Евгений Сухов - Воровская корона
Кирьян печально улыбнулся:
— Товарищ, неужели вы думаете, что ваша жизнь стоит дешевле? Заколку! — нетерпеливо выставил жиган ладонь.
Толстяк, едва справляясь с нервной дрожью, отстегнул украшение от галстука и протянул его Кирьяну.
— Благодарю вас, вы очень любезны. Кстати, что это у вас сверкнуло на рукавах?.. Запонки? Боже мой, какая потрясающая красота! Что это за камень?
— Александрит.
— Замечательно! Надеюсь, вы не откажете мне в любезности… Снимите их, пожалуйста.
Толстяк сделался багровым, обиженно запыхтел, но запонки снял.
В дальнем конце зала послышалась громкая брань. Раздался глухой удар. Долговязый мужчина, взмахнув руками, повалился на пол.
— Степан, ну, право, мне неловко за тебя, — укорил соратника жиган, сунув драгоценности в карман. — Что о нас подумают благородные люди…
— А что? — непонимающе пробасил жиган.
— Что их грабят не идейные жиганы, а самые обыкновенные бандиты. А мы ведь не грабим, а изымаем ценности в пользу пострадавшего пролетариата.
Степан широко заулыбался:
— Я все понял, Кирьян.
— Жиганы, будьте культурны, все-таки перед нами не кто-нибудь, а артисты! Они заслуживают особого подхода… Будьте добры, уважаемый, — обратился Кирьян к мужчине, сидевшему напротив, — снимите с ваших пальчиков перстни. Они пополнят мою коллекцию.
— Я плебеям не подаю, — ответил мужчина, выпрямив спину.
— Ах, понятно, — качнул головой Кирьян. — Голубая кровь! Встречается… — И с размаху ударил мужчину рукоятью пистолета в лицо. Тот опрокинулся на стол, разбрасывая блюда с яствами. Из разбитого носа мужчины обильно брызнула кровь. — Боже ты мой, какая неожиданность! Оказывается, кровушка-то у нашего господина вовсе не голубая, а самая что ни на есть обыкновенная — красная! Прошу всех оставаться на своих местах, изъятие ценностей в пользу мировой революции продолжается, — воскликнул Кирьян, снимая золотое кольцо со следующей жертвы. — Если бы сейчас вас могли видеть господа Бакунин и Кропоткин, то наверняка гордились бы вашим благородным поступком.
Жиганы, стоявшие в дверях, криво усмехались. Они уже успели привыкнуть к выходкам Кирьяна и воспринимали происходящее как интересный спектакль.
Курахин остановился рядом с крупной женщиной, которая, казалось, состояла из одних выпуклостей. Она тяжело дышала, ее могучая грудь вздымалась почти к самому потолку.
— Мадемуазель, — изысканно обратился Кирьян к женщине. — Вы просто восхитительны! И не знаете себе настоящей цены. Все эти золотые побрякушки на вашей дивной шее — сущая безвкусица! Я просто умоляю вас, снимите их! — И, разглядев в ее глазах сопротивление, приказал Макею: — Помоги барышне освободиться от оков.
— Я сама. — Капризные губы брезгливо скривились, и полные ладони потянулись к алмазному ожерелью. — Надеюсь, что вы сумеете распорядиться ими по достоинству, — фыркнула женщина.
Кирьян на несколько секунд задержал ожерелье в ладони, любуясь игрой света в глубине камней, а потом уверенно сунул его в карман.
— Не сомневайтесь, мадемуазель! Я оправдаю ваши ожидания. Вы позабыли про колечки с бриллиантами… Не заставляйте меня ждать, иначе я могу потерять терпение. А потом, вот эти люди, — показал он на жиганов, — тоже очень нетерпеливые. Если вы замешкаетесь, то они возьмут у вас украшения вместе с пальцами.
Женщина, стиснув губы, принялась снимать с пальцев золотые кольца и бережно складывать их на край стола. Оставался перстень с огромным темно-синим сапфиром. Покрутив его, женщина сдалась:
— Не получается.
— Голубушка вы моя, — взмолился Кирьян, — неужели вы хотите обидеть меня своим отказом?
Неожиданно дверь с шумом распахнулась и в зал вбежал худенький невысокий жиган.
— Кирьян, легавые в переулке!
Лицо Кирьяна на мгновение застыло, затем губы вновь растянулись в доброжелательной улыбке.
— Извините меня, мадемуазель, меня ожидают дела… Знаете что, я хочу сделать вам подарок, оставьте это кольцо себе и вспоминайте добрым словом жигана Кирьяна Курахина! За мной!
Уверенным шагом, но без особой спешки, Кирьян вышел из зала.
* * * Что-то не заладилось. А это горше всего. Где-то не подрассчитал.
Кирьяна не было. Не исключено, что в это самое время он находится где-то в другом месте и, вооружившись фомкой, преспокойно взламывает какие-нибудь склады с мануфактурой.
Самые печальные опасения оправдались уже через полчаса, когда с Петровки на извозчике прибыл вестовой и, проглатывая от волнения окончания слов, затрещал:
— Тут такое дело… «Летучую мышь» грабят!.. Жиганы!.. Их там много…
— Какую летучую мышь? Ты можешь четко объяснить? — рявкнул Сарычев.
— Театр «Летучую мышь», — орал вестовой. Совсем еще мальчишка, над верхней губой пробивался белесый густой пушок. — Там артисты собираются…
— Где это?!
— В Большом Гнездниковском переулке… там здание еще такое большое… в полуподвале, — прокричал вестовой Сарычеву уже в спину.
— Все на выход! — кричал Игнат Сарычев, уже не слушая вестового. — Все посты снять! Быстро на Большой Гнездниковский! Там сейчас Кирьян! Живее! Живее! Все в грузовик, — торопил он подбежавших чекистов.
— Товарищ Сарычев! — с трудом переведя дыхание, обратился к нему вестовой.
— Что такое? — яростно обернулся к нему Игнат.
— Тут вот что еще приключилось… Замаров ушел… — Вестовой выговорил это сообщение с трудом, отводя глаза в сторону. — Все опытные сотрудники на операции, остался молодняк. Вот он и ушел. Говорит, хочу, мол, срочное признание сделать государственной важности. Ну, его конвойный повел, а он его оглушил и ушел. Он же все ходы там знает.
Сарычев шумно выдохнул — действительно не заладилось. Даже ругаться сил не было.
— Ладно… разберемся, — устало выдавил он, и вестовой невольно вытянулся, столько тяжелой силы прозвучало в голосе начальника.
Запрыгнув в подъехавший легковой автомобиль, Игнат устремился следом за грузовиком.
Налетчиков Игнат заметил в конце переулка. Три экипажа, загруженные людьми, промчались по мостовой. Совсем ненадолго замешкались у поворота, и тотчас раздались выстрелы.
Палили врассыпную, почти наугад. Однако две пули просвистели совсем невысоко, целились именно в него. Сарычев пригнулся и, тщательно прицелившись, выстрелил в высунувшегося налетчика. Тот дернулся, как от удара, и опрокинулся. Неожиданно грузовик вильнул и в следующую секунду, не сбавляя скорости, налетел капотом на угол дома. Рухнула стеклянная витрина, двигатель рассерженно харкнул и умолк. Из кузова, перепрыгивая через высокие борта, посыпались оперативники и, стреляя на ходу, устремились за удаляющимися экипажами. Два первых успели свернуть за угол, а последний, немного поотстав, ощетинился стволами.
— По лошадям стреляй! По лошадям! — орал Сарычев.
Вразнобой затрещали выстрелы. Всхрапнул обиженно конь и помчался к переулку.
— Етит твою! Упустим же! Стреляйте!
Экипаж на повороте занесло. Несколько секунд он ехал на двух колесах. Казалось, что еще мгновение, и он перевернется, но через секунду пролетка выправилась и, стуча колесами по булыжнику, скрылась за углом.
— Ушел! — сорвал фуражку Сарычев и, яростно скомкав ее в руках, швырнул в темную пыль. — Ушел, гад!
— Теперь его не достать! — пожалел Кравчук.
— Это мы еще посмотрим!
Двери театра с шумом распахнулись, и в переулок буквально вывалился крупный породистый мужчина с широкой ухоженной бородой. За собой он тащил плотного молодого мужчину лет тридцати. Тот яростно сопротивлялся, цеплялся руками за косяки и двери, кричал и никак не желал идти. Мужчина могучими рывками отрывал его от дверных ручек и безжалостно волок прямиком к милиционерам.
— Это что же такое получается! — возмущался он сочным басом. — В Императорском театре я был вторым басом после Федора Шаляпина. Меня публика носила на руках. Сам градоначальник посылал за мной экипаж… А когда я пел в храме Христа Спасителя, то от моего голоса гасли свечи. Вот так-то, господа! — Он выставил могучую грудь, так при этом тряхнув парня, что тот скривился от боли. — Сама императрица Александра Федоровна, — поднял он вверх палец, — подарила мне этот перстень! А он мне, понимаете, сует наган в лицо и говорит «отдай»! Да если бы вы знали, господа, — сотрясал певец окружающее пространство громовыми раскатами, — я когда-то занимался французской борьбой. И сам великий Иван Поддубный пророчил мне блестящее будущее! — Глядя на его могучую фигуру, охотно верилось, что он способен положить на лопатки даже медведя. — А уж с таким экземпляром я и так справлюсь без труда!
Сарычев с интересом посмотрел на оперного певца. Он и впрямь был хорош статью. Такой колоритный экземпляр человеческой породы мог бы запросто украсить арену цирка, поднимая тяжести. А он, смотри-ка, как устроился — арии распевает.
