Алистер Маклин - К югу от Явы
За спиной послышались легкие шлепки шагов, пересекающих палубу из твердого как сталь тикового дерева. Капитан Файндхорн вновь водрузил фуражку на голову, уселся поудобнее в кресле и посмотрел на своего старшего помощника, стоявшего там же, где только что стоял он сам, и задумчиво изучающего барометр. Какое-то время капитан Файндхорн молча глядел на него и размышлял о том, что его старший помощник является классическим опровержением широко распространенного мнения, будто светловолосые и белокожие не в состоянии хорошо загореть. Полоска на шее между белой рубашкой старшего помощника и светлыми, выгоревшими на солнце почти до платинового цвета льняными волосами была цвета старого темного дуба. Старший помощник повернулся, поймал его взгляд, и Файндхорн коротко улыбнулся:
— Ну, мистер Николсон, что вы об этом думаете?
В нескольких метрах от них стоял рулевой, а когда беседу могли слышать члены команды, тон капитана при обращении к старшим офицерам всегда был весьма предупредительным.
Николсон пожал плечами и подошел к двери своей мягкой, почти кошачьей походкой, словно опасаясь сломать старые высохшие доски палубы. Он посмотрел на раскаленное медное горнило в небе, на маслянистое медно-красное сверкание морской глади, на далекую линию горизонта на востоке, где вода и небо встречались в отливающем металлом голубом блеске, и наконец поглядел на нечто стеклообразное, похожее на шар, что разрасталось к северо-востоку от корабля, постепенно надвигаясь на них. Он вновь пожал плечами, повернулся и посмотрел на капитана, и в который уже раз Файндхорн был заворожен ясными, голубыми как лед глазами своего офицера, которые стали еще выразительнее на фоне темного, загорелого лица. Он ни у кого больше не видел таких глаз и даже отдаленно похожих на эти. Они всегда напоминали капитану Файндхорну об альпийских озерах. Это раздражало капитана, ведь у него был точный логический ум, а сам он никогда не бывал в Альпах.
— Сомневаться не приходится, сэр. — Голос был мягкий, подчиняющийся без усилий (замечательное дополнение к манере ходить и держать себя), но имел особый, глубокий тембр, позволявший обладателю быть уверенным, что его легко услышат даже в полной говорящих людей комнате или на сильном ветру. Николсон указал рукой в открытую дверь: — Все признаки налицо. На барометре всего двадцать восемь и пять, на ноль семьдесят пять ниже, чем час назад. Приближается, как летящий камень. Время года неподходящее. Я никогда не слышал о тропическом шторме в этих широтах, но опасаюсь, что на нас немножко подует.
— Вы просто гений в умении смягчать выражения, мистер Николсон, — сухо сказал Файндхорн, — и не говорите о тайфуне так неуважительно: «на нас немножко подует». Тайфун может вас услышать. — Он помолчал, улыбнулся и почти весело продолжал: — Надеюсь, что он вас услышит, мистер Николсон. Он послан Богом.
— Безусловно, — пробормотал Николсон. — И дождь. Будет ведь сильный дождь?
— Будет лить как из ведра, — с удовлетворением сказал капитан Файндхорн. — Дождь, открытое море и ветер в десять или одиннадцать баллов. И навряд ли хоть одна душа в японских сухопутных силах или военно-морском флоте увидит нас этой ночью... Какой у нас курс, мистер Николсон?
— Сто тридцать градусов, сэр.
— Будем придерживаться его. Пролив Каримата мы должны пройти к полудню завтрашнего дня, а потом наши шансы поднимутся. Мы свернем с курса только если возникнет опасность встретиться с их великим флотом. И мы ни за что не повернем назад. — Глаза капитана Файндхорна оставались безмятежными. — Думаете, кто-то будет нас искать, мистер Николсон?
— Кроме пары сотен самолетов и всех кораблей в Южно-китайском море, никто. — Николсон слегка улыбнулся, улыбка коснулась морщинок у глаз и исчезла. — Сомневаюсь, что хоть кто-то из наших маленьких желтых дружков в радиусе пятисот миль не знает, что прошлой ночью мы вырвались из Сингапура. Мы — самая лакомая добыча после того, как ушел на дно «Принц Уэльский», и размах поисков будет соответствующим. Они прочешут все выходы — Макасар, Сингапур, Дуриан и Рио, и представители их высшего командования будут закатывать истерики и дюжинами бросаться на свои мечи.
— Но они никогда не догадаются проверить проливы Тжомбал и Темианг?
— Полагаю, что они достаточно разумны и делают нам честь, считая нас такими же разумными, — задумчиво произнес Николсон. — Ни один разумный человек не направит такой крупный танкер ночью через эти воды, во всяком случае не с такой осадкой, как у нас, да еще когда вокруг ни огонька.
Капитан Файндхорн склонил голову в полукивке-полупоклоне:
— У вас весьма милая манера говорить комплименты самому себе, мистер Николсон.
Николсон промолчал, повернулся и прошел на другую сторону капитанского мостика мимо рулевого и Вэнниера, четвертого помощника. Его шаги по палубе были почти не слышны, напоминая шелест падающих листьев. На дальнем конце капитанского мостика он остановился, посмотрел на находящийся вдали в солнечном мареве остров Линга, словно тающий в розовом свете, и снова повернулся. Вэнниер и рулевой молча смотрели на него усталыми глазами, пытаясь угадать, о чем он думает.
Над их головами иногда слышался приглушенный звук голосов или шаги бесцельно бродивших людей. Там, наверху, находились расчеты пулеметчиков двух башенных установок, «гочкис» 5-го калибра, удачно расположенных на палубе у бортов. Старые пулеметы, очень старые, с малой убойной силой. Они не отличались особой точностью стрельбы и годились лишь для поддержки морального духа тех, кому никогда не приходилось использовать их для защиты от противника. Позиции этих двух пулеметных установок обычно называли местами для самоубийц. Они находились в самой верхней части палубной надстройки и не имели броневой крыши. Поэтому их в первую очередь ожидал удар в случае нападения авиации противника на танкеры. Пулеметчики это знали, они были всего лишь людьми и уже несколько дней испытывали растущее беспокойство.
Однако нервная возня пулеметчиков, осторожное движение рук рулевого по рулю — все эти едва слышные звуки лишь подчеркивали странное, вынужденное молчание, которое окутывало «Вирому», подчеркивали эту обволакивающую, непроницаемую, почти осязаемую тишину. И все эти слабые звуки, то возникающие, то пропадающие, делали тишину еще более гнетущей.
Такое молчание приходит в результате сильного зноя и растущей влажности, приводящих к тому, что человек обливается потом после каждого глотка выпиваемой им жидкости. Такое молчание наступает среди очень уставших людей, которые не спали долгое-долгое время. Но еще чаще такое молчание сопровождает ожидание, ожидание с натянутыми струной нервами. А нервы каждый следующий час ожидания еще больше напрягаются. И если ожидание скоро не заканчивается, а нервы напрягаются все сильнее, то они могут сорваться, и очень болезненно. Но если ожидание кончается, то порой бывает еще хуже, ведь тогда оканчивается не только ожидание — наступает конец всему.
Моряки «Виромы» ждали долго, хотя и не очень: всего неделю назад «Вирома», с фальшивой дымовой трубой и воздуходувками, с новым именем «Резистенция» и под флагом Республики Аргентина, обогнула северную оконечность Суматры и направилась в Малаккский пролив. Но в неделе семь дней, в каждом дне двадцать четыре часа и в каждом часе шестьдесят минут. А даже одна минута может оказаться долгой, когда ожидаешь чего-то, что неизбежно должно случиться, когда знаешь, что законы теории вероятности все с большей и большей неизбежностью действуют против тебя, а конец уже невозможно надолго оттянуть. Даже минута может показаться очень и очень долгой, когда первая бомба или первая торпеда находится всего лишь в нескольких секундах от тебя, а под ногами хранится десять тысяч четыреста тонн нефти и высокооктанового бензина.
На капитанском мостике резко, настойчиво зазвенел телефон, словно ножом разрезая царившее на нем свинцовое молчание. Вэнниер, худощавый темноволосый офицер со стажем службы всего в десять недель, находился ближе всего к нему. Он обернулся, пораженный внезапностью звука, столкнул лежавший рядом с ним на ящике бинокль и сорвал трубку с аппарата. Даже сквозь загар стало видно, как его лицо начинает краснеть.
— Капитанский мостик. В чем дело? — Он хотел заговорить резко и властно, но ему это не удалось. Несколько минут он молча слушал, сказал «спасибо», повернулся и увидел стоявшего рядом Николсона. — Еще один сигнал бедствия, — быстро сказал он. Под взглядом холодных голубых глаз Николсона он всегда вел себя суетливо. — Где-то на севере.
— Где-то на севере, — повторил его слова Николсон почти дружеским тоном, но с такой интонацией, которая заставила Вэнниера поежиться. — Каковы координаты? Что за корабль? — теперь уже резко спросил Николсон.
— Я... я не знаю... я не спросил...
