Фредерик Дар - Голосуйте за Берюрье!
У парня лицо похоже на полумесяц, верх которого покрыт тремя сантиметрами волос, подстриженных ежиком, а низ украшен маленькой кисточкой рыжеватой щетины.
– Господин Беколомб?
– Собственной персоной, – отвечает он голосом, напоминающим овощерезку, через которую пропускают морковь
«И это все», – думаю я с тем критическим чутьем, которое, как вам хорошо известно, мне присуще и которое позволяет мне оценивать моих современников с первого взгляда.
– Комиссар Сан-Антонио.
Он хмурит то место, где положено быть бровям, ибо я забыл вам сообщить, что у него их нет.
– Ах вот как?
– Вам не приходилось встречаться ни с одним полицейским с момента убийства Монфеаля?
– Нет.
Хорошо сделали, что заменили Конружа.
– Вы заходили вчера утром к Монфеалям?
– Да.
У него впалые щеки и длинный нос, который буквально нависает в форме кропильницы над верхней губой.
Коллеги и хозяева Беколомба поглядывают на нас украдкой из-за прилавков. Они не понимают, что происходит.
– В котором часу это было?
– За несколько минут до половины девятого, – И объясняет: – Моя работа в магазине начинается в половине девятого.
– Вы видели Монфеаля?
– Нет, он был в ванной, как сказала мне его горничная.
– Одним словом, вы видели только ее?
Он сжимает ноздри, что является подвигом, ибо крылья его носа и так сжаты.
– Да.
– Вы ей вручили документы?
– Да.
– Что за документы?
– Они касались предвыборной кампании, – сухо отвечает торговец нафталином
– Вы задержались в доме вашего кандидата?
– Вовсе нет. Этот визит длился всего лишь минуту, к тому же я спешил.
– Вы никого не видели у Монфеалей?
– Только горничную.
– А на лестнице?
– Консьержку внизу, которая мыла коридор...
– Это все?
– Все!
– Секция вашей группировки собирается выдвигать нового кандидата?
– Решение еще не принято, но, думаю, это будет сделано. Нет никаких оснований, чтобы это не было сделано. Поступки какого-то сумасшедшего не должны нарушать стабильность...
Я уже на улице. Я чихаю двенадцать раз, потому что, видимо, у меня аллергия к одному из их товаров, если не к самому Беколомбу.
Уже десять часов. За время моих визитов погода несколько улучшилась, и робкое солнце бродит над колокольнями.
Я замечаю небольшое симпатичное бистро. Это именно то провинциальное кафе, где имеются круглые мраморные столики на одной ножке, навощенные деревянные панели и оловянная стойка. Похоже, я начинаю изображать из себя Мэгре. Я вхожу и заказываю большой черный кофе. Меня обслуживает сам хозяин. Под жилетом у него ночная рубашка, на голове – каскетка.
Я помешиваю кофе и подытоживаю сделанное за утро. Два кандидата с отчетливо противоположными взглядами были убиты дома при крайне загадочных обстоятельствах. В обоих случаях убийца действовал с неслыханной дерзостью, и в обоих случаях он воспользовался невероятным стечением обстоятельств, которые позволили ему перемещаться незамеченным в доме у своих жертв, в то время как те находились в кругу своих домочадцев. Я позволяю себе усомниться в загадочности первого убийства, ибо исчезновение садовника дает мне повод думать, что он что-то видел.
Я отпиваю два глотка и задаю себе the question16: «Не является ли оно, дорогой Сан-Антонио, делом рук сумасшедшего?» Привлеченное этим вопросом подсознание Сан-Антонио берет себя за руку и уводит гулять по извилистым тропинкам размышлений. Возвратившись с прогулки, оно мне нашептывает: «Нет, Сан-Антонио, я этого не думаю или, скорее, я этого не чувствую».
– А почему ты этого не чувствуешь, Сан-Антонио?
– Послушай, Сан-Антонио, я попытаюсь тебе ответить: сумасшедший действует открыто. Ему плевать, видят его или нет; наоборот, он любит работать на публику. Этих кандидатов он прикончил бы прямо на собрании или на улице.
– Так каковы же твои выводы, Сан-Антонио?
– Мои выводы таковы: не морочь мне одно место со своими дурацкими вопросами, мой дорогой Сан-Антонио! Продолжай расчищать себе дорогу сам, а там будет видно...
– Спасибо, Сан-Антонио, твои советы хороши!"
Я допиваю кофе и прошу хозяина подать счет. Он подходит, скребя пятерней в паху, говорит, что я ему должен тридцать сантимов, и спрашивает, не журналист ли я?
– Почему? – удивляюсь я.
– Просто так, я нахожу, что вы на них похожи.
– Десять из десяти, патрон! Из вас бы вышел хороший сыщик.
Он недовольно качает головой.
– Это плохо сказалось бы на моей простате! Я – сыщик?!
Он закатывает рукав и показывает мне роскошную татуировку в жанре гризайля XVIII века. На ней изображены развалины Рима. Но вместо латинской надписи можно различить извилисто проступающую сквозь рисунок фразу, имеющую очень отдаленное отношение к архитектуре: «Смерть легавым!»
– Видите, – произносит хозяин. – Бывший солдат Африканского корпуса! Татауйи, Тонкин и многие другие города! Все легавые – педики! У вас другое мнение? Вам же приходится с ними якшаться?
Я качаю головой.
– Не следует быть таким безапелляционным, патрон!
Он взрывается.
– А вы знаете хоть одного, который бы не был последним дерьмом? Надо быть справедливым! Что вы замолчали? Говорите, говорите...
– По правде говоря...
Но он меня прерывает.
– Все они проститутки и тому подобное! Ни на что не способные! Ничтожества! Они хорохорятся, раздают зуботычины и считают себя богами! Полиция существует только благодаря стукачам. Если бы не они, то миром правили бы господа-мужчины17!
В этот момент проходивший по улице инспектор Ляплюм замечает меня и бросается ко мне, как отчаявшийся бросается в окно.
– О, господин комиссар! Как я рад, что вас нашел!
Я смотрю на хозяина кафе. Надо было бы видеть, как изменился цвет его лица! Впервые с тех пор, как я расстался со своим приятелем, работающим заправщиком шариковых ручек в фирме «Ватерман», я вижу, как человек становится синим. Ляплюм ликует:
– У меня есть кое-что новенькое относительно телефонного звонка графу!
– Да что ты! Ты меня радуешь, сынок! Что будешь пить?
– Рюмочку кальвадоса!
– Два кальвадоса! – бросаю я хозяину, готовому упасть в обморок.
Затем, кладя руку на послушное плечо Ляплюма, говорю ему:
– Слушаю тебя, Бэби!
– Звонок был из Парижа. Звонили из почтового отделения на улице Колизея.
Я морщусь. Я надеялся на лучшее. Но в конце концов и это хорошо!
– Отлично! Поскольку ты напал на этот след, тебе надо вернуться в Париж и проинтервьюировать телефонистку с этой почты. Не сможет ли она описать звонившего... Заметь, что ей приходится общаться через свою трубку со множеством людей, и будет просто чудо, если она вспомнит об одном из них... И все-таки попытаемся.
Ляплюм допивает свою рюмку.
– Бегу, господин комиссар.
Он очень рад вернуться в Париж. Конечно, Ляплюм начнет с того, что сначала забежит к своей подружке. Лишь бы он не застал в ее объятиях водопроводчика!..
Едва Ляплюм исчезает, появляется хозяин.
– Послушайте, господин комиссар. Вы, конечно, не приняли всерьез мою болтовню, это было своего рода... гм... шуткой. В свое время у меня были неприятности с одним лега... с полицейским, и с тех пор я ношу в себе обиду, понимаете?
– Это вполне естественно, – успокаиваю я его. Я прищуриваю глаза и пронизываю его взглядом до мозга костей.
– Ваше имя Мартине, не так ли?
Он непроизвольно икает.
– Да... Откуда вы знаете?
Я бросаю деньги на стол и выхожу, оставляя его в полном изумлении и беспокойстве.
Может быть, он потом вспомнит, что его фамилия написана красивыми черно-желтыми буквами на двери его заведения? А может быть, и нет!
Когда я возвращаюсь в комиссариат, то нахожу его, к своему удивлению, до странности спокойным и пустынным после недавней суеты и напряженности. Конружа в комиссариате нет. Впрочем, за исключением некоторых функционеров и одного парижского полицейского, все разбежались по служебным делам.
Я сажусь за стол, беру стопку белой бумаги, именуемой министерской, и ручкой делю верхний листок на две равные части. На одной половине схематически набрасываю расположение комнат в доме графа. На второй – план квартиры Монфеаля. Затем рисую в стиле Пикассо фигурки жертв и обозначаю маленькими кружочками всех присутствующих в момент преступления. Я смотрю на план и размышляю.
– Давно похоронили графа? – спрашиваю я, не отрываясь от своего рисунка.
– Четыре дня назад, – отвечает мне с южным акцентом какой-то очкарик.
Я жалею, что не был на похоронах. Что-то мне подсказывает: убийца был там.
– Когда похороны Монфеаля?
– Когда пожелаете, – отвечает мне тот же голос. – Его семья потребовала расследования, и решение пока не принято.
Я поглаживаю мочку уха.
– Можно было бы его закопать, например, завтра часов в одиннадцать, – говорю я.
Я уверен, что весь город и его окрестности будут на похоронах. Понимаете, это зрелище, которое нельзя пропустить!
