Высший пилотаж киллера - Басов Николай Владленович
– Очень свободно, как будто у нее было десять человек братьев. Но, как я знала уже тогда, братьев никаких не было. Она… – она прищурилась, то ли от дыма, то ли подыскивая трудное определение, – ну, как в американских фильмах, вела себя очень свободно, или нет, просто держала другую, чем у нас принято, дистанцию, более короткую. Дружескую и непринужденную.
– Это помогало ей в работе и само по себе служило некоторой защитой?
Она облегченно улыбнулась сквозь дым.
– Верно, вы правильно поняли. Как вас зовут?
– Илья, извини, что сразу не представился.
Она чуть подняла левую бровь, у нее это был коронный прием, и довольно эффектный. Она стала гораздо понятнее мне, но оставалась еще одна зона, в которую мне нужно было вторгнуться.
– Но у нее же не могло не быть здесь кавалеров? Хоть кто-то хотел ее затащить, ну не знаю, на курорт, в ресторан?
– Многие хотели, но откровенные предложения делал только Боженогин. Но он очень странный тип, от него хочется держаться подальше.
– А что в нем странного?
Клавочка подумала, пуская струю дыма вверх. Теперь я понял, почему тут не ощущался дымный запах, высокие потолки и постоянное кондиционирование. И все равно, будь моя воля, всех курильщиков уволил бы. Или заставил бы бросить. Нет хуже привычки, чем эта, нет хуже и бездарнее растраты своего и чужого здоровья, чем пускать дым людям в лицо.
– Мне попалась на глаза одна его старая фотография, так он там старше, чем сейчас. А ведь все время на глазах, всегда вертится у Фединого кабинета.
– Сколько вы знаете языков?
– Как вы догадались?
– Что вы из иняза? Просто угадал, честно.
– Три.
Я осмотрел обшарпанные стены бывшего спортзала.
– Газеты полны объявлениями о поиске девушек ваших примерно данных и возраста со знанием языков. К тому же опыт работы, к тому же…
– Я знаю, – она почти идеально спрятала свое беспокойство.
– Так что же вас тут держит? – Она промолчала. – Сомневаюсь, чтобы вам действительно платили по труду. Вся эта контора похожа на гнусную ограбиловку, где работают только те, кто поленился найти более качественную стартовую площадку.
Она посмотрела за мое плечо. Я обернулся. Там стоял Бокарчук. В его глазах пылал огонь ненависти, но трусливой и неопасной. По крайней мере при нынешнем положении дел ее можно было не опасаться.
– Полагаю, мы можем продолжать работать? – прошипел он.
Я взглянул на Клаву. Как я сразу не догадался, как такая простая вещь не пришла мне в голову? Она была влюблена в этого провинциального премьера и готова была работать тут, вероятно, и бесплатно, лишь бы все время быть под рукой, видеть его, слышать его голос. Иногда, может быть, даже перехватывать его хорошее настроение и радоваться его мелким удачам…
Не обратив на Бокарчука особого внимания, я наклонился к Клаве и попросил:
– Могу я сегодня пригласить вас в ресторан? Предлагаю просто вкусно поесть и спокойно поговорить. Когда вы кончаете работать?
Она испытующе посмотрела на меня, потом вдруг улыбнулась. Голову даю на отсечение, она вспомнила, как я таскал ее Бокарчука за галстук.
– Приглашение принято. Но чур, вы завезете меня домой, мама всегда ждет меня к десяти.
– Тогда в семь у Дома журналистов. Отведаем их кухни, говорят, у них недурной жульен.
– В семь я успею, – царственно кивнула она.
Я улыбнулся.
– А теперь, если вас не затруднит, позовите, пожалуйста, некоего Сэма или Боженогина.
Она быстро пролистала календарь.
– Сэм уже три дня как бюллетенит. Эпидемия гриппа…
– Напишите на листочке его адрес и, пожалуйста, предупредите о моем приезде. Если он не захочет встречаться, пусть позвонит по этому телефону, – я быстро начеркал на листочке бумаги для заметок открытый городской телефон Аркадии, – но переговорить нам лучше бы не по телефону. Теперь Боженогин, что с ним?
Она наклонилась к селектору.
– Костя, на выход, к тебе посетитель.
Потом встала, одернула юбку извечным девчоночьим жестом и пошла, плавно качнув бедром, к своему начальничку. Все улыбки, предназначенные мне, были отложены на вечер.
Глава 10
Когда он вышел из-за ближайшей загородки, то показался мне смутно знакомым. Потом я понял, что эта знакомость парадоксальным образом определяется набором некоторых очень ярких, привлекающих внимание черт и в целом являет собою что-то экстраординарное.
Во-первых, он был таким загорелым, что поневоле вызывал зависть. Лишь потом, сообразив, что на улице стоит январь, вы подозревали, что он просто купил какой-нибудь переносной домашний солярий, который делал с кожей чудеса или заражал ее раковыми клетками, как уж получится. Во-вторых, в волосах проскальзывала модная ныне ранняя седина, которая у него была настолько естественной, что нужно было усилие, чтобы вспомнить, что ему только двадцать семь. В-третьих, у него были такие зубы, что им позавидовал бы любой из негров, рекламирующих пасту, отбеливатели или жевательные резинки. Они даже казались искусственными. Лишь вблизи, заметив пару неправильностей, приходилось признать, что они настоящие.
А вот двигался он тяжеловато. Сказывалась, вероятно, сидячая работа. По-крайней мере мне показалось, что иметь такую младенческую, невинную мордочку и почти полное отсутствие двигательного тонуса совершенно противоестественно, но это было уже из жизненного багажа человека, который трижды в неделю три часа проводил на татами, отрабатывая на партнерах наиболее смертоносные приемы и приучаясь уворачиваться от них.
– Чем могу?
От блеска его улыбки хотелось надеть сварочную маску.
– Ваш начальник разрешил мне расспросить тебя о Веточке. Помнишь такую? – Я решил, что он с шефом потом непременно обменяется впечатлениями, поэтому нужно играть партию, начатую в кабинете Бокарчука.
– А почему я должен?..
Я взял его за локоть и поволок за собой, хотя он упирался.
– Ты, разумеется, ничего не должен. Но ты будешь любезен и расскажешь все, как было, и даже кое-что из собственных комментариев прибавишь.
Мы вползли в лифт, он уже не сопротивлялся.
– Куда ты… вы меня тащите?
– В свою машину.
Его глаза дрогнули.
– Мы куда-то едем?
– Нет, но на своей территории ты будешь слишком долго раздумывать над каждым ответом. Нужно сменить обстановку.
– Это официальный допрос?
Я недоверчиво посмотрел на него. Он что, в самом деле полагает, я вел бы себя так, будь мы под протоколом?
– Нет, я просто задам тебе десяток вопросов и получу столько же ответов. Если мне ответы не понравятся, я вернусь, и тогда что-то может произойти. Я еще не знаю, что именно, предпочитаю действовать экспромтом. Например, мне бросилось в глаза, ты трепетно относишься к своим зубам.
Он вдруг прикрыл их ладонью, словно ребенок. Нужно будет потом поинтересоваться, сколько плюшевых мишек он держит на своей кроватке. Не люблю таких вот инфантильных дурачков, у них что-то не то с чувством ответственности. Один раз в Афгане на моих глазах такой красавчик подставил взвод под кинжальный огонь «духов», а когда мы вытащили тех, кто еще уцелел, написал в рапорте, что его приказ был неверно исполнен. И он не прятался от ответственности, он действительно так считал!
В машине он попытался закурить, но я выдернул сигарету из его пальцев. Они были такими нежными, такими слабенькими и – вы не поверите – надушенными, что сразу хотелось поинтересоваться, какими подгузничками он предпочитает пользоваться.
– Значит, так, – я решил, что очень давить не нужно, но никакого кривляния я не позволю, – Веточку убили. И ты должен мне помочь, потому что всем известно, ты к ней подгребал. Ну?
– Я не совсем подгребал к ней, – у него хватило духу возражать. – Я просто дружески помогал…
– О чем вы чаще всего разговаривали?
– О ценности информации в нынешнем мире. И о расценках на нее на мировом рынке.
Да, журналистка-фанат могла думать об этом. Но что мог знать об этом такой валуй, как мой собеседник? Я спросил его об этом.
