Эдриан Маккинти - Миг - и нет меня
Прошедшая неделя далась мне нелегко. Начиная со звонка домой, бабушке… Мне просто необходимо было расслабиться. Освободиться от всех отрицательных эмоций.
«Дублин-хаус» — порядочная дыра, стилизованная под ирландский бар. Не слишком хорошее место, особенно для начала, — слишком много людей, слишком много разговоров. Пинту пива — и вон отсюда.
Бар «Кухня». Бар «Ныряльщик». Бар «Пушка». Бар «Вест-энд». По пинте в каждом. В «Вест-энде» я хотел пообедать, но там было слишком много студентов, и я снова отправился в южную часть города.
На улице трещал самый настоящий мороз. На мне были мой толстый моряцкий бушлат и вязаная шапочка, и все равно я мерз.
Паб «Эбби». Пивной зал «Бруклин». Там я скверно пообедал пережаренной картошкой фри с кетчупом, зато едва не познакомился с очаровательной официанткой — голландкой по происхождению, которая жила в молодежном общежитии на углу 103-й и Амстердам-авеню. Я знал тот район и был очень удивлен, узнав, что она до сих пор не подверглась ограблению (или чему-нибудь похуже) со стороны Les Enfants Brillants — «Блестящих», как называла себя гаитянская уличная банда, контролировавшая Амстердам начиная с 100-х улиц. Мы разговорились, и я посоветовал ей перебираться на доминиканскую часть Бродвея. Когда она спросила, какие у меня планы на будущую неделю, я честно ответил, что мне нужно прикончить одного парня. После этого официантка старалась ко мне не приближаться, и чаевые в двадцать долларов я ей оставил на столике.
К этому времени я, похоже, был уже на хорошем взводе. Шагая на восток по направлению к Центральному парку, я заглянул в попавшуюся по дороге библиотеку, чтобы немного согреться. Там я просмотрел подшивки «Тайм» и «Ньюсуик» за последние несколько месяцев и узнал много нового — такого, о чем никогда не слыхал: об урагане Эндрю, о шоу Мерфи Брауна и прочем. В конце концов охранник сделал мне замечание за то, что я напеваю, и попросил меня выйти. Я отправился к ближайшей станции подземки, но по дороге остановился у витрины винного магазина. Я так долго смотрел в стекло, что продавец за прилавком бросил на меня раздраженно-нетерпеливый взгляд. «Заходишь или нет?» — говорил этот взгляд. Я зашел и купил пол-литровую бутылку бренди, которую продавец вручил мне в коричневом бумажном пакете. Благодаря этому пакету я мог чувствовать себя абсолютно защищенным Конституцией США от незаконного обыска, в случае если бы мне вздумалось пить бренди прямо на улице.
Скажу прямо, меня этот пакет только раззадорил.
Я решил, что дойду до дома пешком, а по дороге буду согреваться бренди. Тем временем пошел снег, свою шапочку я где-то потерял и теперь буквально дрожал от холода. Бренди я выпил гораздо раньше, чем рассчитывал, и зашел в другой магазин, чтобы купить новую бутылку. Ее я тоже почти опустошил. Примерно в районе 106-й улицы мне пришло в голову, что было бы неплохо вздремнуть. Не обращая внимания на метель, я устроился на скамье на островке безопасности и закрыл глаза.
Пока я спал, мимо проезжала полицейская машина. Сердобольные копы не могли спокойно смотреть, как я замерзаю насмерть на их участке, поэтому они недолго думая решили меня задержать. Вероятно, на самом деле они только хотели оттащить меня в какое-нибудь более подходящее для сна место, но, к несчастью, спросонок я этого не понял. Реакция моя была мгновенной. Как только они взялись за меня, я открыл глаза и, увидев синюю форму, с силой ударил одного из них в грудь.
Легавые действовали быстро. Старый добрый баллончик с едкой жидкостью был у них наготове, и, должен сказать, что жжет эта штука ужасно. Я рухнул как подкошенный, и они навалились на меня. Их было двое. Всего двое. Думаю, я не смог справиться с ними только потому, что был еще пьян. Они сковали мне руки за спиной наручниками, подняли и подвели к патрульной машине. Внутри уже сидело трое каких-то подозрительных субъектов, поэтому один из копов вызвал по радио подмогу. Второй быстро обыскал меня и нашел водительские права, которые сберег для меня Ратко. Строго говоря, права эти никогда не были мне особенно нужны, а теперь они сослужили мне и вовсе плохую службу. Стоя у патрульной машины, я даже сквозь вызванные действием баллончика слезы видел, как меняется выражение лица говорившего по рации копа. Несомненно, мое имя и фамилия были кому-то хорошо знакомы, но кому? Я подумал о парочке из черного «линкольна». Может, это были федералы? Второй коп по-прежнему стоял рядом со мной. Дверца машины была закрыта. К счастью, едкая жидкость попала мне только на левую половину лица; если бы легавые действовали точнее, я вообще перестал бы видеть и соображать.
Впрочем, я и так почти отключился. Я едва стоял и, хватая ртом воздух, пытался проморгаться. Хорошо еще, что снег и ветер никак не стихали; от холода моя кожа потеряла чувствительность, и боль немного отступила. Легавый в машине все еще говорил по рации: он кивал, как заведенный, с каждой секундой приходя во все большее возбуждение, зато легавый номер два начинал притопывать ногами и крутить головой, высматривая вторую патрульную машину. Мои руки были скованы наручниками за спиной, так что требовалось придумать что-нибудь особенное, но особенное трудно выполнить, если у тебя вместо одной ноги — протез. Впрочем, попробовать все равно стоило.
Я попятился от машины и наклонился, сделав вид, будто собираюсь блевать. (До этого момента я старательно раскачивался и лил слезы, как сделал бы это каждый, кто еще в состоянии оценить свои силы и сравнить их с предстоящей задачей.) Второй полицейский отвернулся, чтобы сплюнуть. Я изготовился, и когда он поднял голову, собираясь что-то сказать, высоко подпрыгнул и вытянулся так, что мое тело оказалось почти параллельно земле. Здоровой ногой я изо всей силы ударил легавого в пах. Он был, конечно, в «раковине», но я почувствовал, как она вмялась и треснула. Задохнувшись от боли, полицейский опустился на корточки, привалившись спиной к дверце машины.
Я тяжело упал на бок, вскочил (попробуйте-ка сделать это с одной ногой и со скованными за спиной руками!) и бросился бежать.
Я знал, что первому легавому потребуется минуты полторы-две, чтобы открыть дверцу, которую блокировало скорченное тело его напарника. Он мог, конечно, выбраться из машины через пассажирскую дверцу, но на это потребовалось бы еще больше времени.
Полутора минут мне было достаточно.
Я припустил по Амстердам-авеню, а потом стал кружить, сворачивая то налево, то направо, пока не оказался возле Морнингсайд-парка. Немногочисленные свидетели моего стремительного бегства вели себя как настоящие ньюйоркцы — так, словно ничего особенного не происходило. Растерзанный, плачущий мужчина в наручниках что было духу несся по тротуару, но никто даже не повернул головы, чтобы проводить его взглядом. Никто не обратил на меня внимания, даже когда я пробегал мимо Колумбийской юридической библиотеки, хотя, казалось бы, уж там-то люди должны быть наделены большим чувством гражданской ответственности.
На вершине холма я приостановился, наскоро отдышался, с жадностью глотая морозный воздух, а потом бросился по лестнице вниз. Несколько раз я поскользнулся на широких заснеженных ступеньках и едва не полетел головой вперед (если бы это случилось, я бы наверняка сломал себе шею), но каким-то чудом мне все же удалось сохранить равновесие. Я бежал и бежал, пока не оказался в парке, возле баскетбольных площадок, где мог чувствовать себя в безопасности. Погони за мной не было, и я вздохнул с облегчением. Е-мое! Кажется, мне действительно удалось удрать.
Рассмеявшись в голос, я проделал несколько танцевальных па. Я убежал! Спасся! Убежал от «легавого Пита» и его свиноподобных приятелей!
— Ублюдки гребаные! — в восторге заорал я.
Да, я убежал от полицейских, но происшествие совершенно неожиданно разбудило во мне страх Божий. Черт побери, я был на волосок от того, чтобы потерять свободу! И самое худшее заключалось в том, что мое имя фигурировало в полицейских ориентировках. Мое настоящее имя… Будь проклято долбаное ирландское проклятье! Из-за пристрастия к бутылке я едва не загремел за решетку!
Углубившись в парк, я вскоре отыскал какого-то типа, у которого был лишний четвертак и который оказался настолько любезен, что набрал за меня номер в автомате. Он был неплохим парнем, этот шестидесятилетний, костлявый старикан; к сожалению, он закидывался какими-то транквилизаторами, но иметь с ним дело было приятно. Мой вид ему не особенно понравился, но поскольку я был в наручниках, он решил, что отпетым негодяем я быть не могу. Когда через полчаса за мной приехал Рамон, я первым долгом попросил дать моему знакомому двадцать баксов, что он и выполнил, на задавая лишних вопросов.
Потом мы с Рамоном поехали к нему в пентхаус. Там его парни сняли с меня наручники, на что ушло не больше пяти минут.
