Роман Канушкин - Обратный отсчет
Вот, собственно, и все, что на него есть. Сегодня за свободу Зелимхана потребовали триста жизней. Еще один сопровождающий и черная «Волга». Они сами решили свести с ними счеты? В машине водитель, плюс Рябчик на переднем сиденье, плюс милицейский «форд», значит, мы с Зелимханом разместимся на заднем… Нет уж, браток, я нацеплю на тебя бронежилет и доставлю целым и невредимым прямо в твои родные горы, к верховьям реки Аргун, а если будет надо, то и еще выше, и сначала мы все же посадим этот несчастный самолет, а потом вы там разбирайтесь меж собой… — Игнат бросил взгляд на приближающееся здание тюрьмы. — Потом меж собой..
Но в этот момент ни Стилет, ни сопровождающие, ни сам Зелимхан вовсе не представляли, как будут развиваться дальнейшие события и как это окажется непохожим на все то, о чем они думают.
Автомобили остановились у ворот Лефортовской тюрьмы. Ворон, вдруг повинуясь странному внутреннему импульсу, нарисовал на запотевшем стекле детский рисунок. Это был заяц с лукаво торчащими ушами. Игнат внимательно посмотрел на нарисованное. То, что он видел, ему вовсе не нравилось. Потом он пририсовал несколько штриховых линий. «Заячьи уши» оказались накрепко схваченными тугой нитью.
— Вот это уже лучше, — тихо проговорил Ворон.
5
Четверг, 29 февраля
12 час. 59 мин. (до взрыва 4 часа 1 минута)
Следственный изолятор в Лефортово, знаменитая Лефортовская, или Екатерининская, тюрьма простояла на этом самом месте уже более двухсот лет. Со времен своей строительницы — императрицы Екатерины Великой — и по день нынешний это была тюрьма особого рода — здесь содержались важные государственные преступники, вечные борцы со всеми существовавшими в России режимами, а уже при советской власти тюрьма попала в ведение КГБ. Мало что изменилось на этих бесконечных просторах от балтийских болот до морских звезд, выбрасываемых на берег волнами Тихого океана, за последние несколько веков, ветры перемен застревали, а потом проглатывались этими огромными пространствами, и следы их воздействия укрывали лютые зимы, радующие живущих здесь людей. Екатерининская, или Лефортовская, тюрьма с высоты птичьего полета представляла собой крупную букву "К" — Катя, — разбросившую свои щупальца-коридоры среди домишек поменьше. Все коридоры Лефортовской тюрьмы, как и в настоящей букве "К", сходятся в одной точке, и Стилет знал, что там, в этой точке, всегда находится регулировщик с флажками, показывающий, свободен ли путь. Это делалось для того, чтобы заключенные не могли случайно встретиться — в этой тюрьме никто ничего не должен был знать, и в этой тюрьме работали и служили те же люди, испытывающие потребность в деньгах и не ставшие богаче за последние несколько веков, поэтому здесь знали о многом. И уж о том, что в одной из камер верхнего луча буквы "К" находится известный террорист Зелимхан, еще совсем недавно своими бесчисленными интервью приводивший жителей столицы в ужас, знали многие. Однако решение менять Зелимхана оказалось столь внезапным, что эта новость не успела распространиться по тюремному телеграфу и в происходящее были посвящены всего несколько человек, собственно говоря, и принимающие решения в этом богоугодном заведении. Когда сначала защелкали тяжелые засовы, а потом отворилась дверь, Ворон, стоявший у окна, — обернулся — он очень много слышал о человеке, которого ему предстояло конвоировать в Чечню, но никогда не видел его «вживую». Зелимхан, обритый наголо, без бороды и папахи, придававшими ему некоторое сходство с легендарным Шамилем, героем подобной же войны, только стопятидесятилетней давности, оказался худым человеком, похожим скорее на юношу-подростка, а не на грозного полевого командира, объявленного чуть ли не государственным преступником номер один. Молва, не важно — позитивная или негативная, придавала его фигуре некоторый оттенок сакральности: бешеный, лютый враг для одних и богатырь, народный мститель для других. А в богатыре оказалось чуть более ста семидесяти сантиметров роста, и, несмотря на довольно широкие плечи, явно полученные им только в результате каждодневных тренировок, даже тюремная роба не смогла скрыть его природной, почти изящной худобы.
— Да уж, — ухмыльнулся Рябчик, обращаясь к Ворону, — и этот пацан наделал такого шороху. Нет, мужик-то он скорее не худой, а сухой, жилистый, а такие бывают очень крепкими.
— Да, — кивнул Игнат, недобро глядя на Зелимхана, — и еще неизвестно, сколько он теперь шороху наведет.
Когда все формальности были завершены, Игнат протянул Зелимхану кевларовый бронежилет:
— Надеюсь, тебе ничего объяснять не надо про такое нательное белье…
То, что за выходом из тюрьмы наблюдают, — свершившийся факт, и подобный бронежилет легче скрыть под одеждой. От попадания в голову это, конечно, не спасет. И Стилет должен показать ребяткам (про себя он уже начал именовать их «заячьи уши»), что вывозимый объект — именно Зелимхан. Но он покажет пленника таким образом, что даже самый искусный снайпер, имейся таковой поблизости, не успеет поймать Зелимхана в оптику.
— Чего волком смотришь, надевай… — обронил Стилет. — Для твоей же пользы! — И мысленно добавил: «Я не дам тебе быть мишенью, по крайней мере до пяти сегодняшнего вечера».
Зелимхан взял протянутый ему бронежилет и недоверчиво посмотрел на Стилета — зеленые джинсы, тяжелые горные ботинки, брезентовая куртка горноспасателя, вязаная шапка, — затем перевел взгляд на Рябчика. Тот был в форме при погонах капитана.
— Что-то ты не то задумал, капитан, — процедил Зелимхан, пристально глядя на Рябчика. («Странно, — подумал Игнат, — кавказец с голубыми глазами и скорее всего рыжий…») — Куда меня везут? Адвокат…
— Меньше говори, — резко оборвал его Рябчик. — Адвокат… Домой едешь, хотя я бы пристрелил тебя прямо здесь. Сверху наденешь цивильное… Ну, время пошло!
Чуть позже Ворон защелкнул наручники на запястьях Зелимхана.
— Одно резкое телодвижение, и я отправляю тебя к Аллаху, — проговорил он негромко. Пытаться подавить психику таких, как Зелимхан, ором и грубостью — дело бесполезное. Игнат сразу понял, что перед ним вовсе не истеричный уголовник. Подобное сообщение, переданное ровным и спокойным голосом, оказывает гораздо большее воздействие — теперь и Зелимхан знал, с кем ему предстоит иметь дело. Он это тут же продемонстрировал легким кивком головы. — Следуй за мной шаг в шаг — немножко покачаемся, если не хочешь, чтобы тебя отправил к Аллаху кто-нибудь из своих…
6
Четверг, 29 февраля
13 час. 6 мин. (до взрыва 3 часа 54 минуты)
Автомобили двинулись по расписанному маршруту. Ясно, что на всем пути следования за ними будут наблюдать представители обеих сторон, и заменить пленника для одних или попытаться его отбить для других — занятие бесперспективное. Отбить — да, но физически уничтожить? «Заячьи уши» — ребята очень ушлые… Вот я уже заговорил почти стихами".
— На кого меня меняют? — тихо спросил Зелимхан.
Стилет бросил на него быстрый пристальный взгляд, но ничего не ответил.
— Шакалы, — процедил Рябчик, не поворачивая головы, — привыкли воевать с бабами… С бабами и детьми. Твари…
Стилет видел, как сжались кулаки Зелимхана, потом он потянул руки, сталь наручников впилась в кожу, но лицо оставалось непроницаемым. Зелимхан не имеет больше ни своих баб, ни своих детей, и Рябчик это знает, но мы находимся на войне, и мы всего лишь солдаты, и жалость, наверное, не совсем то, что мы можем себе позволить, а в воздухе находятся триста женщин и детей, и мы обязаны их защитить. Такие вот получаются дела. Ворон еще раз взглянул на запястья Зелимхана — зубья наручника явно где-то уже проникли сквозь кожу, должно быть, это адская боль, на лбу чеченца появилась капелька пота… Он что, собирается продержаться так до конца?
Потом Стилет проговорил спокойным и ровным голосом:
— Полтора часа назад взорвали военный вертолет и с ним пять молодых ребят… Сейчас в воздухе находится пассажирский лайнер, триста пассажиров, в том числе женщины и дети… Он заминирован на пять часов вечера. Умная бомба — сажать самолет нельзя, при высоте тысяча шестьсот бомба сразу срабатывает. — Игнат посмотрел на запястья Зелимхана, сдавленные зубчатой сталью наручников, кивнул, потом поднял взгляд на лицо пленника. Глаза Стилета были совершенно холодными. — Все это из-за тебя, дружок. Так что напрасно ты цокаешь копытом. Я сейчас ослаблю наручники, джигит, но если ты намерен увечить себя дальше…
— Не намерен. — Зелимхан спокойно протянул Игнату руки, затем недобро усмехнулся:
— Что это за историю ты мне плетешь?
— Я не прялка, джигит, — тихо отозвался Стилет.
— А я не конь.
— Что?!
— Я не цокаю копытом, я не конь.
Игнат некоторое время молча смотрел на Зелимхана, потом быстро открыл и снова защелкнул наручники. Отвернулся. Достал пачку «Кэмела» и какое-то время смотрел в окно.
