Андрей Канев - Пуля, Заговорённая...
Мальчик опустился на табуретку и, ссутулившись словно столетний старец, уткнулся горячей головой в упавшие на стол неживые от перенапряжения руки.
Уснул он или нет, Эдик тогда не мог сказать точно. Только вдруг вокруг него запрыгали какие-то человекоподобные существа, состоящие из языков пламени оранжевого, словно солнце в пятидесятиградусный мороз, цвета. Они хороводили свою дикую кадриль и выли страшную песню:
— У-у-у-у… У-у-у-у…
Мальчик вскочил к приборам. Новая беда свалилась ему на голову. Теперь печь гудела невыносимо яростно. А стрелки ползли и ползли, подрагивая, всё выше и выше, уже к другой критической отметке. Эдик в полубредовом состоянии распахнул заслонку топки. Внутри бушевало великое, необузданное пламя. Даже ещё не решив, что он будет делать, мальчик кинулся к пожарному щиту, сорвал с него красное ведро и побежал на улицу. Зачерпнул там снега, занёс и высыпал содержимое в кипящую огнём топку. Сноп пара вырвался наружу. Будто в бешенном танце он, подпрыгивая, носился туда-сюда с ведром, пока не иссякли силы, и он не рухнул на бетонный пол. Стрелки постепенно поползли вниз.
И снова мир был спасён Эдькой Вартановым.
Очнулся Эдик оттого, что рядом с ним происходило какое-то движение. Он ощутил, что лежит на раскладушке. Эдька потихоньку открыл один глаз и огляделся. В кочегарке ничего не изменилось. Он не умер. И дедушка не умер. Дед стоял над открытой топкой и покачивал головой в такт бормотанию:
— Эх, проруха, потухла почти, зараза… еле тлеет… хорошо, что недавно… систему не заморозило… надо бы запалить…
Его спина, в драной на локтях фуфайке, двигалась медленно. Седые, жидкие волосы на голове торчали в разные стороны. Дед, покряхтывая, распрямил колени и поковылял к поленнице. Поднял по пути опрокинутую тачку и начал грузить её чурками.
Горячая волна жалости вдруг сковала горло Эдика. Нет для него роднее и ближе этого человека. Нет и не будет никогда. У него даже в горле защипало, и в глазах повлажнело… И не стало ночных страхов. Растворились они в дедовом копошении, в его мерном и мирном ворчании. Эдька распахнул глаза и сорвался с раскладушки:
— Деда, деда…
Ноги Эдькины заплетались со сна. Он кинулся к деду, обхватил его худое, вздрагивающее тело, повторял и повторял:
— Деда, деда…
Иван Петрович подхватил его на руки, неловко прижав к себе:
— Ты что же это, Эдька-бедька, уснул на полу, ведро вон, валяется… Котлы-то почти потухли…
Его рука погладила белокурую головёнку Эдика:
— Ты это, не хлюпай носом… Ежели приснилось что, забудется… Давай подтопим, а то система застынет… посадят ведь…
Эдька сполз сквозь дедовы руки на пол и, изредка шмыгая носом, тоже стал грузить непослушными руками ненавистную, неповоротливую тачку. Вскоре топка пылала, как миленькая.
Дед с внуком сели к шаткому столу с изрезанной, выцветшей клеёнкой. «Какой он стал старый, мой дедушка, какой-то он совсем старый и маленький»,— думал тогда Эдик, глядя на Ивана Петровича, раскладывающего перед ним содержимое «тормозка», оставшееся от вчерашней задушевной беседы с мужиками. На газете появились надкушенный солёный огурец, три ломтика пожелтевшего прошлогодней засолки сала, два толстых ломтя серого хлеба и четвертинка плавленого сырка.
Дед вздохнул:
— Полпятого утра, пора и позавтракать, чем Бог послал. Кушай, чуть позже чайку сготовим…
После пережитых ночных волнений, о которых Эдька решил деду не рассказывать, есть ему совсем не хотелось. Но мальчик, чтобы не обижать больного с утра, озирающегося по сторонам дедушку, взял в руки огурец и откусил его хрустящую на зубах мякоть.
Иван Петрович перевёл ищущий взгляд на внука:
— Эдуардик, ты нигде не видел?
— Чего, дедуш?
— Да, я тут вчера спрятал где-то затарку — полбутылки, да не вижу куда.
— И что?
— Ты не убирал?
— Не-а…
«Сгорела бы она, твоя водка»,— со злостью подумал тогда Вартанов, но, пожалев деда, ответил:
— Сейчас поищу…
Он облазил в кочегарке все дедовы укромные уголки и нашёл спрятанную бутылку в душевой. Первым желанием было выплеснуть вонючую жидкость на пол. Но, вспомнив больного, трясущегося деда, Эдик не стал этого делать, представив себе, что в бутылке — лекарство.
Иван Петрович колдовал над булькающей от кипятильника банкой, ссыпал в неё горсть чаинок:
— Нашёл окаянную?
Эдик протянул принесённое:
— Вот…
Иван Петрович, по-молодецки поблёскивая глазами, взял из рук внука продолговатую посудину. Не садясь за стол, прижался к горлышку губами и, запрокинув голову назад, мелко задёргал щетинистым кадыком. По Эдькиной спине пробежали неприязненные мурашки. Он по-взрослому тяжёлым взглядом проводил исчезнувшую в горле жидкость. «Вот проклятая, проклятая…»— билось тогда в его голове.
Закончив пить, дед одновременно встряхнул и головой и плечами. На его мудром, небритом лице появилась покойная улыбка. От потеплевших глаз побежали к ушам лучики морщинок. Иван Петрович крякнул, и, смешливо поглядывая на внука, забасил:
— Вот, теперь жить можно… И позавтракать можно. Всё нутро согрелось, и душа оттаяла. Эдька, выкинь-ка её, проклятую, куда на двор подальше, чтобы начальство здесь тару не видело.
И протянул снова ставшей уверенной рукой бутылку. На улице было темно и холодно. Покачивающийся над входной дверью в кочегарку фонарь слабо освещал крыльцо. Звёзд на небе не было. Видно, к утру его заволокли тучи.
Эдик посмотрел тогда на бутылку. На дне её ещё болтались остатки зелья. Даже не понимая, что делает, он запрокинул бутылку и слил их себе в рот. Горечь забралась под язык и обожгла нёбо. Поллитровка полетела в соседний потравленный ночью сугроб. Холод забрался Эдику под рубаху. Он отворил шаткую дверь и юркнул в тепло кочегарки.
Дед сидел неподалёку от топки и пристально смотрел на то, как огонь с хрустом пережёвывал негодную в дело с гнилой сердцевиной древесину.
— Вот так и жизнь наша…— вздохнул он.
Эдька сел с ним рядом и, привалившись к тёплому надёжному боку, тоже стал смотреть на огонь. Скоро в школу идти. На улице повалил густой, лохматый снег, ещё больше укутывая посёлок. «Со снегом морозам всегда приходит конец…»— словно подсказало вновь вернувшееся сознание.
Но это там дома, далеко на севере, в горах же всё по иному… Куда его, лейтенанта милиции командира второго огневого взвода оперативной группы грозненского района, везут, кто эти люди в камуфляже и, что всё-таки с ним случилось? Ответа не было…
Глава 9
Уничтожение «лесных братьев»
Колонна, состоящая из нескольких бронированных автомашин, выехала ранним утром. Когда ещё местные жители и не помышляли выгонять на выпас своих чумазых в навозных катышах коровёнок.
Начальник войсковой разведки подполковник Николай повёл группу специального назначения войсковой части 3647 на уничтожение остатков бандгруппы полевого командира Ночного волка, Исы Ахъядова, уничтоженного не так давно неподалёку от аэродрома «Северный» под Грозным. Распавшаяся было, обезглавленная стараниями полковника Сергея Ивановича Павелецкого, банда собралась под крылом нового муфтия, и стали они себя величать ни как-нибудь там, а «лесными братьями».
Итак, было раннее утро, начало мая. Дождь. Дождь. Дождь. Промозгло, серо и в горах туман. Дождь начался ещё в Махачкале. Не прекращался всю дорогу до горного Буйнакска. Сначала добрались до турбазы Терменлик. На развилке двух дорог колонну остановил патруль ДПС Буйнакского РОВД.
— Кто такие, куда следуем, проездные документы?
Из головной машины выскочил офицер, подал бумаги:
— Вот, всё в порядке…
Бравые «гаишники» с автоматами наперевес склоняются над «бээркой» так, чтобы прикрыть её своими капюшонами от дождевых капель, изучают боевое распоряжение.
— Ну, что порядок?— спрашивает выскочивший и, получив ответ:
— Так точно, можете следовать…
Машет рукой остальным водителям колонны:
— Заводи моторы! Едем…
Он бежит к своему бронированному «уазику» и слышит в спину заботливое от постовых:
— Предупреждаем, что дальше можете не проехать, застрянете, дорогу совсем размыло.
В машину к Николаю подсел начальник ОВД по городу Буйнакску полковник милиции Арип Алиев. Легендарная личность. «Лесные братья», скрывающиеся в лесах Буйнакского района, внесли его в свой список и не раз совершали попытки покушения на него. Баммахан Шейхов, лидер бандподполья Буйнакского направления, объявил его своим личным врагом.
Пока ехали, Арип Алиев рассказал одну байку. Тогда он служил срочную службу в войсковой части 21 511. Было это в августе девяносто девятого года на административной границе с Чеченской Республикой под Буйнакском во время нападения больших сил чеченских боевиков.
