Слепой. Проект «Ванга» - Андрей Воронин
– Какой Грабовский? – вкрадчиво спросил Баркан, склоняясь над постелью соседа.
Это было не совсем этично, но корреспондент успокаивал себя тем, что действует из самых благих побуждений. Сознание соседа было намертво заблокировано, но сейчас, когда он спал, сознание спало тоже, а подсознание, каким-то образом обойдя установленный в мозгу блок, просочилось наружу. Другого такого случая приподнять завесу над прошлым этого бедолаги может просто не представиться. Это мог бы сделать хороший гипнотизер, но откуда в Красной Горке гипнотизер, да еще и хороший? Все они рубят капусту в Москве, и до проблем потерявшего память, беспаспортного и, главное, безденежного чудака им, конечно же, нет никакого дела…
– Борис… Грабовский, – сонно пробормотал сосед. – Б. Г. Ясно… видящий. Ха! Ясно… видишь меня? Что показывают? Что было, что… сбудется… Чем сердце успокоится?
Баркан едва смог сдержать торжествующий возглас. Раздался тихий хруст, и забытая шариковая ручка с откушенным колпачком выпала у него изо рта. Игорь машинально подхватил ее на лету, выплюнул в ладонь изгрызенный колпачок и спрятал весь этот мусор в карман. Он действовал механически, не соображая, что делает, занятый одной только мыслью: есть! Есть контакт, ребята! Борис Грабовский, он же Б. Г., ясновидящий, который известен всей России!
В словах спящего, обращенных к знаменитому экстрасенсу, звучала нескрываемая насмешка, обильно сдобренная неприязнью. Эти двое явно были знакомы; нельзя было исключать, что они встречались хотя бы один раз. Так неужели это всесильный Б. Г. отшиб бедняге память? Если хотя бы половина того, что о нем болтают, правда, для него это раз плюнуть…
Забыв о боли в ребрах и о режущем гипсовом корсете, Баркан наклонился еще ниже.
– Грабовский? Экстрасенс? Что он тебе сделал? – спросил он, почти касаясь губами уха спящего.
– Сволочь, – неожиданно ясным голосом сообщил тот. – Обещал…
Баркан так и не узнал, что обещал бедняге знаменитый ясновидец, потому что в палате с шумом распахнулась дверь, громко щелкнул выключатель и грубый голос санитарки Егоровны злобно проорал:
– Ужинать идите, симулянты! Только и знают, что дрыхнуть цельный день! Чего ночью-то делать станете, лодыри?
Щурясь от резанувшего по глазам света, Баркан злобно посмотрел на дверь, но Егоровна уже ушла, и ее противный голос доносился теперь из дальнего конца коридора. Когда корреспондент обернулся, его сосед уже сидел на кровати, по-детски протирая кулаками глаза.
Баркан быстренько спрятал в карман блокнот с незаконченной статьей, которую теперь впору было переписывать заново. Прикинув, что к чему, и придя к выводу, что хуже все равно не будет, он с деланым безразличием сообщил:
– Знаешь, а ты разговаривал во сне.
– Да ну? – равнодушно удивился сосед.
– Представь себе. Такая фамилия – Грабовский – тебе ничего не говорит?
– А что, я ее называл?
Игорь осторожно, чтобы не потревожить свои бедные, контуженые мозги, кивнул головой. Сосед с шумом поскреб ногтями небритую щеку.
– Не представляю, кто бы это мог быть. Грабовский, Грабовский…
– Есть такой знаменитый экстрасенс, – подсказал Баркан. – Ясновидящий.
– Правда? Грабовский, Грабовский… Борис?
– Ну да! – обрадовался корреспондент. – Борис Григорьевич, Б. Г. Ну?..
– Нет, не помню, – пожал плечами сосед. – А что за шум? Ужин, что ли?
– Так называемый.
– Так чего же мы сидим? Айда, а то жрать хочется просто невыносимо. Не помню, когда я последний раз ел.
Что ж, по крайней мере, чувство юмора у соседа сохранилось. Вместе с ним посмеявшись над довольно удачной шуткой, Баркан отправился на ужин. Ел он торопливо, не разбирая вкуса (пожалуй, к счастью для себя), и, залпом выпив жидкий, похожий на отвар березового веника, чуть сладковатый чай, первым покинул столовую. Уединившись на служебной лестнице, где было полутемно и пахло лизолом и сырым цементом, он вынул из кармана мобильный телефон и позвонил своему главному редактору.
Шеф, при всей его осторожности, временами переходящей в откровенную трусость, все еще не утратил способности чуять хороший материал за версту. Материал у Баркана на этот раз был просто на загляденье – экстра, прима, люкс! – и шеф моментально уцепился за идею. Осыпав корреспондента похвалами, он велел продолжать в том же духе и постараться управиться до завтра, чтобы статья вышла уже в следующем номере. Пряча телефон обратно в карман, Игорь испытывал настоящую гордость. Впервые ему доверили самостоятельную разработку действительно серьезной, многообещающей темы. Не поблагодарили за информацию и отодвинули в сторонку, чтоб не путался под ногами, а обещали место на второй полосе и просили написать поскорее, пока кто-нибудь не перехватил сенсацию. Это уже было явное свидетельство признания его профессионального роста и заслуг перед газетой, что, в свою очередь, служило поводом потребовать прибавки к зарплате.
В палату он вернулся, насвистывая и про себя радуясь тому, что вздремнул днем, подготовившись тем самым к ночной вахте, о которой в тот момент даже не подозревал. Сосед уже уютно посапывал, укрывшись одеялом. Видно, ему здорово досталось, он даже не пошел вместе со всеми смотреть телевизор. Баркана это вполне устраивало. Порывшись в тумбочке, он отыскал запасную ручку, проверил, сколько чистых страниц осталось в блокноте, и сел на свое место у подоконника.
За окном ярко горел уличный фонарь. Свет его, проникая сквозь мокрые ветви полуоблетевшей березы, ложился на бугристый от многолетних напластований краски больничный подоконник. Это было не самое лучшее освещение для работы, но ни включить в палате свет, ни уйти куда-нибудь, где было посветлее, Игорь не мог: корреспондент должен был свято охранять сон соседа в расчете на то, что он еще что-нибудь скажет.
Где-то к часу ночи статья была в общем и целом написана. Сосед то похрапывал, то тихонечко сопел, вызывая у Баркана жгучую зависть. Разговаривать во сне он, кажется, больше не собирался; Игорь пару раз тихонечко его окликнул, но тот в ответ лишь мычал и сонно чмокал губами. Упорствовать журналист не стал. Чтобы скоротать время, он решил перечитать написанное, поправить, где надо, стиль и расставить по местам запятые, с которыми у него была вечная беда.
Как только он приступил к
