Александр Звягинцев - Молчание посвященных. Эффект бумеранга (сборник)
По брезентовому пологу грузовика по-прежнему колошматил ливневый дождь. Серб еще что-то говорил, но память Сарматова уже устремилась в нереально далекую от камбоджийских джунглей донскую станицу, распластанную широкой подковой по речному крутоярью.
* * *За первую в ту зиму морозную ночь Дон-батюшка покрылся коркой раннего льда. Серые вороны с важным видом расхаживали по глянцевой его бирюзе, поодаль от черных промоин, в которых с гоготом мельтешила запоздалая стая перелетных диких гусей. Когда какая-нибудь ворона приближалась к промоине, к ней со злым шипением устремлялся гусиный часовой, и ворона, оскальзываясь и сварливо каркая, отпрыгивала на безопасное расстояние.
С высокого речного угора, от ворот старого овина, скрестив на груди руки, смотрел на мутное морозное Задонье и на вставшую реку высокий седой старик, а у его ноги примостился десятилетний пацаненок.
– Деду, деду, я гусика зараз из рогатки… Не промажу… Суп с гусятиной вкусный, деду, – теребил он старика за край мерлушкового полушубка.
– И думать не моги, бала! – показал ему нагайку старик. – Шлях у гусей в края теплые заморские дюже дальний. Пусть летят с богом. Авось по весне вернутся на наши степные бочаги, чтоб птенцов вывести. Без птичьего гомона и весеннего дурнопьяного цветенья какая красота в степу, бала?.. То-то же… Однако забалакались мы, а дело у нас с тобой дюже по казачьей жизни важное. Айда, айда в овин, бала.
В овине дед набил пахучим сеном плотно сплетенную из краснотала рыбацкую вершу, через горловину спрятал в сене крупное яблоко – антоновку, потом на ременных вожжах растянул вершу между потолком овина и полом. Пацаненок украдкой поглядывал на свои пальцы.
– Ты, бала, не о пальцах думай, а как им до яблока пробиться, – перехватил его взгляд старик. – А боль, она должна быть для тебя делом привычным. Много ее на кажный казачий век у бога припасено… Сам потом поймешь…
Ррраз – входят пальцы пацаненка в вершу, но застревают между толстыми прутьями краснотала.
Пацаненок всхлипывает от боли, трясет закровавившимися пальцами.
– О яблоке думай, бала! – сердится старик. – Ноги и руки расслабь, а плечевые и грудные жилы разом во всю мочь натяни. И не забывай дух из груди зараз перед ударом выпустить. Главное, паря, в верше яблоко нутром увидеть. Нутром…
Рррраааз!.. Ррррраааз!.. Рррррраааааз!!!
Но только после многих, многих месяцев бесплодных попыток пальцы пацаненка наконец-то перебили толстые прутья краснотала и вошли в сено, как нож входит в масло.
– Получилось, деду! – радостно заорал он и протянул старику на окровавленной ладони зеленую антоновку.
– Не очень-то радуйся, бала, – проворчал тот. – Человечьи ребра аль какие звериные покрепче краснотала. В следующий раз прутья толще будут. Да и вершу бычьей шкурой обернуть пора, чтобы руку потверже поставить.
– Пора, деду, – превозмогая боль, согласился пацаненок.
* * *По-прежнему колотил по брезенту грузовика холодный тропический ливень и устилали разбитую дорогу в камбоджийских джунглях сбитые ночной бурей широкие стрельчатые листья пальм. Сарматов сглотнул подступивший к горлу комок и, превозмогая начавшуюся головную боль, прилег рядом с храпящим сербом.
Гонконг
27 декабря 1991 года
Древний синтоистский монастырь встретил подъехавшего к его воротам Метлоу печальным, негромким звоном колокола. Оставив на площадке перед входом машину, он, в тревожном предчувствии чего-то непоправимого, спросил у одиноко стоящей перед воротами женщины-европейки, лицо которой ему показалось знакомым:
– Простите, мэм, по какому поводу в монастыре звонит колокол?
Женщина подняла на него печальные глаза, отрицательно покачала головой и ответила по-английски с сильным славянским акцентом:
– Я спросила у монаха, но он был нем и… и даже не захотел выслушать меня. А мне так надо видеть профессора Осиру.
– Вы из России?.. – спросил он по наитию по-русски.
– Как вы узнали?
– Акцент, мэм… Что привело вас в эту печальную обитель?
– Я ищу мужа, – ответила она, и в ее синих глазах закипели слезы.
– Он стал монахом?
– Не знаю… Три года о нем ничего не было известно… Но недавно появилось предположение, что он находится на лечении у профессора Осиры. Больше я ничего о нем не знаю.
– Как его имя?
– Игорь… Игорь Сарматов, – ответила женщина и приложила к глазам платок.
«Так… Русские из КГБ не оставили попыток упрятать Сармата в подвалы Лубянки, несмотря на то что их государство балансирует на краю пропасти, – мелькнуло у Метлоу. – Придется попросить Рича Корвилла просветить эту славянскую мадонну».
Он достал из кармана мобильный телефон, но тут цепкой памятью разведчика вспомнил, где и когда он видел эту красивую женщину.
* * *Это было в Никарагуа. Во время одной атаки он в окулярах бинокля, кроме горящих за рекой кофейных плантаций, огрызающихся трассирующими очередями, увидел на бруствере русских окопов женщину с русыми, разметавшимися по плечам волосами, которая перевязывала раненого. Потом она же тащила на себе от берега другого раненого.
– Сниму сучку! – процедил тогда находившийся рядом с ним «зеленый берет» и приник к прицелу снайперской винтовки.
– Отставить, капрал! – прижал ствол к земле Метлоу. – Армия Штатов с бабами не воюет.
«Да, это была она», – внимательно всматриваясь в лицо незнакомки, уже твердо решил Метлоу и как бы невзначай спросил:
– Какая у вас профессия?
– Врач, – ответила она. – Пластический хирург.
– Я попытаюсь организовать вашу встречу с профессором Осирой, но старик в последнее время часто прихварывает, – сказал он и, достав из машины кейс, подошел к воротам и нажал кнопку звонка. – Кстати, а ваше имя?
– Рита… Маргарита Пылаева.
В распахнувшихся монастырских воротах появился старый Ямасита. Увидев Метлоу, он почтительно поклонился и вопросительно посмотрел на него.
– Нам бы с гостьей из России перекинуться парой слов с профессором Осирой. Можем мы это сделать?
Монах бросил на него печальный взгляд.
– «Опала листва. Весь мир одноцветен. Лишь ветер гудит», – процитировал он и показал на распахнутую дверь храма, из которой доносился печальный звон колокола.
– По какому поводу звонит колокол? – в тревожном предчувствии спросил Метлоу.
– Душа старого бродячего самурая Осиры-сана навсегда улетела в сумрак южных морей, – ответил Ямасита.
Он провел Метлоу и Риту сквозь печальный ряд застывших у стен монахов и остановился у невысокого помоста, на котором покоилось покрытое саваном тело последнего бродячего самурая.
– «О, если б осенний вихрь столько опавших листьев принес, чтобы согреть очаг!» – произнес вставший за спиной Метлоу Ямасита. – Я должен сообщить вам, мистер Метлоу, что последними словами Осиры-сана, бродячего самурая из рода Миамото, были слова, обращенные к богу, с просьбой о полном излечении нашего брата и вашего друга Джона Карпентера.
– Спасибо, старый Ямасита, за заботу о моем несчастном друге! – встав на колено, склонил голову перед телом Осиры-сана Метлоу.
Поднявшись, он кивнул Ямасите, чтобы тот следовал за ним к выходу. У ворот храма он протянул ему кейс:
– Тут плата за лечение моего друга.
Старик отрицательно качнул головой:
– Сенсею больше не нужны деньги, мистер Метлоу.
– Используйте их на ремонт монастыря или на помощь попавшим в беду монахам, – сказал Метлоу и поставил кейс у ног Ямасито.
– Воля ваша будет исполнена, – склонил голову монах. – Но наш очаг угас с уходом самурая Осиры. Мистер Метлоу не сможет уже так согревать несчастного Джона, – печально добавил он. – Его сенсей унес с собой некоторые тайны врачевания таких заболеваний, как у него…
– Кажется, Ямасита, самая большая тайна была заключена в самом мужественном и милосердном сердце бродячего самурая Осиры-сана.
– Вы правильно поняли, мистер Метлоу, – поклонился монах. – Истинно так…
– Где будет предано земле его тело?
– Мой господин завещал мне предать его прах той земле, из которой осенью прилетают дикие перелетные гуси…
– Неужели из России? – удивился Метлоу.
– Его родина на севере Хоккайдо, мистер Метлоу.
– Да, да, конечно… Каждый в конце пути должен вернуться туда, откуда он вышел в этот путь, – кивнул Метлоу и протянул визитку: – Если вдруг Джон объявится в монастыре, дай ему эту карточку с координатами нашего с ним общего друга комиссара Корвилла из Королевской полиции.
– Непременно, мистер Метлоу, – поклонился Ямасита и с опущенной головой направился к двери храма.
– Джон Карпентер, о котором с такой теплотой говорил старый монах, он кто, если не секрет? – спросила Рита, когда они ехали в Гонконг на машине Метлоу.
– Ямасита говорил об Игоре Сарматове, – повернулся к ней Метлоу. – Джон Карпентер его вынужденное новое имя, которое не должны знать парни из вашего КГБ.
