Лев Пучков - Тигр в камуфляже
Стрельба прекратилась. Командир стоял во весь рост, не опасаясь получить пулю, — между тем его бойцы тщательно маскировались, памятуя о печальной судьбе своих соратников, неосмотрительно смешавших ряды на пятачке.
Подумав, командир выкрикнул гортанную фразу, очертив указательным пальцем левой руки круг в горизонтальной плоскости, затем указал на пятачок перед вагончиком, где лежали сраженные внезапной очередью бородачи.
Боевики тотчас же разбежались в разные стороны, пригибаясь и прячась за постройками. А вскоре они уже возвращались обратно, толкая впереди себя оставшихся в живых жителей села. Это были женщины и дети, да трое стариков, практически все — раненые.
Понемногу пятачок заполнялся. Оставшихся в живых жителей села вместе с детьми оказалось чуть более двух десятков. Они жались друг к другу, полуживые от страха, измазанные в крови, с ужасом глядя на оскаленные в боевом азарте лица бородачей. Боевики радовались — командир придумал хорошую шутку.
Стонали раненые. Плакали испуганные пальбой, не понимавшие сути происходящего дети. Истошно визжа, заходился взахлеб мальчишка лет четырех-пяти, раненный в ногу. Мать, боясь навлечь гнев боевиков, зажимала ему рот рукой — он бессильно кусал эту руку, слабея от боли и задыхаясь.
По данному командиром знаку боевики окружили толпу полукольцом, направив на женщин и детей стволы автоматов.
— Аюб! Ай, Аюб! Ты хорошо меня слышишь? — крикнул командир на горском наречии, которое хорошо понимал Себастьян. — Это я, Артур, твой брат кровный… Слышишь?
— Я прекрасно слышу тебя, тень дерьма больной собаки… не надрывайся, — раздался в ответ искаженный перекрытием раскатистый голос Аюба. — Мой брат Артур умер в этих горах — нет его… А ты — шакал. Что хочешь, шакал?
— Вылезай, поговорим! — деланно бодрым тоном предложил Артур. — Что нам делить? Ты крутой, и я крутой — разойдемся по-хорошему… Вылезай, вина выпьем — ты же знаешь, у меня лоза лучше, чем в вашем селе… Ай, Аюб?!
— А-а-а, так ты ко мне в гости пришел! А я и не понял… — Аюб немного помолчал, затем продолжил:
— Я понял, чего ты хочешь. Если ты мужчина, ты этого не сделаешь… Слушай — ты же первый начал! Ты убил моих людей, я убил твоих — мы квиты… Отпусти всех, уходи — я не буду стрелять в спину. Потом встретимся где-нибудь в горах, при других обстоятельствах, поговорим…
Командир боевиков язвительно ухмыльнулся:
— Ай, Аюб, много болтаешь! Боишься, что ли? Шесть лет назад я тебе часы подарил на день рождения — штурманские. Они у тебя сохранились?
— Сохранились, что с ними сделается. — мрачно ответил Аюб. — Подойди ближе, я тебе их через бойницу выкину — забирай! Стрелять не буду — не бойся.
— Ради Аллаха! Оставь их себе! Подарки обратно не забираю, а тебе они сейчас пригодятся… Я тебе даю три минуты. Как заканчиваем болтать, у тебя будет три минуты на размышление. По истечении этого времени вы, все трое, должны будете сдаться. Обещаю по старой дружбе сохранить тебе и твоей жене жизнь. Матерью клянусь — вы останетесь в живых! — Последняя фраза прозвучала с каким-то надрывом. Как бы через силу… Создавалось такое впечатление, что все, что Артур сейчас делает, происходит вопреки его воле, под давлением какой-то неуправляемой, страшной стихии.
— Сдавайся, брат, — хрипло повторил свою просьбу Артур. — Если нет — через три минуты я дам команду убить их всех. — Он махнул рукой в сторону женщин и детей.
Повисла томительная пауза…
— Зачем же я тебе нужен, если ты не собираешься меня убивать? — с недоверчивым презрением спросил Аюб. — Ты что, хочешь просто обнять меня, а?
— Да ты совсем не патриот, Аюб! — Командир боевиков натужно расхохотался. — Ты что, за дурака меня держишь? Как я могу отходить, имея в тылу такого парня, как ты? Ведь ты одной очередью уложил целое мое отделение…
Забыл, чему нас учил полковник Пестов на ТСП?[12] У тебя всегда «отлично» было по этому предмету! Ну, Аюб, не ожидал… подумай об этих людях: если ты не вылезешь через три минуты, их кровь ляжет на твои плечи несмываемым пятном позора! И вообще — хватит болтать… Время пошло!
Задрожала, натягиваясь, тонкая струнка молчания. Аюб, глядя через бойницу на застывшую фигуру Артура с часами в руках, потерянно качал головой.
Фигура вдруг стала расплываться, теряя четкие контуры, ее заволокло чем-то серым… Черт — слезы, что ли? Мужчина не должен плакать…
В училище Артур был командиром его отделения. Вот так же на утренних тренировках при выполнении нормативов он снимал часы с запястья, брал их в левую руку, строил начальственную гримасу и командирским голосом давал отсчет, делая перед последним словом положенную паузу… Как недавно, кажется, это было! Но вот кто-то дал общий отсчет, и все смешалось в страшной круговерти, понеслось черт знает куда…
«Время пошло!» Его бывший командир отделения, бывший кровный брат опять дает отсчет на выполнение норматива. Только оценка будет другая… О Аллах — куда ты смотришь?!
Три минуты подошли к концу. Командир боевиков громко дал команду своим людям — приготовиться к стрельбе. В толпе началась паника, истошно заголосили женщины…
Медленно открылась продырявленная дверь вагончика. Перед выходом упал автомат, разгрузка с магазинами и гранатами, наконец, глухо лязгнув о дюралевую обшивку, неловко шмякнулось длинное ружье старого горца. Немного погодя на улицу вышли Аюб, его жена Айна и дед.
Артур отдал команду — трое боевиков с опаской приблизились к Аюбу и начали сноровисто связывать его сорванной в ближайшем дворе бельевой веревкой. Бывший спецназовец не сопротивлялся — стоял понуро, мрачно глядя на Артура. Крепко связав руки, Аюба подвели к большой кряжистой айве, росшей неподалеку от вагончика, и тоже веревкой намертво прикрутили к стволу.
— Я хочу тебе кое-то показать… брат… Мой отец к тебе очень хорошо относился… Ты помнишь моего отца, брат? Конечно, помнишь — я знаю…
Помнишь, когда мы были пацанами, ты сломал черешню в нашем саду — забрался на нее, она и треснула… Тогда отец отлупцевал меня, а тебя не тронул. Ты тогда кричал как резаный: «Не бей его, дядя Салим! Это я…» Помнишь? Не отворачивайся — ты прекрасно знаешь, что случилось… нету дяди Салима. Ваши убили его! А жену мою помнишь? Помнишь девчонку Зейнаб, с длинными косами? Не вороти рожу — сюда смотреть!!! — Голос Артура сорвался на хриплый шепот, невыразимая горечь слышалась в нем, слезы ярости застыли в глазах весельчака командира. — Да, это ты тоже знаешь. Ваши изнасиловали, убили ее… А знаешь, как ее убили?! У нее лица не было — камнем размозжили… — Руки командира начали трястись, он задергал губами, не выдержал — отвернулся… — И ты ждешь, что после всего этого я обниму тебя? А, брат?! — Последнее слово он прокричал срывающимся от рыданий голосом. Согнулся у ног Аюба, обхватил руками голову, с минуту раскачивался, глухо мыча. Затем распрямился и сухо бросил:
— Я не хочу жалости… Я хочу тебе показать, как это было, брат… — Артур обернулся к пятерым боевикам, стоявшим рядом, и махнул рукой в сторону жены Аюба:
— А ну — сделайте ее… Так, чтобы орала, чтоб все видели… Быстро!
Пятеро, похабно ухмыляясь, вразвалку двинулись к женщине.
Вскрикнув, Айна побежала, спотыкаясь о валявшиеся на земле трупы. Бородачи припустили за ней, улюлюкая и азартно покрикивая. Настигли, уронили подножкой, поволокли, заламывая руки, обратно. Втащили на пятачок перед вагончиком, повалили на землю напротив Аюба, рядом с залитым кровью трупом одного из своих.
Она извивалась в их руках, кусаясь, как маленький зверек, попавший в лапы охотника. Один из бандитов размахнулся и залепил женщине смачную затрещину — голова ее мотнулась вбок, и она затихла, судорожно хватая ртом воздух. Двое сноровисто разорвали в клочья ее блузку, стащили юбку. Сверкнуло молочной белизной, неожиданной для женщин этой местности, молодое упругое тело, пригнутые к груди колени, крутая линия бедер.
— Эх, хороша, сучка! — завистливо крикнул кто-то из толпы вояк. — Ух, я бы ее…
Между тем один боец сел с размаху на лицо Айны, придавив его к земле, и стал жестоко мять, щипать небольшие твердые груди. Другой трясущимися руками приспустил свои штаны и навалился сверху, стараясь ухватить ее ноги под колени. Айна страшно напряглась, изо всех сил сжимая бедра. Насильник, нервно выругавшись, немного отстранился, сильно ударил жертву кулаком в живот — женщина обмякла. Бородач, вильнув тазом, резко раздвинул ее ноги, ухватил их под коленками, согнул, всей тяжестью навалился, стал ерзать волосатым задом, что-то злобно бормоча — вот так вот, с ходу, не получалось. Освободил одну руку, полез ею через бедро задыхавшейся женщины, покопался немного, затем, на секунду выгнувшись дугой, принялся резко дергать тазом, яростно рыча…
