Богдан Сушинский - Операция «Цитадель»
В такой кропотливой работе прошло минут пятнадцать. Скорцени все чаще посматривал то на дверь, то на телефон. Посланные им агенты явно задерживались. Он уже трижды успел пожалеть, что лично не занялся арестом Хорти. Хотя и не считал достойным себя выволакивать этого старца из постели.
Наконец дверь широко распахнулась, и на пороге выросли Родль и Штубер.
— Господин штурмбаннфюрер СС! — доложил Родль. — К вам на прием регент Венгрии адмирал Миклош Хорти де Нагибанья. Изволите принять?
— Сюда его! — дал понять, что речь идет вовсе не о приеме и что он не намерен вступать в какие-либо переговоры с Хорти, а, следовательно, обращаться с регентом должны, как с обычным арестованным.
Перед ним предстал седовласый ссутулившийся человек, с трясущимися бледными руками. Глаза его испуганно выглядывали из фиолетово-желтых совиных мешков, а щеки казались слишком худыми и запавшими по сравнению с несуразно располневшей фигурой.
— Что это за маскарад? — резко повел подбородком Скорцени, рассматривая военную форму, в которую был облачен Хорти.
— Господин Хорти является адмиралом, — миролюбиво объяснил Родль.
— Адмиралом? Вот как? Он командует флотом Венгрии на всех морях? В таком случае имею честь приветствовать великого флотоводца!
— Пора бросать якорь, — проворчал Штубер, сжимая пальцами перевязанную ногу.
— Я протестую. — В голосе Хорти не было ни малейшей надежды на то, что его протест произведет хоть какое-то впечатление на штурмбаннфюрера. — Уверен, что господин Гитлер не знает о том, что здесь происходит.
— Мне бы вашу уверенность, адмирал, — пожаловался Скорцени.
— Но когда он узнает… Когда он, наконец, узнает… — регент наткнулся на жесткий пронизывающий взгляд штурмбаннфюрера, словно на острие копья, и голос его вдруг исчез.
Он все еще шевелил губами, все еще пытался что-то произносить, но ниспосланный ему Господом Богом дар речи уже был отнят. Причем самым беспардоннейшим образом, раз и, очевидно, навсегда. И даже если обычный, смертный человеческий голос в конце концов вернется к нему; если Хорти вновь сможет говорить, изрекать и даже кричать во все горло — все равно для истории он уже навечно останется ничтожным немым.
— Фюрер узнает об этом, адмирал. Обязательно узнает. Мы позаботимся, — совершенно серьезно, без тени насмешки заверил его Скорцени. — Так что не терзайтесь излишними волнениями.
— Но кто вы такой?! — все же сумел совладать с собой Хорти. — Кто вы такой, что смеете арестовывать главу другого государства?
— Скорцени, господин регент, — тихо, с незнакомой Штуберу доверчивостью объяснил штурмбаннфюрер. — Отто Скорцени, с вашего позволения. У меня есть такое право: просто брать и смещать обычных диктаторов. Я завоевал это право! — взорвался он на последней фразе грозным рыком. — Я завоевал его, это право! Слышите, завоевал его! И когда-нибудь я еще переверну этот мир, еще пройду его от океана до океана!
Хорти выдержал этот взрыв эмоций обер-диверсанта со стоическим мужеством.
— Что вы намерены предпринять в отношении меня? — как можно хладнокровнее поинтересовался он.
— Сейчас вы сядете в предоставленную вам машину и под охраной моих коммандос отбудете в резиденцию командующего германскими войсками в Венгрии обергруппенфюрера СС Карла Пфеффер-Вильденбруха[105].
— А затем?
— Затем я вынужден буду доставить вас в Германию. Как вы понимаете, вашу дальнейшую судьбу будет решать фюрер. Это в его компетенции.
Настала пауза, которую оба участника этого диалога могли воспринимать, как прояснение момента истины.
— Благодарю, штурмбаннфюрер, — первым благоразумно решился нарушить ее Миклош Хорти, только теперь уже в голосе его стало проявляться что-то заискивающее, — вы достаточно прояснили мое будущее. Кстати, не могли бы вы сообщить мне, что с моим сыном? Где он сейчас?
— Оставьте эти вопросы для милой беседы с обергруппенфюрером СС Пфеффер-Вильденбрухом за бокалом вина.
47
В эти дни Фройнштаг уже не решалась оставаться в отеле «Берлин», где ее слишком многие знали, и предпочла переехать в «заезжий двор гестапо» — как называли небольшое крыло в резиденции гестапо и СД, в котором обычно останавливались все сотрудники этих организаций, прибывшие из рейха.
Здесь она, конечно, чувствовала себя в большей безопасности. Но безопасность ее была сродни той, что гарантирована арестанту, заключенному в крепость. Поэтому у Фройнштаг не было никаких оснований радоваться ей.
Единственное, что утешало — будапештская одиссея Скорцени вот-вот должна завершиться, и вскоре им предстоит возвратиться в Берлин. Как всегда в таких случаях, время тянулось до тошноты медленно, лица снующих по коридору сотрудников гестапо давно осточертели, а Будапешт, с его бесконечными дождями и туманами, казался самым холодным, промозглым городом мира.
Вот уже второй час Фройнштаг лежала на диване — в мундире, в сапогах, положив ноги на истертые, замызганные перила, свидетельствовавшие о том, что все, кто останавливался в этом номере до нее, коротали свое свободное время точно таким же образом. Дополняли эту «сцену тоскливого безделья» дымящаяся сигарета и полупустая бутылка вина, стоявшая прямо на полу — чтобы всегда под рукой.
До двух телефонных аппаратов, черневших на небольшом столике, Лилия тоже могла дотянуться, даже не приподнимаясь. Однако, услышав звонок, по привычке вскочила и сняла трубку, но… городской связи. Хотя, к ее удивлению, на сей раз до нее пробивались по внутреннему телефону, который на ее памяти вообще оживал впервые.
— Говорит старший поста унтер-офицер Кронзер, — услышала по-мальчишески тонкий, писклявый голос. Фройнштаг не присвоила бы этому парню унтер-офицерский чин уже хотя бы из-за этого «откровенно неподобающего» голоска. — Вас желает навестить баронесса фон Шемберг. Но у меня нет оснований для того, чтобы пропустить ее.
— Вот это новость! — вмиг забыла Лилия об унтер-офицерских недостоинствах Кронзера. — Мое распоряжение может служить достаточным основанием?
— Никак нет, госпожа… господин… унтерштурмфюрер, — запутался охранник в родах обращения. — Понадобится распоряжение одного из прямых начальников. В данном случае, это…
— Подите вы к черту, унтер-офицер, — прервала его администраторские стенания Фройнштаг. — Передайте баронессе, что через две минуты я сама выйду к ней. Спросите, она с машиной?
Кронзер передал ее вопрос Юлише и тотчас же подтвердил:
— С машиной.
— Чудесно. Есть прекрасная возможность вырваться, наконец, из этой туманной Бастилии, — проворчала Фройнштаг, бросая трубку.
За рулем сидел черноволосый, смуглолицый парень, в надвинутой на глаза кепочке. На Фройнштаг он даже не взглянул, словно опасался открывать свое лицо. Зато баронесса встретила ее ошеломляющей улыбкой, широким жестом предлагая место рядом с собой, на заднем сиденье.
— Это все же произошло! — возбужденно проговорила она, страстно сжимая руку Лилии, как только та закрыла за собой дверцу. — Если честно, мне не верилось, что это возможно. Такая охрана, такие меры предосторожности! Просто-таки невероятно!
— В счастливый исход операции по освобождению Муссолини тоже многим не верилось. Некоторым — до сих пор. Это Скорцени, баронесса…
— Да, фрау Вольф, это Скорцени. Тут уж ничего не скажешь. Кстати, вы могли бы познакомить нас?
— Зачем?.. — вырвалось у Фройнштаг.
— Ну, видите ли…
— Это невозможно, — отрубила унтерштурмфюрер. — Совершенно невозможно, — добавила еще категоричнее.
Баронесса удивленно взглянула на нее и благоразумно решила, что дальше настаивать на знакомстве попросту опасно. Женское чутье подсказывало, что таким образом она не только испортит встречу с эсэсовкой, но и наживет в ней врага.
— Так что же заставило вас примчаться ко мне, баронесса?
— Извините, что примчалась именно к вам. Но, поскольку мы с вами уже знакомы… Не знаю, насколько корректным покажется мой вопрос…
— К делу, Юлиша, к делу…
Услышав это фамильярное, кроватно-уличное «Юлиша», пущенное когда-то в оборот самим Ференцем Салаши, баронесса недовольно передернула плечами.
— Теперь, когда судьба регента Хорти решена… Хотелось бы знать, насколько серьезно господин Салаши может рассчитывать на пост главы государства.
— Требуете, чтобы эти гарантии дала я?
— Вам это вряд ли удастся. Но Скорцени… Многое зависит сейчас именно от «первого диверсанта рейха». В Берлине понимают, что у них нет времени на то, чтобы устраивать президентские выборы, проводить длительные политические консультации. Страна воюет, следовательно, решение должно быть принято немедленно.
Прежде чем ответить, Фройнштаг метнула предостерегающий взгляд на водителя.
