, русских погранцов бьют!» Надеялся, что славные представители мотоманевренной группы Хорогского отряда еще не упились окончательно и бросятся на выручку В суматохе можно будет прорваться, пусть даже и со стрельбой.
Если пристально смотреть в глаза хищнику, он либо бросается, либо, почувствовав силу противника, отступает. Али был мелким хищником, не ума, так чутья хватило, чтобы сообразить — лучше не связываться.
— Слух по городу пошел нехороший, — более лояльным тоном продолжил Али. — Насчет твоего друга. Кто-то его узнал, хоть он и побрился, как шар. То ли он должен кому, то ли еще чего… Но проблемы ему гарантированы, так мне сказали.
— Кто? — спросил Максимов.
Губы Али расплылись в улыбке, словно кто-то расплющил вареник.
— А я проблем не хочу, — продолжил он, игнорируя вопрос. — Гостиница — моя точка. И пока я здесь стою, все. будет шито-крыто. Ты понял меня?
— Нет.
Али придвинулся ближе, упершись животом в стол.
— Если за французом придут, я мешать не стану. И тебе не советую.
— Он — известный журналист. Отвечать придется, — предупредил Максимов.
— Перед кем? — Али небрежно махнул рукой. — Вот за тебя с меня могут спросить. Но, если что, я скажу, что беседу с тобой имел. И предъявить мне будет нечего. Короче, москвич, делаем так. Доживете до утра, иншалла, бегите в дом министра. Там не тронут. А придут ночью, значит, так тому и быть. Я предупредил.
Он взял рюмку, глазами указал Максимову на другую.
— Надеюсь, придешь не ты? — спросил Максимов, чокаясь.
— Мне резона подписываться нет, — холодно усмехнулся Али.
Выпил коньяк, смачно причмокнув влажными губами.
— Слушай, а как ты колоды заряжаешь? Научил бы. — Али дал понять, что тема закрыта.
— Научу. Через пару дней освобожусь, сядем, я все покажу. — Максимов отодвинул рюмку, из которой пригубил коньяк.
