Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора
Уже недосягаемый для пуль, он забросил на ветку орешника антенну, и эфир опалил открытый, полынно-горький текст: «Полковнику Аврамову, капитану Дубову. Отряд Криволапова наведен на засаду, выбито около половины бойцов. Проводник Саид – предатель».
Глава 13
С тех пор как пришло одиночество, Апти часто вспоминал привалы. Он терзался невозможностью заново пережить их терпкий и счастливый привкус. Со временем стал понимать, что не было на этом свете у него человека ближе Дубова. Командир все чаще приходил к нему в чутких по-звериному снах таким, каким он был в боях и в жизни, – надежным и крупным. В нем все было крупным – голова, руки, совесть.
Все отчетливее, до мельчайших подробностей проступала в памяти ночь – та, последняя, в пастушьем схороне у Хистир-Юрта. Апти вспоминал, как мирно шуршала земля, осыпаясь со стены, похрапывали бойцы, как бегали малиновые светлячки по углям догоравшего костра.
Иногда казалось, что, если напрячься, можно будет вспомнить запахи ржаной соломы и овечьей шерсти, которыми пропиталась пещера. Апти сосредоточивался до звона в ушах. Но запахи так и не приходили, память утратила их.
Раскаянно помнилось только, что было у него в ту ночь отчего-то слякотное и совсем не боевое настроение: долго не видел мать Фаризу, соскучился по теплому хороводу и радостной суматохе, что затевались вокруг него, дорогого гостя, когда он спускался с гор.
– …И вот вижу, примеривается эта тигра из бамбука прямо на спину слону сигануть. А там раджа. Соображаете? – с отчаянной лихостью закручивал Дубов очередной сюжет.
– Командир, падажди, – осадил Апти. – Какой такой сло-на? Что иест бам-пук? Какая тиг-ра?
– Тигра – это кошка полосатая. Ростом с ишака будет, а может, и поболее, – с маху лепил образ Дубов. – А слон? Ну, скотина такая, живет в Индии. Ростом – что ваша сакля. Четыре ноги, каждая толщиной… с тебя, Апти. Нос дли-и-инный, как оглобля у телеги. И два уха. Каждым кадушку с капустой закрыть можно.
– Нету такой скотина, – сумрачно смотрел Апти. – Ты, Федька, брешешь.
– Чтоб я сдох! – жестко оборвал все сомнения командир.
«Ох… ох… ох…» – вкрадчиво передразнила пещерная глубина. Оскорбленно молчал, глядючи в потолок, командир. Свод потолка выложен диким камнем. Сто, а может, двести лет добротной работе. С умом когда-то сотворили пещеру. Вход – земляная нора, может чуть поболее волчьей, – зарос диким терном. Ступени выложены камнем.
Настоянную на бараньем духе сырую тишину простреливали щелчки – где-то срывались капли. Круг света от фонаря качался на каменной складке, бессильно тонул в сумрачной глубине. Пол – окаменевшая глина, истыканная овечьими копытами. В глубоких нишах золотились вороха соломы. Немного подождать, затаившись, и вспучится один из ворохов, выпрется из него осыпанный трухой дэв или циклоп. Жуть!
Апти привел в этот схорон свой отряд переждать ранний снег, связаться с отрядом Криволапова, уточнить маршрут следования к Агиштинской горе.
Потрескивал костер, парили портянки на голенищах сапог, жар калил босые подошвы. Распускались белыми бутончиками кукурузные початки на шомполах. Агиштин-ская гора, бои, засады, кровь, смерть – это все потом, это далеко, до этого целая ночь.
А пока обволакивало тела благодатное тепло и сытный запах ржаной соломы. Возлежал отряд на золотой пахучей перине – каждый сам себе раджа.
– Ну, примеривается тигра на слона с раджой… – напомнили от костра. – Что ж она, зараза, прям с земли туда? Это ж какую резвость надо иметь?
– Видел дома, как кошка на стол прыгает? – ехидно хмыкнул, сощурился Дубов.
– Ну?
– Баранки гну. Ты сообрази, – начинал терпеливо втолковывать, – кошку горшком накрыть можно, а она – на стол. А тигра – та же кошка, только в сто раз поболее. Смекай, куда она сигануть может.
– Да-а, – покаянно гудело под сводами. Восхищенно цокали в лужу капли.
– То-то. Ну, значит, примеривается эта тигра на раджу сигануть, а вокруг, доложу я вам, натуральная паника. Раджову охрану крупной дрожью трясет, поскольку никто не ждал такого нахальства. Ужасаются господа хинди, серые все, с жуткой прозеленью, – дело швах. Стрелять оттуда, где они стоят, нельзя, в любимого раджу пулю ненароком влепишь. Только и остается, что балабонить по-своему, сплошное курлы-мурлы, что по-нашенски означает: ах, едрит твою кочерыжку! И все такое прочее.
А мы с командиром на другом слоне в корзинке плетеной, аккурат шагов на пять позади. Ну, командир, само собой, при форме, каперанг, белый кителек, фуражечка с крабом, надраено все. И пистолетик на боку. Все, как полагается командиру советского крейсера. Однако надо решение принимать, а иначе позор на весь флот. Выручать надо раджу, он хоть и капиталист-эксплуататор, однако советский флот в гости пригласил.
А тигра уже не подлете к радже, клыки ощерила, уши к башке прижаты. Ревет, как ишак на случке, да так, что слониха под раджой на задние ноги осела и обделалась.
Выхватывает тогда наш каперанг пистолетик – и бац-бац-бац! Тигре – в самую башку. А стрелял он, я вам доложу, не хуже нашего Апти. Летучую рыбу над водой с первого раза срезал.
– Твоя снова брешет, командир, – сурово подал голос проводник. – Зачем рыба летаит? Яво дело в ваде сидеть!
– Опять двадцать пять! – развел руками Дубов. – Такая рыба в океане водится, летучая называется. Когда все тихо-мирно, она в свое удовольствие плавает. А в случае какой хищник пасть на нее разинет, рыбка эта из воды – шмыг – и полете-е-ла. Куда глаза глядят. Бывает, в азарт войдет, разлетается, аж на палубу корабля выскочит. Или вот ты, Апти, что о кашалоте знаешь?
– Какой такой каш-а-лот?
– Тоже рыба. Только рыба он с одной стороны. А с другой – детеныша своего титькой, вроде коровы, молоком выкармливает. Приляжет на дно окиянское, вымя растопырит, мол, на-ка, сынок, подкрепись.
Скажем, поймал ты ее в сеть, задумал на сковородке поджарить и с чесноком умять. Какая, думаешь, сковородка нужна?
– Не знай, – отвернулся Апти.
Стыдно было за командира. Всем хорош, сказок много знает, в бою людей по-умному бережет, за своего бойца на любой рожон полезет. Однако, когда хабар про жизнь начинает, плюнуть хочется и уши зажать.
– Я тебе скажу! – ярился в азарте Дубов. – Я тебе в точности до ногтя доложу. Чтобы рыбу-кит поджарить, тут сковородка с эту пещеру нужна! И ежели бы встал вопрос ее с чесноком жареную умять, тут, братцы мои, всем аулом Малые Варанды не управиться, не-е-е! Разве что Большие Варанды с Хистир-Юртом подмогут. Да и то на утро останется мясца доедать.
– Твоя сапсем брешет, Федька! – не выдержал такой беспардонной небывальщины Апти, взвился за правду постоять. – Язык твой сам болтает, ему голова приказ не дает! – Плюнул, подался в глубь пещеры.
Дубов оглушительно и со вкусом захохотал, эхо разметалось под сводом.
Стали укладываться спать, и поспали, надо сказать, знатно и без помех.
Перед самым утром, выбравшись из пещеры, хлебнул Дубов пронзительной свежести и задохнулся ею. Великая тишь объяла горы. Редкими хлопьями сеял снег, обреченный в силу своей скороспелости, невесомо льнул к черной, не готовой к нему земле. Сурово сиял в бездонной выси лунный шар, лил лимонный полусвет на вздыбленный хаос хребтов.
«Есть снежок, будет и охота», – подумалось Дубову. И тут налетела ночным махаоном тревожная непонятность с изменением маршрута: прочесать горы сначала близ Хистир-Юрта и лишь потом следовать к бандитскому агиштинскому штабу. Приказ был наркома Гачиева. Приказы не обсуждают, даже если они идут вразрез с отцовским распоряжением. На службе нет отцов, есть старшие и младшие командиры. Переспросить бы у отца… Однако не стал этого делать Дубов именно потому, чтобы не оказаться в отцовских сынках.
Зябко пожав плечами, нырнул он в парное тепло пещеры. Бойцы спали вповалку на соломе, ногами к догоравшему костру. Апти сидел, закутавшись в бурку, у стены. Розовый свет слабо дрожал у него на лице.
– Порядок! – шепотом сказал Дубов часовому у входа. – Есть снежок, будет и охота.
Часовой не ответил, переступил с ноги на ногу. Дубов вздохнул. Как не понять рязанского парня, в глаза хоть спички вставляй от недосыпа. К тому же охота хороша, когда сам охотник по зверю. А в их деле сегодня так, а завтра тебя самого из скрадка на мушку ловят.
В углу на пухлом ворохе соломы, накрытом плащ-палаткой, утопала рация. Антенну еще вчера вывели в расщелину наружу, куда уходил дым. Дубов посмотрел на часы. До утренней связи с отрядом Криволапова оставалось полчаса. Метнул в Апти лучом фонаря, позвал:
– Чего киснешь? Топай сюда.
Проводник не двинулся с места.
– Боец Акуев, приказываю приступить к занятиям, – сердито велел Дубов.
Апти подошел, нагнулся к командиру, сказал обиженно:
