Реквием «Вымпелу». Вежливые люди - Валерий Юрьевич Киселёв
– Ну, так год назад была же введена особая форма управления областью – Комитет особого управления НКАО?
– Да, а потом, в декабре прошлого года, она была упразднена…
– А Верховный совет Армении в ответ принял решении о включении Нагорного Карабаха в состав Армянской ССР – всё и началось…
– Ага! Получается, что армяне виноваты?
– Со стороны Азербайджана получается так. Со стороны Армении – совсем наоборот. Они вообще спасали граждан армянского происхождения от насилия и произвола.
– Да, проблема – не в этом… А в том, что было непонимание сути происходящего. Да и вообще, почему это смогло произойти? Все видели межнациональный конфликт и пытались разъединить армян и азербайджанцев, но главное было не это. Да ещё появилась между ними третья сторона конфликта, которая от своего неожиданного превосходства со стороны власти вдруг стала занимать то одну, то другую сторону. Кто-то принял на себя роль судей с точки зрения понимания истины и права рассудить, кто же прав: армяне или азербайджанцы….
– Это какая ещё третья сторона?
– Внутренние войска и милиция и, если угодно, мы, в виде КГБ, тоже!
– Молодец! Именно об этом я всё время сейчас думаю… Упаси Господи стать судьёй и сказать, кто же из них более прав. Как раз силовые структуры в конфликтах стали занимать чью-либо сторону… Кстати, касается нас тоже. Как только мы займём сторону одного из них, война будет и против нас – в полной мере. И ЦК Азербайджана, и ЦК Армении занимаются решением проблемы не на том уровне. Разговор у всех, по-моему, идёт не о том… Они пытаются доказать, что каждый из них исторически раньше стал владеть этой землёй, увязнув в этих спорах, а надо разговаривать не об этом. Надо говорить о единой общности советских людей и о ликвидации национальностей. Кто-то им нашёптывает на ушко какую-то другую позицию. И она – не в пользу народа.
– Эко ты куда хватил… Ликвидация национальностей. Это, брат, произойдёт лет через тысячу.
– Или никогда не произойдёт…
– Но в других странах разные народы живут дружно.
– Это где это они живут дружно?
– Да везде…
– Или мы не очень знаем, как они дружно живут?
– То, что воспитывается с детства родителями и обществом, – неискоренимо. Это основа, по которой строится последующая жизнь.
– Тогда тем более непонятно! Что-что, а уж в нашем обществе и школа, и пионерская организация, и родители всем детям, всем до одного, твердили о межнациональном братстве… Я далёк от мысли, что кто-то на ушко своему сынку или дочке говорил: «Ты – азербайджанец, человек особенный, исключительный… Все остальные мизинца твоего не стоят…» или, наоборот, с армянским акцентом своё рассказывали…
– Да, обычаи и язык – вот граница разделения…
– Ну, ты вообще неправ. Чем язык виноват в разделении людей?
– Да. Язык – это именно та граница, которая и разделяет, и соединяет людей. Люди, говорящие на разных языках, по-разному думают, по-разному воспринимают мир… У них, если хотите, даже разные чувственные эмоции возникают от одних и тех же по смыслу слов…
– Например?
– Например… Например, слово «коммунист»: у нас это символ честности, чистоты и служения людям, а у других – это непримиримый враг и злодей.
– Это не языковое различие, а различие идеологическое.
– Ну, хорошо, слово «честь». У одних это – мало что значащее понятие, а у других это слово – черта национального характера, оно настолько в крови, что они готовы умереть, если их честь страдает. Или слово «частная собственность»… У нас – это зло, у них – символ уверенности и демократии…
– И опять не то. Потому что ты пытаешься рассуждать в одном русле. Тем более что азербайджанцы, что армяне имеют один общий язык, на котором общаются между собой, – русский… Это-то их как раз и должно было бы объединять.
– Общаются они между собой на одном языке, а вот думают на разных…
– А мне кажется, не в этом дело. Уровень жизни, который мы сегодня наблюдаем. Ничего без блата достать невозможно. Полки магазинов почему-то опустели. Как будто бы война только что закончилось. Реально купить что-то стало проблематично…
– Ерунда. Все в нашей стране сытые, одетые, какие-никакие дома, квартиры. Вон, посмотрите, какой город-красавец. А дома какие в частном секторе! Нет, не в этом проблема.
– Так в чём же проблема? Ведь мы, бегая сегодня по городу, пытаемся прикрыть какие-то ситуации, произошедшие как следствие. А бороться надо с причиной, это понятно даже ребёнку. А если никто не может сказать, в чём причина, подменяя это понятие рассуждением о следствии, – то до сути мы не докопаемся…
– Да, и проблему здесь не решим…
– Её вообще никто не решит…
Кшнякин, как более старший из нас, в этом непростом разговоре вдруг сказал то, о чём мы, наверное, все думали, но пока вслух не говорили:
– Если это происходит, я, как человек рациональный, хочу сказать: «Значит, это кому-то надо, значит, кто-то более умный и грамотный, чем мы все, вместе взятые, инициирует, что мы, пардон, со своими многочисленными образованиями даже не можем разобраться в причинах происходящего. Я далёк от мысли, что это происходит от перехода какого-то количества в некое качество. Качество новых событий и веяний… Нет. Этим кто-то умело руководит… А поскольку все беды идут от нелепых команд и распоряжений, причём начиная с партийных и правительственных команд, то – смею предположить, что причина – наверху…
– Межнациональную войну разжечь очень легко. Сумгаит – тому пример. И остановить её теперь уже невозможно. Это история на десятки лет, а может, и на сотни, – продолжил его мысль Инчаков.
– Ты хочешь сказать, что мы здесь ничего не добьёмся? – спросил я.
– Ничего. Мы погасим только ситуацию сверху… Это как ДК завода им. Шмидта. Вроде Дом культуры есть, и кто-то там внутри бывает и собирается, а нам ни разу не показался ни единый человек… Мы сможем погасить огонь, и то – только сверху, а внизу он будет тлеть с такой силой, что мы все туда провалимся вместе с милицией, ОМОНом, КГБ и партийными органами. Эта штука опаснее внешней войны. Всю страну засосёт, и никто не выберется.
– Этого быть не может. Сила партии настолько велика, что коммунисты этого не позволят. У нас теперь перестройка, вон, Горбачёв – ему народ верит, – стал горячиться я.
– Да, Горбачёву – верит…
Мы все замолчали, обдумывая, насколько сильна наша вера? В тот период у нас не могло возникнуть и тени сомнения в искренности задуманных Горбачёвым перемен. Мы верили ему, как человеку, который не может
