Михаил Климман - Разрешение на жизнь
– Знаешь, как говорят в Америке? Там человек открывает бизнес, все правильно придумал, вот как ты говоришь: хороший товар, место, персонал, а дело – не идет. Они говорят: «Что нужно, чтобы бизнес пошел? One day luck… Один день удачи…» Понимаешь?
– А, ты про это… – Андрей покачал головой. – Я всю жизнь считал и считаю, что мое дело – пахать, а удача – что-то мне не доступное. Моя бывшая жена, я тебе рассказывал, человек мистический, говорит всегда, что не стоит ее обижать. Что она сама, может быть, этого и не хочет, но Бог всегда за нее вступается и мстит обидчикам страшно. Но мне кажется, что это просто такая удобная позиция для шантажа – ты должен делать, как я говорю, а не то тебя Господь покарает, и ничего неземного здесь нет. Мы всегда прячем за мистику свое собственное дерьмо, прости на грубом слове.
– Так ты что, не веришь в мистику? Считаешь, что ничего этого нет?
– Почему, очень даже верю, и очень даже есть все это. – Дорин повернулся, лег, не выпуская руку жены, на спину и сказал, глядя в потолок: – Только мы законы эти не знаем, слава Богу, а то такого наворочали бы, в век не разгребешь. Наше дело, я повторяюсь для некоторых с тридцатью процентами, наше дело – пахать. И еще верить. И тогда, как в песне, какой-то «берег из тумана выйдет к нам…».
– А мне все равно нужен «one day luck». Все равно нужен…
– Конечно, нужен, – согласился Андрей миролюбиво, – и вот я его тебе дарю: это – «один», – он поцеловал ее в лоб, – это – «день», – поцелуй в губы, – это – «удачи», – снова поцелуй, на этот раз в правый глаз, – а это моя подпись. – И последовал поцелуй в левый.
– Да ну тебя, – рассмеялась Лена. – Все всегда превращаешь в анекдот. Как не стыдно – у жены трагедия, а тебе бы все веселиться.
Внезапно прозвенел звонок у входной двери.
– Кто это? – Андреевская вздрогнула о неожиданности. – Кого в такую рань несет?
– Да не так уж и рано, – ответил Андрей, поднимаясь с постели, – девять, начало десятого.
– Шутишь?
Дорин показал ей часы и начал искать халат. Эта в принципе очень полезная, но исключительно вредная деталь одежды обладала довольно странным свойством – никогда не оказывалась там, где ты ее оставил. Вот брюки, рубашка, свитер. Все там, где им и положено быть. Но халат… Андрей точно помнил, что вчера после душа повесил его на крючок в ванной комнате, но сегодня его там не было. Не оказалось халата ни на спинке стула в гостиной, где иногда ночевала эта скверная тряпка, ни на кухне. А идти открывать в одних трусах было не очень вежливо, вдруг там женщина.
Опять зазвонил звонок, на этот раз еще требовательней.
– Андрей, – позвала его Лена из спальни, – что ты ищешь? Почему не идешь открывать?
– Халат пропал, чтоб ему не ладно! – в сердцах сказал Дорин. – Не идти же в неглиже.
– Да вот он, на спинке кровати, – тон Лены был извиняющимся, – я его ночью надевала, а то зябко было очень.
Он подхватил халат, прошел в коридор и глянул в глазок – мужчина, которого он увидел, был ему вроде бы незнаком. Но Дорин открыл дверь.
На пороге, переминаясь с ноги на ногу и как-то странно подергивая плечами, стоял небольшого роста человек с испуганным взглядом. Только приглядевшись, Андрей узнал в нем Альберто – хозяина ресторана и любовника Кольцовой.
– Что случилось? – спросил Дорин, приглашая итальянца в квартиру. – Как ты нас нашел?
Альберто с Настей были у них в гостях только один раз несколько месяцев назад, и Андрей подумал, что итальянцу с плохим русским языком, в плохо знакомом городе найти дом даже по адресу было бы довольно трудно.
– Где Настя? Почему она не поднялась?
– Настя убили, – сказал Альберто, и голос его дрогнул. – Вы с Лена хотят мне помочь…
И он заплакал, как ребенок.
ГЛАВА 10
11марта, суббота
– Женя, вы знаете магазин на углу Тверской и такой улицы, где много магазинов, не помню название?
Найт опять сидел в кабинете у Гуру, опять курил свой бесконечный «Филипп-Моррис».
– Там закрыто почему-то, но то, что я увидел в витрине, мне понравилось… Это что – «by appointment only»?
– У нас вообще нет пока такой формы торговли – по звонку. – Гуру улыбнулся. – Мы еще не совсем взрослые и всем все можно, а у Лены – просто открытие салона в понедельник. Хотите пойти?
– Не отказался бы. Там в витрине канделябры Томировские, настоящие, а у меня на них – хороший клиент.
– У меня есть пригласительный на два лица, – Женя показал Найту прямоугольник белой мелованной бумаги, – только особенно не рассчитывайте ни на что, цены будут – мало не покажется.
– Не понимаю…
– Это дорогой салон для богатых клиентов, а не для дилеров. А про Томира и у нас слышали.
Найт кивнул. Всю субботу он потратил на то, чтобы объехать побольше антикварных магазинов Москвы в поисках шахмат, конечно, но и в тайной надежде найти что-нибудь достойное, чтобы оправдать поездку. Он так ничего и не нашел, кроме этих канделябров. Товара было много, но цены…
– А ответьте мне, пожалуйста, на личный вопрос, – Гуру взял со стола пластмассовую сигаретную пачку, повертел в руках, – если захотите, конечно…
Найт настороженно кивнул.
– Такие сигареты, насколько я понимаю, лет двадцать-двадцать пять уже не выпускают. – Женя положил пачку на стол, потом опять взял, открыл, поднял глаза на Найта: – Можно?
Тот неохотно кивнул. Гуру прикурил, затянулся глубоко, выпустил дым колечком.
– Я когда-то курил, лет двадцать как бросил, – пояснил он. – Откуда у вас сегодня «Филипп-Моррис» с угольным фильтром и в пластмассовой пачке? Мечта всех курильщиков Советского Союза лет тридцать назад. Для меня эти сигареты – как… – он поискал слово, – как ностальгия по молодости.
– Я когда-то купил тридцать коробок. – Найту не очень хотелось продолжать этот разговор.
– Понятно, – сказал Гуру, хотя было очевидно, что ничего ему не понятно.
Ну, не рассказывать же ему, что эти сигареты его приучила курить Лялька, запретив раз и навсегда «вонючки из козлиных кизяков», которые он курил до встречи с ней. И Найт, когда она погибла, пообещал себе всегда курить только эти сигареты в память о ней. Он действительно много лет назад купил тридцать коробок: как знал, что их перестанут выпускать.
Но последние годы он старался экономить, потому что исчезал «Филипп-Моррис» слишком быстро. Невосполнимый запас. Только когда Найт занимался чем-то, связанным с Лялькой, он позволял себе оторваться и курить вволю. Понятно было также, что если сигареты кончатся раньше, чем он умрет, то он просто бросит это вредное, но такое приятное занятие.
Лет двадцать пять (или двадцать – он точно помнил, что прошло несколько лет со дня гибели Ляльки) назад он пережил сильный шок, когда увидел, что так же, как он, мыслит и чувствует кто-то еще. В Мюнхене проходил фестиваль, и в его рамках был показ фильмов режиссера, про которого Найт ничего не знал, кроме того, что он в прошлом жил в России, потом не то сбежал, не то его выдворили насильно и несколько лет, как работает на Западе.
Почему он, Найт, попал на этот фильм, он уже не помнил, помнил только, что кино поразило его какой-то щемящей нотой, беззащитностью. Там было что-то про довоенную Россию, про молодых ребят, которые ушли потом на войну, чтобы не вернуться, – собственно, про поколение его отца.
Но погибла – девушка, и герой фильма, как помнил Найт, носатый еврей, вдруг сказал, что он всегда будет курить какие-то определенные сигареты и добавил:
– Это в память о тебе, Юлька (а может быть, Инга – имени героини Найт, конечно, не помнил).
Но не рассказывать же этого, в общем, вполне симпатичному Жене. Зачем ему чужая боль и тоска, у него, и это было видно, и своих хватает.
– И еще, Найт, – Женя докурил «Филипп-Моррис», раздавил окурок в пепельнице, – нам бы надо кое-что уточнить.
– Я слушаю.
– Мы с вами договорились, – Женя достал из сейфа «Владимира», привезенного Найтом, положил на стол между ними, – что я оказываю вам две услуги – ищу шахматы и с помощью моего человека составляю список по известным вам и мне координатам, так? Я считал, что у нас с вами дело чистое, но так не получается…
– Не понимаю.
– Я хочу больше знать про шахматы. Вы не сказали мне тогда про них ничего, и я решил, что вы и сами, грешным делом, не знаете, чего ищете. В том смысле, что у вас есть только очень отдаленное представление о том, как они должны выглядеть. Но я ошибался. Я уверен, что вы очень хорошо знаете, что мы ищем, но по какой-то причине не говорите мне.
Найт молча полез за сигаретами, но передумал. Если он сейчас закурит, Женя может опять попросить себе – «ностальгии по молодости». Не жалко было сигарет – жалко было «этих» сигарет.
– Почему вы думаете, что я все про них знаю?
– Вы слишком быстро ответили вчера по телефону, когда я сказал, что нашел бронзовые шахматы с фигурами прусских и французских солдат. Вам не понадобилось даже секунды, чтобы понять, что это не то. Значит, вы знаете, что такое «то». В чем дело? Что за странные секреты скрыты за ними? Я должен знать, чтобы не работать вхолостую и чтобы понимать, во что ввязался. Слишком много тайн для простого бизнеса. Если я ошибаюсь и вы темните, потому что хотите очень много заработать, – дело ваше, меня устраивают наши условия. Но похоже, что не только заработок здесь имеет место. А если не только деньги, я хочу знать – что? На свете довольно мало вещей, которых я боюсь, но я привык понимать, чем я рискую.
