Сергей Донской - Личное задание
– Есть примета: мужчина с пустым ведром – к несчастью, – предостерег его невыразительный голос.
– Баклань, баклань, – разрешил парень. Он был на голову выше и на четверть центнера тяжелее мужчины, а потому мог позволить себе некоторое великодушие.
В унисон вскрикнув, зрительницы увидели, как парень поднял согнутую ногу и с силой распрямил ее, метя противнику в живот. Удар получился мощный и очень эффектный. Восторженно грюкнуло подставленное под него пустое ведро и с тарахтением закувыркалось по улице. Провожающий его взглядом парень сильно смахивал на обескураженного футболиста, случайно отправившего мяч далеко за пределы поля. В этот момент мужчина коротко, без замаха, смазал кулаком по его расслабленно отвисшей челюсти. Едва поспевая за получившим ускорение туловищем, ноги парня бойко понесли его в заданном направлении.
Людмила видела такое только по телевизору, когда ее новый муж упивался боксерскими чемпионатами. Кажется, это называлось нокдауном. Боксеры, пропустившие сильный удар в голову, очень похоже семенили по рингу. Налетев на препятствие, они приходили в себя, отталкивались от канатов и возвращались в боевую стойку, готовые дать сдачи.
Ничего подобного у рыжего парня не получилось. Видимо, металлическая сетка оказалась неважной заменой эластичному ограждению ринга. Парень не отпрянул от ограды. Он всем корпусом ударился о нее и, шурша спортивным нарядом, неграциозно сполз вниз, в бурьян. Выбирался он на дорогу тоже некрасиво – на карачках.
– Сидел бы себе тихонечко, – предложил мужчина. – А я за водой. Никак не умоюсь с утра. Сначала собака бешеная, теперь ты.
Опять это нелестное сравнение с псом!
– Умоешься, – пообещал парень, принимая вертикальное положение. – Кровянкой!
– Наш победит, – авторитетно заявила Эллочка.
Людмила бросила на дочь быстрый косой взгляд. Наш? Маленькая-маленькая, а туда же. Собственнические инстинкты просыпаются в женщинах еще раньше материнских.
Когда она опять перенесла внимание на поле боя, горе-боксер шел на противника, на этот раз умело прикрывая руками лицо и корпус. Людмила не сразу поняла, почему правая рука парня не сжата в кулак, а заканчивается выпяченной ладонью, чем-то напоминая кобру, раздувшую капюшон перед броском. Людмила представила себе, как, сжимаясь на ходу в крепкий большущий кулак, ручища парня метнется вперед и всем весом врежется в голову незнакомца, а голова эта, такая независимая и симпатичная, слетит с плеч долой.
Но нет. Снова с ударом у парня вышла промашка. Его противник гибко качнулся в сторону, замахнулся правой, но ударил левой – очень сильно и хлестко.
Знакомая сцена повторилась – с той лишь разницей, что на этот раз ходячий спортивный снаряд отлетел на другую сторону улицы, где бурьян был еще гуще – настоящие тропические джунгли в миниатюре. Там парень и сгинул, оставив на память о себе лишь треск и шелест. Ненадолго сорные заросли утихомирились, а затем опять пришли в движение, оповещая зрителей, что кто-то в их гуще ворочается, пытаясь сориентироваться в пространстве.
Мужчина в джинсах с ленцой приблизился к зарослям.
– Доволен?
Верхушки бурьяна заколебались. Они не знали правильного ответа. Мужчина слегка нахмурился:
– Может быть, ударить тебя еще разок? С прицелом на будущее, так сказать, м-м?
На этот раз сразу все растения отрицательно мотнулись из стороны в сторону. Парня не устраивало будущее, в котором его будут прицельно лупить по лицу. Наверняка у него имелись какие-то другие, более приятные планы. Мужчина выждал несколько секунд, понимающе кивнул и, подхватив свое многострадальное ведро, удалился ровной походкой.
Людмила смотрела ему вслед. Ей ужасно хотелось, чтобы он обернулся и наградил ее еще одним изучающим взглядом. Она так и не разобрала – холодный он или обжигающий, этот взгляд?
Глава 4
Все явное становится тайным
Тем же утром, в начале недели, далеко-далеко от дачного поселка с его чудо-окунями и черными зверями, рыскающими в поисках жертв, в большом городе с полуторамиллионным населением решалась судьба этого патриархального мирка, возведенного в конце двадцатого века на зыбком кооперативном фундаменте.
Не было ни торжественных речей, ни фанфар. Звучало лишь сдавленное покряхтывание молодого человека, тужащегося так сильно, словно он горы сдвигал на пути к поставленной цели. Что тут поделаешь? В начале славных дел Боря Губерман, поставленный у штурвала АОЗТ «Самсон», как правило, подолгу маялся на унитазе, поскольку в голове его бурлили свежие идеи, а в желудке все лежало многодневным мертвым грузом.
Твердый стул – он надежнее жидкого, но сидеть на таком безвылазно – сплошное мучение. Вынашивая эту горькую истину, Губерман все чаще задавал бесполезную работу сливному бачку, надеясь хоть отчасти заглушить громкие стенания своего измученного организма.
Если бы все процессы происходили так же гладко, как мыслительные! Сел на унитаз, сделал свое дело, и – свободен как ветер в поле. Лег на жену, исполнил свой долг, и – отдыхай. Так нет же! Тонкие губы Губермана сложились в скорбную улыбку много выстрадавшего человека. Он, столь ценивший свое время, был вынужден убивать его часами то на испанском унитазе, то на отечественной супруге. Самое обидное заключалось в том, что нередко эти усилия затрачивались впустую. А ведь Губерман, как всякий человек, любил радоваться плодам своего труда, привык гордиться ими. Привстав, он заглянул под себя и понял, что нынешний одинокий сморщенный плод не стоит и десятой доли тех стараний, которые на него ушли.
– Псу под хвост, – прокомментировал Губерман с желчной миной.
Это выражение сохранялось на его лице на протяжении всего утреннего туалета. Лишь дымчатые очки, наконец оседлавшие переносицу, слегка просветлили угрюмый облик. Точно солнышко сквозь тучи проглянуло. Вся хитрость заключалась в настоящей золотой (а не золоченой, как полагали многие) оправе. Подумаешь, оправа! Денег у Губермана и на целый золотой унитаз хватило бы, вздумай он потакать своей упрямой заднице. Хоть жри их, деньги, этим самым местом.
Миновав анфиладу комнат, Губерман вошел в обширную кухню, напичканную чудесами техники и напоминавшую рубку межпланетного корабля. «Деньги, выброшенные на ветер», – сердито подумал он. Две дуры, в ведении которых находились эти сверкающие агрегаты, справлялись кое-как лишь с тостером, плитой и мойкой. На большее ума у них не хватало. Первая дура числилась законной супругой Губермана, а вторая ходила в домохозяйках. Вперевалочку ходила. Уткой. Он относился к обеим примерно с одинаковым презрением, хотя домохозяйка была еще тупее жены. Зато она не донимала Губермана сексуальными претензиями и поила его по утрам кофе, а более умная дура – его жена – привыкла дрыхнуть до полудня, чтобы потом ночью изображать из себя ненасытную жрицу любви.
Утренняя чашечка кофе одиноко дымилась на необъятном резном столе цвета яичного желтка.
– Покушаете, Борис Яковлевич? – заученно спросила служанка, наперед зная ответ.
Ответ всегда был отрицательный, но этим утром он прозвучал на пределе возможностей человеческих голосовых связок:
– Нет, нет и еще раз нет! Я тебе сто раз говорил, что я никогда не завтракаю, ни-ког-да! Неужели так трудно запомнить? Это же не инструкция по эксплуатации соковыжималки! Не описание микроволновой печи!
– Духовку я уже освоила, – робко вставила служанка.
Если она рассчитывала на благодарность, то очень даже зря. Потому что новая хозяйская тирада была выдержана в прежнем раздраженном духе.
– Голову свою бестолковую суши теперь в духовке! А меня оставь в покое! Дай мне возможность спокойно выпить кофе, а сама иди отсюда на... хм... В общем, займись чем-нибудь там... – Губерман неопределенно пошевелил пальцами.
Дождавшись, когда дура номер два пулей вылетит из кухни, Губерман окунул ехидно улыбающиеся губы в кофе. Утром в понедельник было заведено выдавать служанке деньги на хозяйство, а он не любил давать их – никому и никогда. Кроме того, Губерман прекрасно знал, что прислуга всегда ворует по мелочам, не может не воровать – он и сам поступал точно так же, только с другим размахом. Вот пусть сегодня и выкручивается как знает, когда дура номер один составит меню на обед и ужин. Сколько сунула себе в карман на прошлой неделе, столько оттуда и выложит.
Настроение помаленьку улучшилось. Потягивая ароматный кофе, Губерман взглянул на окостеневшего, усохшего окуня, валявшегося в уголке третьей по счету дуры – жирной персидской кошки, нареченной женой Синди Кроуфорд. Вчера в припадке благодушия он прихватил домой окуня и предложил его Синди. Та посмотрела на него с укором и потащила брюхо по полу к хозяйке – жаловаться. Четвероногая тварь не признавала никакой другой пищи, кроме свежайшей мясной вырезки, и жрала ее килограммами, игнорируя тот научный факт, что киски любят «Вискас».
