Капитаны судьбы - Игорь Леонидович Гринчевский
И все их шведы разбирали, как горячие пирожки! Уж не знаю, это ли сказалось или более глубокое обоснование его теории, а может, и то, и другое вместе, но Менделеев в прошлом году получил-таки «нобелевку». Успел! В прошлом году, к моей глубокой печали, он оставил этот мир. Реально, многим его не хватает! Стёпка мой тогда единственный раз в жизни в запой ушёл, напугав беременную жену. Ну да удалось как-то утешить обоих. Жить-то надо дальше!
— А что с вашими ГЭС? — под этот вопрос он налил себе уже четвёртый стакан минералки.
— Просто прекрасно, Элайя! Половину здешних уже достроили, ещё половина строится. Да и на Нивском каскаде первый агрегат надеемся пустить уже этой осенью. С такими темпами лет через семь-восемь вообще все достроим! Даже и не знаю, что дальше делать! Сами знаете, Столыпин объявил строительство ГЭС государственной монополией. Частникам оставил достраивать то, на что уже получено разрешение и всякую мелочёвку. Да ещё и налогом обложил!
Да, мало того, что Пётр Аркадьевич, а вернее, Графтио под его руководством, продолжал строить Каховскую ГЭС, он тут строил ещё и три ДнепроГЭСика. Вот так вот, три мелкие станции вместо одной крупной. Я, узнав об этом, взвился до небес, хоть и не моё дело, и устроил Генриху, на правах коллеги и старого приятеля, форменный разнос! И что с того, что так получается на треть мощнее и на четверть дешевле? Это дилетантам кажется, что так лучше! Воды-то больше не становится! А выработка получается даже меньше — часть перепада высот теряется и КПД гидроагрегатов, пусть и немного, но снижается.
И получается что? А то, что станция даёт полную мощность только в периоды паводка! А в малую воду её мощность снижается! А значит, придётся рядом тепловые электростанции ставить, которые будут в маловодные периоды недостающую мощность поставлять. Так что в сумме затраты выше окажутся, а окупаемость — дольше! Да и электроэнергия будет с более высокой себестоимостью!
Но Графтио нашел встречные аргументы. Большая станция и земель затапливала на порядок больше, чем три мелкие. Так что выкуп земель и перенос зданий ещё миллионов на десять-пятнадцать увеличил бы стоимость проекта. Когда учли и этот эффект, оказалось примерно «так на так». Большая станция все равно окупалась быстрее, но зато требовала больше вложений. А главное — намного больше времени на согласования. В общем, в условиях государственной экономики проще и выгоднее построить одну большую, а вот в условиях частного предпринимательства и рынка выгоднее и быстрее окупались три маленькие.
Опять же, строить их можно было быстрее и меньшим числом рабочих. Заканчивали земляные работы на первой, и переходили на вторую, а их сменяли «бетонщики». Потом все снова сдвигались, а на строющуюся ГЭС приходили третьи, монтирующие оборудование. В итоге суммарно проект окупался дольше, но вот каждая отдельная электростанция — быстрее.
Так вот, все ГЭС, частные и казённые, Столыпин обложил ещё и «водным налогом». По трети копейки с киловатт-часа. Ну не хватало ему на все его реформы, отщипывал, где только мог! Как сторонник реформ и развития, я его понимал, но вот как предприниматель… Мы и так продали и раздали «привилегий» столько, что в прошлые годы на обычные акции дивидендов почти не платилось. А теперь ещё и этот налог!
Всё бы ничего, но мы сами создали на Северо-Западе предложение недорогого и доступного топлива. Так что проекты теплоэлектростанций тут уже вовсю рассматривались. И они были готовы продавать энергию по две с половиной копейки на шинах станций. И налогом не облагались. Поэтому нам в достаточно скором будущем придётся существенно снижать цену. А это значит, что с новых ГЭС мы «привилегий» уже не продадим. Всё уйдёт на оплату дивидендов старым акционерам! Всё, закрылась лавочка!
Ну или почти закрылась, там посмотрим. Были у меня идеи выйти на рынок Столицы. В Питере и на заводах Сестрорецка, к примеру, электричество можно продать и по нашей старой цене — купят и ещё попросят!
— Про мои дела в Америке рассказывать?
— Смешно, Урри! — Он ещё раз набулькал себе минералки. — Я и сам знаю, что вы заваливаете Штаты своими товарами. Взрывчаткой, удобрениями, краской, пластиками, лаком. Ввозите с трёх концов! Из своего Беломорска поставляете на Восточное побережье, Из Манчжурии и с Дальнего востока — на Западное, а с канадских предприятий моего зятя — на оба! Строители Панамского канала ваши поставки взрывчатки всем в пример ставят! Да и курятина… Вот скажите, зачем вам понадобилось строить у нас куриные фермы?
— Простите, Элайя, но скажите, вы всегда так много пьёте?
— За последние три дня я не выпил даже унции виски! — оскорбился Мэйсон.
— Нет, я спрашивал про воду.
— Ну да, жажда часто мучит, а что?
— Подождите, сейчас я кое-кого приглашу. Это может оказаться важным.
К удаче Мэйсона, Боткин как раз был следующим «в очереди на общение». К моей просьбе обследовать больного он отнёсся с некоторым удивлением, но просьбу выполнил.
— Вы были правы в своих подозрениях, Юрий Анатольевич! Diabete maigre[103]! Быстро прогрессирующий. Боюсь, что при таких темпах вашему гостю осталось жить год-другой. А может быть, что и меньше. Мне очень жаль!
— Что он сказал, Юр-рий? Переведите! Я хочу знать! — как-то жалобно-угрожающе потребовал Мэйсон.
И добавил на ломаном русском:
— По-за-лу-ста!
Надо же! Он, оказывается, может и имя моё выговорить почти правильно, и даже русский немного освоил. Просто раньше не считал нужным. Я перевёл ему всё, что сказал Евгений Сергеевич. Лицо Мэйсона можно было использовать, как пособие для актёров. Сначала — недоумение, типа «О чём это они вообще?», потом недоверие, и вдруг, резко, оно посерело и появилось выражение безнадёги.
— О, дьявол! Значит, всё кончено?! — он поднялся, и не тратя усилий на извинения или прощание, двинулся к себе в номер.
— Юрий Анатольевич, ваш приятель зря так убивается! Я как раз хотел вам рассказать! В лабораториях Соболева как раз научились выделять активное вещество, которого не хватает таким больным. Мы пока не
