Эльмира Нетесова - Клевые
— Так еще бабка говорила. Даст мне по башке каталкой и приговаривает: "Хорошая хозяйка получается из той девки, какая суп слезами солила! Из небитой да избалованной путя не жди." Ее саму когда замуж отдавали, отец жениху вместе с приданым отдал кнут. И велел не выпускать его из рук никогда. Тот даже ночью держал его под подушкой. Все тридцать лет…
— Круто! Но мне кажется, дурной бабе мозги кнутом не вправишь. Неоткуда их взять. А умную бить не за что!
— Это все вы говорите. А в жизни совсем иначе!
— Кать! Я правду говорю. Как можно избить жену, а потом с нею в постель ложиться? Избитая всегда на сторону смотреть станет, искать доброго.
— А где сыщет?
— Зачем искать? Я — вот он! — обнял бабу за плечи.
— Ты об чем? Я же сказала, нельзя мне! — отступила на шаг.
— Да я вовсе не потому. Вот глупая! И впрямь перестаралась бабка, все мозги тебе отшибла! — усмехнулся Юрий и, сев к столу, усадил девку напротив. — А если всерьез? Пойдешь за меня замуж?
— Ты что? Офонарел? Ты знаешь, кто я?
— Была! Теперь, если согласишься, прошлое меня не касается! Оба заново жить начнем! На Камчатке! Где никто тебя не знает и не упрекнет, если не заслужишь!
— Но ведь ты знаешь!
— Жена короля — всегда королева! И я с тебя спрошу с того дня, когда дашь согласие! — придвинулся к Катьке.
— Где жить станем? Как? — спросила девка, не веря в услышанное.
— На Камчатку поедем! Домой! Там у меня квартира есть! Конечно, без московских удобств. Но я не жалуюсь. Две комнаты, кухня, кладовка, сарай…
— А что я буду делать?
— Это, как сама решишь. Можешь дома сидеть, моего заработка хватит. А захочешь, пойдешь на рыбокомбинат в какой-нибудь цех. На разделку рыбы или в консервный, икорный цех, научишься и будешь работать как все! Копейка в доме не бывает лишней. С твоим приходом многое приобрести нужно. Я ведь один жил. Дома ночевал редко. Все больше — в море, на судне. На берег выходил, когда заканчивалась путина, уже зимой.
— Выходит, я все время одна буду? — испугалась Катька.
— А как все рыбачки живут? Работают, ждут. Со временем привыкнешь и ты. Но если привыкнешь… Для этого много нужно.
— Разве другую работу нельзя найти, чтобы дома жить всегда?
— Мне до этого далеко! Сама решай. Но я из рыбаков не уйду! Это лишь в старости придется, когда на судне не смогу работать. Тогда уйду на пенсию, если доживу…
— Почему так? Хотя я тоже слышала, что рыбаки тонут в море! Как тогда? Опять останусь одна? А если дети будут? Неужели ты и тогда пойдешь в море?
— Рыбацкие дети быстро взрослеют! Рано становятся взрослыми и учатся помогать. А потом сами становятся рыбаками. Такая судьба у всех, кто живет у моря.
— Но твой сын не стал рыбаком!
— Его увезли. Не дали полюбить море. Внушили отвращение и страх. Это потому, что чужими они жили в поселке, не любили ни меня, ни море.
— А ты когда-нибудь тонул? Или все обходилось? — заглянула Катька в глаза.
— Не стану врать. Бывало всякое. И мы, случалось, едва выживали. Приходили с лова, не веря, что выжили.
— Расскажи! — попросила Катька.
— В последний раз, когда в шторм попали, не успели вернуться к причалу, пришлось лечь в дрейф. Я вышел на палубу, хотел проверить, хорошо ли задраен трюм. А меня волной смыло в море. Сам не знаю, как в воде оказался. Да оно и неудивительно. Волны уже рубку окатывали. Хорошо, что не ночью. И капитан заметил. Развернул судно по ветру, бросил мне канат. Не раз. Я его на третий раз поймал. И вытащил меня, как селедку! — рассмеялся Юрий. — Кок меня до ночи чаем отпаивал. Но зря боялся! Пронесло. Море просто поиграло со мною слегка. Я даже испугаться всерьез не успел.
— А если бы ночью?
— Тогда, как знать… Но все по судьбе. Бывало, ночью смывало в море. Включали прожекторы. Находили, вытаскивали человека на борт. И до сих пор живут. А бывало, на берегу гибли. На штабель бревен присел наш боцман. Тот оказался незакрепленным. Бревна посыпались. Раздавили насмерть. А ведь в море больше сорока лет проработал. В крутых переделках был. Выходил живым. Здесь же в сотне метров от дома такая нелепица случилась. Его жена все уговаривала уйти с судна. А видишь, именно на берегу погиб. Море любило человека и щадило его.
— А как жена? Уехала оттуда?
— Нет, Катя! У боцмана к тому времени трое сыновей выросли. Все в море ушли работать. Рыбачат и теперь. А на берегу кто-то ждать должен. Без того нельзя. Мы любим море! Но якорь жизни — на берегу, дома! Это — семья! Она жить и выживать помогает в любых переделках, так и жена боцмана… Осталась. Куда ей от сыновей отрываться? Теперь уж не отговаривает. Знает, бесполезно! Не послушаются!
— Все время в страхе живет?
— Это лишь поначалу, потом привыкают. У нас в каждом доме живут рыбаки!
— Не знаю я твоей Камчатки! У меня для нее ничего нет. Даже теплого! А там, все так говорят, снегу по макушку, и колотун, аж дышать больно!
— Оно теперь и в Москве не легче. Холод собачий. У нас и то лучше. Здесь дышать нечем. Человеком себя не чувствуешь, какою- то мошкой, особо, когда попадаешь в метро. У нас другое дело! Места всем хватает, не расталкиваем друг друга плечами, не сбиваем с ног. Дышим вольно. И подлецов у нас меньше. Они не выживают в северных условиях, им климат не подходит. И так уж получается, каждый на виду живет, хотя не следим друг за другом. Но, если кто- то опозорится, все узнают. Поневоле уезжает. Ведь с ним никто не здоровается, не разговаривает, не навещает, к себе не пускают. Словно заживо хоронят, этот бойкот не пережить. Северяне быстро проверяют людей, оценок и мнений не меняют. Они безошибочны.
,— А если я твоей ошибкой стану?
— Почему?
— Но ведь ошибся с первой женой?
— Это не я, она ошиблась. Да и не стал тогда северянином, когда женился на ней. Не стоило уговаривать и спешить. Молодым был, неопытным…
— И меня не знаешь…
— А что в тебе узнавать? Вся, как на ладони. Сама все о себе рассказала!
— Юра, а у тебя никого, кроме московской семьи, нет?
— Теперь никого. К стыду моему стариков своих я проглядел! Все о семье заботился. Домой редко писал. Еще меньше помогал. На жену надеялся. На ее порядочность. Она только своим отправляла посылки и деньги. О моих — забывала. Я только разойдясь с нею узнал, что отец, уже выйдя на пенсию, пошел работать сторожем. Не хватало на жизнь. Воры убили моего старика. Мать написала, но жена это письмо не показала. Может, даже не прочтя, сунула куда-нибудь и затеряла, забыла о нем. Потом мать… Пока были силы, хозяйство держала. Но не надолго хватило. Пришлось продать, помочь стало некому. До того дошло, что побиралась. Ни одна из троих невесток не взяла ее к себе в дом. И это при том, что все трое братьев жили рядом, работали. Но… Деньги им по полгода не давали. Еле выживают и теперь…
— А мать? Она где? Жива?
— Нет! Умерла… Кое-как наскребли на похороны. И это при том, что рабочего стажа у нее на троих хватило бы! Пенсия — одна видимость. Ее на хлеб внатяжку. Так-то вот стараться на государство! Оно отблагодарит! Я получил телеграмму о смерти матери через три месяца после похорон. На путине был… Потом письмо прислали. Не могу простить братьям смерти матери. Знай я тогда, к себе забрал бы ее! А с ними даже переписку оборвал.
Катька слушала внимательно, думая о своем. Они просидели всю ночь на кухне, говорили обо всем. А утром Юрий решил съездить вместе с Катькой к Серафиме, забрать вещи девки и, расписавшись, дождаться в квартире капитана разрешения на переезд Катерины на Камчатку и тут же вернуться на Север уже вдвоем.
Юрий с Катькой вошли в метро. Девка сама отговорила брать такси.
— Здесь недалеко. Всего пять остановок! Вернемся мигом. Я и одна управилась бы за час! Ты бы отдохнул пока!
Но Юрий решил не отпускать Катьку ни на шаг от себя.
Они спустились на эскалаторе вниз, стали на платформе в ожидании электрички. Тихо переговаривались, не смотрели вокруг. Но вот Катька вздумала глянуть, скоро ли подойдет поезд. Подошла к краю платформы, заметила приближающиеся огни поезда, хотела сказать о них Юрию, но не успела повернуться, как внезапный удар
сшиб с ног, девка рухнула вниз на рельсы, больно ударилась головой о железо.
Лишь на короткий миг увидела она ухмыляющееся лицо Лехи, стоявшего в окружении своей шпаны. Катька не успела крикнуть, позвать, сжалась от ужаса. Она видела поезд, надвигавшийся черной махиной. Его не остановить…
Юрка мигом спрыгнул вниз. Подхватил Катьку на руки, положил на перрон. Попытался вскочить, но грохот электрички парализовал, охватило оцепенение, панический страх перед неотвратимым. Он вобрал голову в плечи, услышал визг, лязг тормозов. И вдруг резкий удар о платформу всей спиной. Словно какая-то неземная сила вырвала его из-под колес.
Юрий открыл глаза. Вокруг него собралась толпа людей. А рыжий, громадный детина говорил раскатистым басом:
