Моя любовь взорвется в полдень - Андрей Михайлович Дышев
Лампасов, скрывая огорчение за веселой улыбкой, отрицательно замотал головой.
– Да я у них вообще не работаю, – легкомысленно признался он.
– Кто ж такого лопуха возьмет, – недовольным голосом вставила Эмма, сладко затягиваясь и выпуская дым в форточку. – Его даже в среднюю школу психологом не берут. А потому что я тысячу раз говорила: надо заняться другим делом, дать объявление о снятии порчи и заговоров…
– Эмма! Как тебе не стыдно! – попытался приструнить жену Лампасов. – Я же все-таки врач, а не мошенник! Я не могу обманывать людей!
– Ха! – презрительно хмыкнула Эмма. – Он не может! А я могу жить на такую зарплату?
Я понял, что эта была любимая тема разговоров в этой семье. Стараясь перетянуть меня на свою сторону, Лампасов придвинулся ко мне ближе и стал с жаром объяснять:
– Работать в этом центре – это голубая мечта каждого психиатра. По слухам, там совершенно баснословные оклады! Но и работают там специалисты с мировым именем. А кто я такой? Я даже ординатуру не закончил.
– Но все-таки именно вы устроили меня туда.
Лампасов махнул рукой.
– Таких, как я, у них десятки, а может быть и сотни. Это психиатры низшего звена, работающие не в штате, а на договорной основе. Объявление я нашел в Интернете. Отправил резюме, получил согласие и стал искать для центра настоящих пациентов.
– Что значит настоящих?
– Это значит, что Центр принимает на лечение только тех пациентов, у кого обнаружилось истинное побуждение к суициду, а не его имитация. Ведь это не секрет, что большинство так называемых самоубийц на самом деле вовсе не собирались умирать. Им надо было лишь попугать, пошантажировать своих близких и любимых.
– И много вы направили на реабилитацию настоящих пациентов?
Эмма саркастически захохотала, а Лампасов печально развел руками.
– Направил человек пять, но на реабилитацию не приняли никого. Комиссия решила, что все они симулянты.
– Если не секрет, сколько вам обещают за каждого настоящего?
– По тысяче долларов… Эх, да разве можно печалиться по этому поводу? Радоваться надо, что люди не хотят умирать!
– Ну-ну, радуйся, – ядовито заметила Эмма. – Я посмотрю, как ты будешь радоваться, когда детей кормить нечем будет.
Она вышла из кухни и громко хлопнула дверью. Пора было и честь знать. Я встал, поблагодарил за какао и вдруг неожиданно для самого себя, надеясь на авось, спросил про Якименко.
– Якименко? Студент педагогического института? – уточнил Лампасов. – Как же, слышал! Это был наш пациент. Что-то у него не получилось с девушкой, и он решил наложить на себя руки. Пытался повеситься на собственном ремне от брюк, но его откачали. Некоторое время он пробыл в стационаре, а потом за него похлопотал кто-то из руководства кафедрой, и парня выписали. Оказалось, зря. Через две недели он застрелился.
– А можете вспомнить, кто именно хлопотал за него? – спросил я.
– Сейчас! – пообещал Лампасов и уставился на потолок. – Фамилия какая-то чудная, не русская… Кажется, Уэллс…
– Лембит Веллс?
– Точно! – кивнул Лампасов. – Лембит Веллс. Он пришел в психушку и стал просить врачей, чтобы Якименко выписали, потому как началась сессия, а этот парень был лучшим студентом на курсе. Еще этот Веллс заверял, что будет держать Якименко под личным контролем, не допустит никаких стрессов, переживаний и тому подобное. Но не сберег он парня, не сберег… Жаль, что это случилось давно, когда центр еще не открылся.
На пороге квартиры мы крепко пожали друг другу руки.
– Как бы мне снова попасть в тот райский уголок? – будто бы в шутку спросил я.
– Упаси вас бог! – замахал руками Лампасов. – Рай повсюду, где не говорят о смерти! На набережной, в пивбаре, в парке!
– А могли бы вы устроить меня туда еще раз? – уже серьезно спросил я.
Лампасов нахмурился.
– Какие-то странные у вас желания.
– И все-таки? Я заплачу.
– Нет, это невозможно, – сурово ответил психиатр. – Туда можно попасть только после неудачной попытки… И вообще, не хорошо думать об этом.
Глава тридцать восьмая. Ты не боишься крови?
Мы встретились с Яной в пиццерии. Сидя напротив нее, я смотрел на ее восторженное лицо, на ярко горящие глаза, на то, с каким трепетом и волнением она рассказывает мне о своей встрече с налоговым инспектором, и я понял, что Яна выполнила мое поручение с необыкновенным удовольствием. И еще я понял, что она не только не вышла на след профессора, но даже на полшажка, на ступню не приблизилась к нему.
– Никаких доходов у реабилитационного центра "Возрождение" нет, – запальчиво говорила Яна, отчаянно работая ножом и вилкой. Я опасался за целостность тарелки, на которой лежала пицца. – Это некоммерческая организация. С клиентов они не берут денег, государственных дотаций не получают. Содержание центра финансируется исключительно за счет благотворительных вливаний. Но!
Она кинула вилку и нож, схватила стакан с томатным соком и жадно выпила.
– Но! – продолжала она, опираясь о стол локтями. – Мне удалось узнать фамилии людей, которые внесли пожертвования в "Возрождение". Так вот, адресов, по которым эти люди якобы проживают, не существует. Скорее всего и фамилии вымышленные.
– А кто хозяин?
– А хозяином до недавнего времени числился испанец Сандро Турели. До недавнего потому, что он скоропостижно скончался несколько дней назад. Теперь центр собирается прибрать к рукам ученый совет некой международной ассоциация психиатров… Ну? Хорошо я поработала? Скажи же что-нибудь!
Я молча жевал подгорелую лепешку с прозрачными лепестками ветчины и помидора, любовался чистыми и светлыми глазами Яны и думал о том, что сама судьба противиться раскрыть ей имя идейного вдохновителя и хозяина реабилитационного центра. Так зачем я мучаю себя? Зачем собираюсь причинить этой девочке боль? Мало ей Дэна, из-за которого она едва не лишила себя жизни?
– Как приедем домой, напишешь заявление, – сказал я.
– Какое заявление?
– С просьбой принять в мое частное детективное агентство.
– Правда? – ахнула Яна. – Ты не шутишь?
Она с удвоенной энергией взялась кромсать пиццу. Думая обо всем сразу, она качала головой, бессловесно восклицала, хваталась за стакан с соком.
– А вкусно-то как! Давно я такую вкуснятину не ела!
Неужели для того, чтобы стать таким жизнерадостным оптимистом, надо обязательно побывать на грани смерти?
– Поедем домой, – сказал я, поднимаясь из-за стола.
– Почему домой? – обиженно произнесла Яна. – Разве уже не будет никаких поручений?
– Поручения будут, – пообещал я. – Много опасных поручений. Но сейчас мне нужна ванна.
– Ты хочешь принять ванну? – с настороженным любопытством уточнила Яна.
– Можно сказать, что так.
Мы сели в машину и поехали. Я достал из-под сидения тяжелый
