Сергей Зверев - Жиган: жестокость и воля
Вот только никак не получалось перевести под крышу кооператива «Радуга» любимое детище безвременно ушедшего Андрея Ивановича Большакова — ресторан «Луна».
Именно по делам, связанным с рестораном «Луна», Константин ранним утром отправился в Москву.
Для этого он взял лучшую машину, стоявшую на балансе «Радуги», посчитав, что солидный автомобиль придаст больше веса и его владельцу.
Да и потом, что греха таить, порой Жиган любил шикануть, пустить пыль в глаза.
С тех пор, как у него начали водиться деньги, он знал, какое применение им найти.
Его домашний гардероб за последнее время пополнился несколькими отличными импортными костюмами, фирменными джинсовыми парами, прекрасной импортной обувью.
Константин не жалел денег и для брата: купил ему импортное инвалидное кресло-каталку, после переезда на новую квартиру поставил в комнате Игната телевизор и видеомагнитофон, постоянно приглашал на консультации врачей.
Поначалу его отношения с Игнатом вроде бы складывались нормально.
Младший брат, хоть и не без проблем, возвращался к жизни.
Волей-неволей Игнату пришлось отказаться от многолетней наркотической зависимости. Насколько это было тяжело для Панфилова-младшего, знал только сам.
Проблема усугублялась тем, что во время пребывания в больнице, особенно в первые дни после ранения, врачам приходилось вводить Игнату наркосодержащие лекарства — чтобы облегчить боль в позвоночнике.
Но, кажется, он все-таки смог справиться с вредной привычкой и позабыть о прежних связях. Впрочем, друзья-наркоманы редко напоминали о себе. И все-таки в последнее время Константин стал замечать в поведении Игната что-то неладное.
Его брат стал реже выбираться на прогулки, настойчиво отказывался от услуг врачей, запирался в своей комнате, долго и неподвижно сидел перед телевизором. Кто-то из соседских пацанов начал таскать ему видеокассеты весьма специфического жанра.
Вот и сегодня, закрыв за собой дверь квартиры, Константин услышал доносящиеся из комнаты Игната протяжные стоны, аханья и оханья. Иногда они перемежались короткими фразами на немецком языке.
Сбросив в прихожей ботинки и повесив на вешалку безнадежно испорченный пиджак, Константин подошел к запертой двери комнаты брата и прислушался.
Да, все верно. И так на протяжении уже нескольких недель.
— Игнат, сделай тише! — крикнул Константин.
Но то ли голос его был слишком слабым от усталости, то ли по какой другой причине, но сладострастные стоны не прекращались и не затихали.
Константин, медленно потирая мышцы шеи, подошел к двери комнаты младшего брата и, повернув ручку, шагнул через порог.
Это повторялось с пугающим постоянством уже несколько недель подряд.
Игнат неподвижно сидел в инвалидном кресле перед телевизором, на экране которого мелькали обнаженные тела, гениталии, и все это сопровождалось фальшивыми женскими стонами, мужским жеребячьим ржанием и воплями.
— Игнат, я же тебя просил, сделай тише. Панфилов-младший резко оберну.
— Это ты?
— Я, кто же еще, — тяжело вздохнул Константин. — Опять порнуху смотришь?
Игнат взял лежавший на коленях пульт и выключил видеомагнитофон. После этого он резко развернул кресло и с неожиданной горячностью выпалил:
— Почему тебе не нравится все, что я делаю? Почему ты все время дергаешь меня?
— Слушай, Игнат, я устал, мне сейчас не до этого.
— Нет, ты скажи, — не унимался брат.
— Ну что тебе сказать? Я просто попросил сделать тише, вот и все. Что тут непонятного?
— Ты не ответил на мои вопросы, — Игнат едва не кричал. — Так получается всегда. Ты не хочешь со мной разговаривать, ты только поучаешь.
Не желая ввязываться в этот бесполезный, по мнению Константина, разговор, он развернулся и вышел из комнаты. Но Игнат поехал следом за ним.
— Я понимаю, — надрывно продолжал он, — я все понимаю. Тебе некогда, тебе нет до меня дела, у тебя свои важные проблемы. Тебе же надо деньги зарабатывать.
— Да, — твердо сказал Константин, — мне надо зарабатывать деньги. Но ведь я это делаю не только ради себя.
— Неужели? — с горьким сарказмом воскликнул Игнат. — Оказывается, ты делаешь это ради меня, а я-то, дурак, требую к себе какого-то внимания.
— Ты не дурак, — спокойно произнес Константин, — и не надо передергивать.
— Ах, вон оно что. Значит, я все-таки не дурак, я просто калека. Ты хоть понимаешь, что чувствует инвалид? А ведь мне только двадцать лет. У меня уже никогда не будет женщины. Да, я смотрю порнуху, потому что мне хочется любви, мне хочется настоящего женского тела, а не картинки на экране телевизора.
— Твоя жизнь еще не закончилась. Не изводи себя.
— Да? — в глазах Игната появились слезы. — Может, ты знаешь лекарства, которые вылечивают перелом позвоночника? Врачи не знают, а ты знаешь, да?
Константин, чувствуя себя совершенно измочаленным после событий сегодняшнего дня, не нашел что возразить Игнату. Он испытывал лишь бесконечную горечь от того, что пока ничем не может ему помочь.
— Давай мы поговорим об этом завтра, — сказал он севшим голосом, стараясь не встречаться взглядом с глазами Игната. — Мне надо залезть в ванну. Я грязный, как чертила.
— Завтра, — скептически произнес Игнат, сглатывая слезы, — всегда завтра.
Панфилов-младший даже не обращал внимания на то, что Константин пришел домой в грязных изорванных брюках и рубашке, со ссадиной на лице.
— Ну хорошо, хорошо… Я только приму душ, и мы поговорим.
— Поговорим, — каким-то бесцветным, почти обреченным голосом повторил Игнат.
Константин медленно кивнул и поплелся в ванную. Там он долго смотрел в зеркало на свою небритую исцарапанную физиономию с темными мешками под глазами.
— Ну и рожа у тебя, Шарапов, — мрачно усмехнувшись, произнес он.
Сбросив грязную рубашку, он присел на краешек ванны, потирая ладонью обожженное запястье левой руки.
И угораздило же его сегодня влипнуть в такую дурацкую историю.
Он и сам никак не мог понять, зачем сегодня утром остановился на шоссе. Да ладно бы просто остановился, а то сам вызвался отправиться в погоню вместе с этим полоумным гаишником.
И это при его, Жигана, застарелой ненависти к ментам.
Немного поразмыслив, Константин так и не пришел к каким-то определенным выводам. Впрочем, что такое мент-гаишник? Почти безобидное создание, занимающееся, в общем, не таким уж ненужным делом. Лохов-то на дороге хватает.
Константин вдруг поймал себя на мысли о том, что еще там, на дороге, утром, он пожалел Стрельцова. И даже был готов простить младшему лейтенанту его ментовские погоны.
Но ведь это вовсе не предполагало наличия теплых чувств к этому Стрельцову.
Зачем понадобилось переться вместе с ним, рискуя собственной головой. Можно было просто отдать ему машину — хрен с ней, все равно кусок железа — и не искать приключений на свою задницу.
Неужели во всем виноват характер — эта вечная жажда азарта? Все то, что осталось в нем еще с афганских времен? Или просто недостаток острых ощущений?
«А, черт с ним, — подумал Константин, — может, когда-нибудь я себе на этом деле шею сломаю, но через себя переступить не могу. Поехал, значит, так надо, значит, по-другому не мог. Что же мне оставалось? Сидеть рядом с этим жмуриком на трассе и радоваться — какой я предусмотрительный, осторожный? Ни за что».
Он взъерошил руками волосы, упрямо тряхнув головой. Что сделано, то сделано. Незачем себя винить и укорять.
Да и в чем, собственно, винить? В гибели автомобиля? Чушь, нелепица.
Константин сбросил остатки одежды, залез под душ, включил теплую воду и с наслаждением подставил лицо упругим струям.
Нет, все-таки хорошо, что еще не начался ремонтный сезон.
Константин долго стоял под душем, чувствуя, как с каждой минутой усталость покидает его тело.
Нервы постепенно успокаивались, мышцы расслаблялись.
Немного пощипывало лишь крупную царапину на лбу, но Константин быстро забыл о ней, думая о том, что он жив, здоров, благополучно вернулся домой и никто не может помешать ему наслаждаться горячей водой.
О том, что творится с братом, он не думал. Сейчас на это нет сил.
Да, Константин прекрасно понимал Игната. В двадцать лет стать инвалидом, прикованным к креслу-каталке, оказаться вырванным из привычного круга общения, пусть даже порочного, потерять всякие жизненные перспективы — все это нелегко.
Но сколько таких ребят Константин Панфилов видел в Афганистане. Еще час назад вместе рубали тушенку из одной банки, и вот уже друга готовят к отправке в Союз «грузом двести».
Да, многие становились инвалидами, но не все при этом ломались.
Главное — найти в себе мужество жить. Именно этого мужества не хватало Игнату. Что он видел в своей короткой жизни? На что мог опереться? Среди его друзей-наркоманов наверняка не нашлось бы ни одного, кто добровольно отказался бы от этой привычки.
