Эльмира Нетесова - Седая весна
Фомка хмуро переступил порог дома. Ни слова не говоря, сел к столу. Молча вытащил из кармана деньги, заработанные за день. Положил их на стол, взялся за ложку. В эту ночь, решив проучить жену, спал на печке. Марфа ворочалась до утра.
С того дня она перестала следить за Фомкой, не бегала за ним по соседям и не позорила его.
Шло время. Росли в семье трое детей. Вот уж и младшая Фенька школу закончила. Фома за эти годы вовсе высох в щепку, заметно постарел. Но прыть к бабам в нем не погасла. Он завел в городе разбитную, веселую бабенку и время от времени заглядывал к ней. Она по-своему скрашивала его безрадостную жизнь. Она была моложе Фомы лет на десять. Маленькая, вертлявая, визгливая, даже меньше Фомки ростом. Но пила и курила за троих одна.
Ее звали Людой. Она работала контролером на рынке, жила в деревянной хибаре неподалеку от базара, и Фомка часто привозил ей дрова, уголь, торф. Она никогда не платила ему деньгами, считая своим хахалем. А кобелю кто платит? И мужик, завернув к ней иногда вечером, отходил у бабы душой и телом. Он приезжал к ней с вином и водкой. Заваливался, как к себе домой, открыв дверь коленом. Людка с порога кидалась к нему на шею, мусоля крашеными губами.
Фомке с нею было хорошо и просто. Ну и что с того, если в доме грязно? Из окон не видно дорогу, а на столе объедки и огрызки вчерашней попойки, а на койке — весь гардероб бабы валяется. В избенке не продохнуть от удушающих запахов селедки и лука. Зато никто не требует денег, не валит на голову бесконечные заботы, не ругает и ничего не просит. Здесь он получал все. Тут его любили и не грозили навешать тумаков, свернуть шею. Людка не заставляла даже разуваться.
Наскоро распив бутылку, они валились в постель. И были счастливы оба, что сумели украсть у серых будней маленькую, но дорогую звезду своего счастья.
Людка знала, что Фомка женат, имеет троих детей. Но она не собиралась отнимать его у семьи, а потому угрызениями совести не терзалась. Она была из тех баб, какие, потеряв любимого, утешались с первым подвернувшимся под руку и тут же забывали все прошлое.
Людка любила выпить. Именно потому в ее судьбе, как на плохой зебре, черных полос было куда больше, чем белых. Битая и клятая много раз, она быстро уступила Фомке. Не церемонилась с ним, зная по прежнему опыту, что женатые задерживаются ненадолго и имеют дурную привычку исчезать надолго, а то и навсегда.
У Людки до Фомки перебывало много всяких любовей. Как сама говорила — от милиционера до пенсионера познала всяких. Случалось, ей иногда везло, и она имела сразу двух хахалей. Но недолго. Они так или иначе сталкивались в ее избенке. Но почему-то никогда не дрались меж собой, били ее, одну вдвоем, и оба исчезали. Погоревав с денек-другой, заводила нового. Все ж женщина, какая ни на есть!
Фомка задержался у Людки дольше всех. Целых три зимы заглядывал к ней. Попривык к бабе. Она, сама того не зная, грела душу мужика, радовала непритязательностью, пониманием. Но…
Приметила Марфа на щеках мужа след ярко-красной помады.
— Клиентка чмокнула, что такого? — ответил насупясь. И перед тем как войти в дом, оглядывал себя в зеркало, убирал улики. Но жену не проведешь. Она давно поняла, что изменяет ей мужик. Охладел к ней в постели. Неделями один на печке спит, отговариваясь усталостью, простудой.
Марфа не верила. Но как выследишь, где поймаешь его? И решила сходить к Ульяне:
— Глянь, Улюшка! Есть у моего геморроя баба на стороне?
— Какое мне до вас дело? — ответила та.
— Пройдоха мой навовсе стыд потерял. Ночами домой вертается. Пожрет и на печку сигает от меня. В постель на аркане не затянешь. Уже не первый месяц так маюсь с им. Глянь! Подсоби! Ладно б я! На детей не глядит, гад ползучий! А те уже большими становятся, понимают все. Перед ними совестно.
Марфа, вернувшись домой, много раз прокрутила в памяти разговор с Ульяной. И злилась на бабку, и ругала, но поневоле соглашалась с нею. Скрипя сердце, вздумала переломить себя…
Вернувшийся поздним вечером Фомка глазам своим не поверил. На столе, помимо ужина, бутылка стоит.
Он уже выпил с Людкой. Но какой мужик откажется от рюмки, да еще после такого трудного дня?
Фомка покосился на Марфу. Та деньги не требует, не тянет руку. Улыбается. И человеку не по себе стало:
— Что за праздник? Кого чествуешь?
— Тебя! Завтра же суббота! В баньку сходим. Отдохнем. Не то вконец вымотался. Хочь на детву глянешь. Ить они тебя в лицо не успевают увидеть. Переоденься. Сколь можно в ентой замусоленной робе жить? — подала теплой воды, мыло.
Фомке зябко стало.
«С чего это баба так поменялась, что даже деньги не требует, отдохнуть предлагает сама? Может, проследила иль прослышала про Людку? Ну, тогда не теплой воды — кипятком ошпарила б! Но с чего же это Марфа шелком стелится? Где шило спрятала?» — с подозрением косился на жену.
Та вместе с ним к столу подсела. В глазах ни единой тучки:
— Устал, Фомушка? Тяжко тебе? Вконец измотался. А и я, глупая, все валю на тебя без жали. И ты молчишь…
— Слушай, Марфа, скажи, что стряслось? Беда ли какая? К чему готовишь? Не тяни! — взмолился мужик.
— А и ничего! Все как было! От мамки письмо пришло. Я тебе про него сказывала. У Хведи девчонка теперь есть. Так это покуда не жена. Проста жаль тебя и себя стало. Вовсе жизни не видя маемся. Вот и говорю тебе — пора отдохнуть. Об себе вспомнить.
Фома не верил Марфе. И, несмотря на ее уговоры, спать полез на печку.
— Зазря только потратилась на самогонку Неблагодарный ты, геморрой! Так встрела тебя. А ты едино на печку влез, как вошь портошная. Не иначе как полюбовницу заимел! И зря тебя бабка Уля жалеет. Ты как был говном, так им и остался! Давай сюда деньги! — подошла к печке вплотную.
— Нет! Сначала скажи, про что с Ульяной говорили?
Марфа вкратце рассказала, поливая бабу бранью, но так и не призналась, зачем появилась у нее.
Фомка, засыпая, улыбался. Значит, соседи понимают его и жалеют. Хотя, какое ему до них дело? А вот Людка! Ну, чертова баба! До чего ж с нею здорово! И почему не с нею под одной крышей? — думал он засыпая.
Перебрал сегодня Фома! Ой, как перегрузился! Не надо было бутылку до дна пить.
— Людка! Дай воды! — просит Фома. — Не крути голой задницей, слышь? Дай воды! — кричит громко и грозит: — Людка! Снова завалю! Дай воды! — и подскакивает от боли. Нет, не Людка, Марфа достала ухватом.
— Во и сознался, кобель, сам назвал суку. Выходит, Людкой ее зовут! — двинула ухватом так, что дышать нечем стало.
Фомка из последних сил пытался вырвать ухват из рук Марфы. Но не удалось. Разъяренная баба саданула по голове.
Как он оказался на койке, кто его перетащил, сколько пролежал без сознания, мужик не помнил. Перед глазами вспыхивали красные огни. Вот их отблески выхватили из тьмы лицо Марфы.
— Сгинь, сука! — затрясло мужика.
— Живой, кобель! Ни хрена ему не сделалось! — услышал голос жены.
— Мамань! Еще раз тронете отца, я сам вызову «скорую помощь» и милицию. Всю правду им расскажу, — дошли до сознания слова сына.
— Зачем отца осрамила перед врачами неотложки? Зачем наврала, будто он по пьянке с печки упал? — укорила Варька.
— Пусть они сами разбираются! — предложила Фекла.
— Дура! Маманя чуть не убила отца! Иль не видишь? Еще теперь не знаем — выживет ли? — вступился сын.
— Черти его не возьмут! За дело вломила геморрою блукащему! Ишь, потаскун! Нехай сдохнет, чем нас станет срамить.
— Да как он вообще с тобой живет! — вставил Федор.
— Чево? И ты туда же, ососок? — рявкнула Марфа. Но сын увернулся от назначенной ему пощечины, и баба, потеряв равновесие, упала на пол.
Фома увидел лицо сына. Федька склонился над ним. В глазах сострадание, подбородок дрожит:
— Папань? Как ты?
— Пить. Дай воды, сынок!
Федька мигом подал кружку воды, помог привстать и сказал:
— Если ты уйдешь из дома, я с тобой!
— Нет, сынок! На этот раз, как только встану, выброшу из дома Марфу! В тот же час…
— А сестры? Они где жить станут?
— С нами! Где еще?
— Я и с тобой и с мамкой хочу! — заплакала Фекла. Ее воем поддержала Варька.
— Хватит соплями избу марать! Сказал, на том, все решено! Не жить тут сракатой! Вон с дому, лярва! Курвища недобитая! Чтоб ты околела! — орал Фомка, начиная приходить в себя.
— За кем дети, тот и в дому останется!. — усмехнулась Марфа.
— Вот тебе! — отмерил по локоть и добавил: — Дом маманькин! Стало быть, мой! Ты тут кучка говна! Отваливай, сука! Сама не уйдешь, ночью топором изрублю, как свинуху разделаю! — орал мужик.
Марфа ушла на кухню, подальше с глаз. Она не ожидала, что сын и дочь вступятся за отца столь яростно. Вот и теперь от его постели не отходят. О. чем-то тихо с ним переговариваются.
Именно от детей узнал Фома, что к нему вызывали «скорую помощь». Марфа сказала врачам, что мужик нынче выпил лишку, во сне свалился с печки прямо на ухват. Она сама в то время вышла в сарай, когда вернулась, муж лежал без сознания.
