Михаил Нестеров - Если враг не сдается
— Слушай, товарищ капитан, я, в натуре, не выспался. И вообще, если говорить прямо, я бы выбрал для себя работу попроще. Пошли кого-нибудь другого — Ротвейлера или Упыря, ну?
— Вышеназванные тобой товарищи включены в состав группы условного противника, потому не могут сами для себя готовить и обустраивать базы, им еще нужно будет их найти. Тот же Упырь забыл, когда последний раз был там.
— Когда они уходят? — быстро спросил Мельников, находя выход.
— Завтра.
— Я с ними, понял? Включай и меня в список. А сегодня дай мне поспать.
— Всё?
— Всё.
Мельников демонстративно укрылся с головой и фальшиво захрапел. Что делать, ради нескольких часов сна он жертвовал несколькими сутками, которые ему предстояло провести в полевых условиях. Воистину — час сегодня равен двум часам завтра, как сказал кто-то из великих.
— Тебе не в спецназ, в санбат надо было идти, — насмешливо заметил капитан.
— Почему? — раздался приглушенный голос из-под одеяла.
— Эмблема у медиков как раз для тебя: хитрый, как змей, и выпить не дурак.
Капитану Шарову в это утро не спалось, до подъема оставалось достаточно времени, и Андрей решил скоротать его в закрытом тире, расположенном в полуподвальном помещении вещевого склада. Из сейфа ротный прихватил трофейный «М1911» — зависть многих офицеров и сержантов учебки, особенно — прапорщика Седова и Миротворца. Во время одной из последних зачисток он положил «духа», у того оказался реликтовый пистолет. Уникальный в своем, роде, знаменитый «М1911» «Covernment», изобретенный Джоном Браунингом и изготовленный фирмой «Соlt» в чале прошлого века. По виду он напоминал «ТТ», а в надежности и простоте в работе не уступал современным образцам пистолетов, даже по некоторым параметрам превосходил их. До сих пор пистолеты «М1911» применяются практически на всех соревнованиях по боевой стрельбе. Под номером патента и датой изготовления (19 августа 1913 года) шла надпись на русском языке: «Англ. заказъ». Шаров интересовался этой надписью: оказывается, небольшая партия «М1911» была приобретена в Англии частным торговцем. В российских магазинах это оружие продавалось свободно офицерам, остальным — по записке околоточного надзирателя.
Встав у огневого рубежа — до мишени 25 метров, Андрей взял пистолет в правую руку, ощутив его привычную тяжесть, в какой-то степени благородную («Может, оттого, что в начале прошлого века его держал российский офицер?» — как-то задался вопросом Шаров), которая «придавливала» руку, не давала ей дрожать, не утомляла и не ухудшала стрельбу.
В руке пистолет лежал удобно. Он имел несколько тонкостей, например, в самом «критическом» месте хватки — это сгиб между большим и указательным пальцами — плотное соединение руки с оружием обеспечивалось деталью, которая ко всему прочему оберегала руку от работающего затвора и служила автоматическим предохранителем. Хорошо изучив этот пистолет, Андрей знал: стоит хоть немного ослабить хватку, и подпружиненная деталь тут же заблокирует ударно-спусковой механизм.
Большой палец лег на спицу курка, взводившегося туго, но плавно; он со щелчком встал на боевой взвод. И еще одна тонкость: в этом пистолете использовался ударно-спусковой механизм типа SА (одинарного действия), а это означало, что для первого выстрела надо взвести курок вручную (если патрон уже находится в стволе) или передернуть затвор, который сам и взведет курок. При обратном же движении он досылает патрон в патронник. А при последующих выстрелах всё произойдет автоматически. Был бы «М1911» табельным оружием, капитан для увеличения боеготовности носил бы его со взведенным курком и поставленным на предохранитель. На этот случай есть даже особый термин для обозначения такой манеры использования этого оружия: «позиция номер один», или «соскеd & lоскеd» (взведено и поставлено на предохранитель). Конечно, при этом снижается срок службы боевой пружины, однако в некоторых случаях это может быть оправданно.
Прицелившись, Андрей нажал на спусковой крючок и в очередной раз отметил самый большой недостаток этого оружия — «сухой» спуск с коротким ходом спускового крючка без предупредительного (более легкого) хода. Профессионалы называют это «обычной загрубленностью армейского пистолета».
Стреляя, капитан словно разговаривал со своим оружием, машинально отмечал тугой затвор, сильную, однако хорошо направленную отдачу, которая тугой волной буквально накатывает на руку, давит на плечо, но гасится весом стрелка. Пистолет «забрасывает» наверх влево, но опять же не так сильно, и при невысоком темпе стрельбы отдача не ухудшает результатов.
Второй выстрел... Третий... Четвертый... Стреляные гильзы сорок пятого калибра летели по непривычной траектории — наверх-направо-назад — и шлепались за спиной. Внушительного размера пробоины в мишени были видны прямо с огневого рубежа.
Ни капитан Шаров, ни кто-либо другой не мог предположить, что этот уникальный пистолет попадет в чужие руки и сыграет свою роль в кровавой драме...
Глава 4
Рельефно-точечный шрифт
6
9 апреля, среда
Сержант Литвинов, бывая в штабе, всегда останавливался у стенда, в прошлом — Доски почета, и читал то, что давно знал наизусть. Идея привести выдержку из книги Эммануила Казакевича «Звезда» принадлежала начальнику штаба подполковнику Евгению Ковалю.
«Надев маскировочный халат, крепко завязав все шнурки — у щиколоток, на животе, под подбородком и на затылке, разведчик отрешается от обычной житейской суеты, от великого и от малого. Разведчик уже не принадлежит ни самому себе, ни своим начальникам, ни своим воспоминаниям...»
Слова завораживали, вызывали чувство гордости и причастности к загадочной и трудной профессии разведчика.
«Он отказывается от своего прошлого и будущего, храня всё это только в сердце своем».
Литвинов видел в них больше: молитву, обращенную не к всемогущему богу, а направленную внутрь себя, в самую глубину души, сердца, которое невольно переходило на иной ритм, будто бы сопровождаемый грохотом катящихся по склону камней.
«Он не имеет имени, как лесная птица... Он срастается с полями, лесами, оврагами, становится духом этих пространств — духом опасным, подстерегающим, в глубине своего мозга вынашивающим одну мысль: свою задачу».
Энергия хлестала через край и питала дополнительные силы, рожденные вторым дыханием. Ни капли мимо, всё внутреннее топливо рационально сгорало, словно в форсажных камерах.
«Так начинается древняя игра, в которой действующих лиц только двое: человек и смерть».
Да, бескомпромиссная борьба не с противником, а со смертью, с самим собой, со своими слабостями; недочеты съедают бесшумные шаги, несовершенство уступает место проявляющейся на глазах безупречности, которая становится частью духа: «опасного, подстерегающего...»
Литвинов едва ли не физически переживал свое превосходство над товарищами, особенно когда перед глазами всплывали эти завораживающие строки. Они подпитывали еще и ту значительную часть мозга, перевешивающую остальное. У него был дар; как наяву он в очередной раз видел перед собой одну и ту же картину, он «дырявил» ее вооруженными оптикой глазами, как истинный художник, как мастер своего дела, глядя в оптический прицел на некотором удалении, не любуясь очередным кровавым мазком, а предвкушая его: еще несколько нетерпеливых мгновений, и пуля со стальным сердечником вонзится «в горячее сердце, как ветер в костер»...
— Читаем? — раздался позади чей-то голос.
Литвинов обернулся. В шаге от него стояли двое. С одним из них он бы и просто поболтал, и поговорил на профессиональную тему. То касалось старшего прапорщика Всеволода Седова по кличке Упырь, тоже классного стрелка. Упырь мог дать любому в части несколько очков вперед по стрельбе из пистолета, не говоря уже о снайперском оружии. На вооружении учебного центра было много стрелкового оружия, в частности, несколько образцов сравнительно новых пистолетов. Это и «варяг» «МР-445», сделанный на основе ижевского «грача», с рамкой из полимера и под патрон «смит-и-вессон». «Багира» с ударно-спусковым механизмом двойного действия. Автоматический «ГШ-8» с магазином на 18 патронов. И даже миниатюрные «скифы». Однако любимым, что ли, оружием для Упыря стала снайперская винтовка «ОЦ-48», сделанная на основе знаменитой русской трехлинейки. Действительно, классное оружие.
Вторым человеком, который и задал вопрос Литвинову, был старший сержант Пиебалгс. Широкоплечий, в черной шапке с кокардой и камуфлированном бушлате, он смахивал на морского пехотинца. А если сравнивать до конца, то на прибалтийского морпеха. Выражение «не наш человек» точно накладывалось и на облик латыша, и на его ленивую, слегка заторможенную манеру вести разговор. Всё в нем выглядело контрастом, даже коротенькие желтоватые бачки, выглядывающие из-под иссиня-черного головного убора, и безукоризненная синева глаз. По крайней мере три разных человека сидело в старшем сержанте. Но какой он на самом деле и что скопировал с других — не ясно.
