Стивен Хантер - Гавана
Он стоял сзади, как воплощение спокойствия и невозмутимости. Именно таким и был его отец. Какое бы положение он ни занимал, любой согласился бы с тем, что это мужчина из мужчин. Боб Ли уже научился улавливать эти неуловимые знаки особого уважения, эту тишину, которая наступала, когда он входил в комнату. И дело заключалось вовсе не в том, что его отец был полицейским штата или же-, как его частенько называли, героем войны. Это было что-то другое. Что-то такое, чему трудновато найти название. В общем, что-то такое.
Теперь животное полностью вышло на освещенное место. Повернулось. Казалось, что оно глядит прямо на Боба Ли своими темными глазами, настолько спокойными и глубокими, что захватывало дух. Да, олень смотрел прямо в глаза Боба Ли.
Или это только казалось? Олени были как раз такими: ненадолго насторожатся, осмотрятся, а потом очень быстро забывают о своей тревоге. Вот и это животное напряглось, уши стояли торчком, а ноздри раздувались, втягивая воздух. До него было около семидесяти пяти ярдов.
— Ты готов?
— Да, сэр.
Вскоре животное забыло о том, что где-то неподалеку могут быть охотники. Тревожные мысли покинули оленя, и он принялся за еду, пощипывая нежные всходы в тени сосны на краю зернового поля.
— Хорошо, Боб Ли, — прошептал отец. — Успокойся, задержи дыхание, возьми его на мушку, положи палец на спусковой крючок и нажми. Оружие выстрелит, когда сочтет нужным.
— Сделай так, чтобы твой старик тобой гордился, — послышался голос Сэма Винсента, лучшего и, возможно, единственного друга папы.
Боб Ли набрал полную грудь воздуха.
Он стоял, прислонившись к стволу вяза. Дерево и поддерживало его, и помогало справиться с дрожью. Он плавно поднес ружье к плечу, и оно совершенно естественно направилось на животное, а мушка, казавшаяся массивной, как кирпич, закрыла часть желтовато-коричневого плеча животного, куда вот-вот ударит пуля, ударит и оборвет жизнь.
Он знал, как пользоваться этим ружьем. Оно было взведено, но Боб Ли для безопасности большим пальцем опустил курок. Теперь большой палец мальчика сделал обратное движение и вновь взвел курок, почти неслышно вставший на место. Затем большой палец снова лег на шейку ложи ружья, крепко, но без напряжения обхватив его, а указательный палец прикоснулся к спусковому крючку и медленно, очень медленно начал нажимать на него.
Теперь спокойно, такой же легкий нажим, чтобы не сдвинулась с места, не дрогнула массивная мушка; впрочем, это не проблема, за последние годы ему удалось кое-чему научиться, как в полях, так и в мыслях.
Но...
Может быть, это произошло из-за солнца, из-за того, как осветило оно белую полоску на холке оленя. Или виноват был весенний запах цветов, освещенных восходящим солнцем. А может, вина лежала на каком-нибудь некстати зажужжавшем насекомом, чирикнувшей поодаль невидимой птичке или на чем-нибудь еще.
Он не смог бы назвать причину. Но дело было не в том, что он не мог убить. Мальчик уже убивал прежде, понимал, что это, как ни посмотри, мужская работа, работа необходимая, которую мужчины должны делать без сомнений и жалости.
Но сегодня, под этими веселыми, ласковыми, нежно греющими солнечными лучами?
— Папа?
— Да, Боб Ли.
— Я не знаю. Я просто... Я не знаю.
— Это только тебе решать. Ты охотник. Ты можешь выстрелить, и тогда сегодня вечером у нас будет отменный ужин. Но я не могу решать за тебя, Боб Ли. Это очень серьезное дело — лишить жизни такое красивое существо. Так что решать тебе самому.
Мальчик сделал выбор:
— Пожалуй, не в этот раз. Пожалуй, когда наступит осень, когда станет холодно. А ведь теперь весна. Все вокруг такое зеленое. Да, наверно, когда не будет зелени.
— Ну, если ты принял такое решение...
— Принял.
— Значит, так тому и быть. Пусть мистер Олень погуляет еще одно лето. А когда наступит осень, мы вернемся за ним.
* * *— Знаешь, что я тебе скажу? — прошептал Сэм на ухо мальчику, когда они двинулись в долгий обратный путь. — Я думаю, ты и впрямь заставил отца гордиться тобой. Ты поступил так, как тебе подсказали чувства, сделал то, что сам считал нужным, не спрашивая совета у кого-нибудь другого, и твой папа это оценил.
— Да, сэр, — ответил Боб Ли.
Его отец шел немного впереди: широкие квадратные плечи, квадратный мощный затылок, на котором жесткой щеткой торчали посеребренные возрастом волосы. Он все еще продолжал соблюдать дисциплину, к которой привык за время службы в морской пехоте.
Отца можно было охарактеризовать коротко: человек со шрамами. Его сын видел их: полосы, оставленные чем-то длинным, обтянутые сморщенной кожей дырки от пуль, изрытые участки омертвевшей ткани там, куда попадала японская шрапнель. Кулаки тоже были покрыты мертвенно-белым узором. Пара отметин украшала нижнюю челюсть. Отец был из тех людей, которые на себе испытали значительную часть того, что мир способен сотворить с живой плотью.
— Ну-ка, вы, двое, пошевеливайтесь! — прикрикнул он, обернувшись. — Если мы опоздаем к ужину, Джун будет просто в ярости.
Они подошли к отцовской машине. Пикап одной из последних моделей был уже основательно потрепан — бампер успел из блестящего сделаться матово-серым, заднее стекло покрывали трещины, — но все еще оставался отличным автомобилем, особенно если учесть, как дешево отцу удалось его купить после ожесточенной торговли.
— Папа, а что мы скажем мистеру Нельсону?
— Правду, Боб Ли. Так будет лучше всего. Он сумеет ее пережить.
— Да, это самое лучшее, — подтвердил Сэм.
Для мистера Нельсона, содержавшего ферму в семи милях от Блу-Ай, олени представляли серьезную проблему. Все они, и молодые, и старые, самым наглым образом травили его посевы. Он был законопослушным человеком и не стрелял оленей не в охотничий сезон, как это делали многие его соседи. Зато он догадался обратиться в охотничье агентство штата за специальным разрешением, получил его и попросил Эрла, лучшего стрелка графства, помочь ему, а мясо забрать себе. Это было отличное предложение: Эрл был небогат и таким образом мог иметь даровое мясо. Но все это было до того, как Боб Ли решил не стрелять.
Другой отец приказал бы сыну стрелять или же выстрелил бы сам. Но Эрл хотел, чтобы его сын научился жить собственным умом, и старался никогда не подсказывать ему какое-либо решение. Возможно, он был единственным отцом во всем графстве Полк, не настаивавшим, чтобы сын называл его «сэр», как называли своих отцов все остальные дети под угрозой сильнейшей порки. Эрл же просто не мог заставить себя ударить мальчика, даже когда тот по-настоящему плохо себя вел. Причина этого оставалась тайной, которую он никогда никому не раскрывал; таким он был, а когда Эрл Суэггер обретал ту или иную привычку, не говоря уже о черте характера, он оставался в этом непоколебим.
— Я позвоню ему и все объясню, — сказал Сэм.
— Нет, я позвоню сам, — возразил Эрл. — Вообще-то я знаю одного хорошего охотника. Его зовут Хитченс, это цветной парень, и он сможет приехать и отстрелять всех оленей, на которых дано разрешение, а уж с этим мясом и он сам, и его семья прекрасно проживут несколько месяцев.
— Насколько я знаю Эда Нельсона, он не захочет, чтобы на его земле стрелял какой-нибудь цветной.
— Я постараюсь, чтобы он понял.
Поездка была непродолжительной, несмотря даже на то, что по дороге они остановились, чтобы купить мальчику кока-колы. Но когда они, немного не доезжая до Борд-Кэмпа, свернули с дороги 7 и увидели стоявший на небольшом холме в миле от дороги дом, принадлежавший его отцу, недавно выкрашенный белой краской и казавшийся таким милым в свете клонящегося к вечеру солнца, там обнаружилось нечто совершенно неожиданное: три патрульные машины полиции штата и лимузин «кадиллак флитвуд», большой, черный и блестящий на солнце оттого, что его как следует начистили только сегодня утром.
— О боже, — сказал Эрл. — Хотел бы я знать, что все это значит.
— Не должно быть ничего серьезного, — ответил Сэм. — Мы же только что проехали через Блу-Ай, и там не было никаких признаков волнения.
Они подъехали поближе.
— Будь я проклят! — воскликнул Эрл. — Глянь-ка сюда.
Он указывал на черно-белый, а не зеленый с коричневым, как в Арканзасе, номерной знак «кадиллака», на котором было проставлено трехзначное число и надпись «Конгресс Соединенных Штатов».
Они остановились, выбрались из машины и поспешно поднялись на крыльцо. В окно Эрл успел заметить слегка растерянную Джун, а также своего начальника полковника Дженкса, двух-трех знакомых сержантов полиции штата, тершихся при штабе в Литл-Роке и таким образом добивавшихся служебных успехов, и двух мужчин в черных костюмах.
— О господи... — пробормотал Сэм. — Эрл, что это значит?
— Папа, что это...
— Ты, главное, не бери в голову, Боб Ли. Тут не из-за чего волноваться.
Он поднял сына на руки, так как заметил испуг мальчика и расстроился из-за этого. Нужно было крепко обнять Боба, чтобы успокоить; самого Эрла в детстве никто никогда не обнимал. Но в этот миг их присутствие на крыльце было замечено, и вся делегация поднялась с мест и, покинув в гостиной несчастную Джун, кинулась к Эрлу.
