Сергей Гайдуков - Школа суперменов
После того как дружба с Темой Боксером закончилась в кабинете Мезенцева выстрелом в голову, таких старых прибабахнутых друзей у Евгения осталось совсем немного. И одним из них был Рома Акопян, недоучившийся инженер, пиком послевоенной карьеры которого стала должность сторожа в дачном кооперативе. У Ромы были свои странности и недостатки, из-за которых он и докатился до нынешнего положения, однако кое-что в Роме осталось не поколеблено ни временем, ни алкоголем.
Этим кое-чем были его рефлексы. Военные рефлексы. А на войне Рома был разведчиком. И «позаботиться о спине», то есть о прикрытии его группы, — это были для Ромы слова столь же родные, как «мама» и «папа». Забыть подлинный смысл этих слов Рома мог лишь в особых обстоятельствах — когда он упивался на полную катушку.
Но сегодня этого не случилось. То есть для Инги и для любого постороннего человека Рома Акопян выглядел совершенно пьяным, однако настоящий друг, каким был Мезенцев, зная настоящие Ромины возможности, видел совсем иное — Рома был практически трезв. И он все ловил на лету.
И он «на четвертом десятке загасил болезнь», как и просил его Мезенцев. То есть вырубил электричество в тот момент, когда Мезенцев подошел по центральной дорожке к четвертому столбу.
Дачное товарищество утонуло в темноте, и несколько секунд спустя Рома услышал выстрелы. Он удовлетворенно кивнул, взял дробовик наперевес и зашагал к «Саабу».
6
Мезенцев вырвал пистолет из пальцев задушенного «соседа» и прислушался.
Ждать пришлось недолго.
— Да где же он?! — с отчаянием в голосе проговорил второй «сосед», и Мезенцев трижды выстрелил на голос, а сам сразу же перекатился в сторону. Одинокая пуля пропела над ним в ночном небе.
Инга молчала. Мезенцев тоже молчал. Разделенные несколькими метрами темноты, они ждали, пока противник выдаст себя неосторожным движением. Но никто не делал таких движений. Ивремя словно остановилось.
Мезенцев чувствовал странное спокойствие — то ли потому, что он уже однажды убивал Ингу, то ли потому, что те секунды, когда они с Ингой стояли на крыльце ресторана, с лихвой дали ему близость с Ингой, о которой он когда-то мечтал. Он стоял с ней рядом и вдруг понял, что быть ближе они не смогут никогда. И эти секунды на крыльце — их естественный предел.
И теперь ему нужно, как искренне посоветовала Инга, позаботиться о себе.
Он позаботился. Сменился ветер и донес до Мезенцева ее запах. Он знал этот запах, и он выстрелил в ту сторону.
Вытянув руку с пистолетом, Мезенцев двинулся туда, куда только что улетела его пуля. Через три шага ствол уперся в мягкое. Инга уцепилась за Мезенцева и еще несколько секунд держалась на ногах.
— Сегодня, — прошептала она, — я без бронежилета... Я не думала, что это будет так серьезно... Я думала, с тобой будет просто.
Мезенцев нажал на курок. Было темно, и он смог это сделать.
Зажегся фонарь над вагончиком сторожа, и Мезенцев пошел на свет.
Рома молча поднял дробовик в знак приветствия. Мезенцев молча взял со стола бутылку водки и отпил из горлышка.
Потом поставил бутылку и устало посмотрел на Рому:
— Узнал ее?
— Кого? Бабу эту? Нет. А кто это?
Мезенцев махнул рукой:
— Так... Было дело...
Он посмотрел на часы и удивился — несколько часов пропали, как будто их и не было. Он хотел сегодня же ехать обратно к Лене, в Волчанск, но теперь-то уже не получится. Придется ждать утра, а потом ехать к бывшей жене. Точнее, к сыну, потому что ключи от гаража были у него. В гараже стояли неисправная «Нива» и новый мопед сына. А в дальнем углу гаража в железном ящике под всяким барахлом лежала генеральская папка.
Если бы Инга с ее привычкой не оставлять свидетелей знала, что, требуя папку, она на самом деле требует, чтобы Мезенцев отвел ее к сыну, она бы не посчитала это дело простым. Она бы надела бронежилет.
— Ну что, Женя? — вернул его в реальность Рома. — Что будем делать с этими гавриками, которых ты настрелял?
— Делать?..
— Женя?
Мезенцев вдруг понял, что Рома смотрит на него сверху вниз.
— Ёпрст! — Рома склонился над ним, расстегнул куртку и отдернул окровавленные руки. — У тебя же тут дыра!
— А я... Я и не заметил... — сказал Мезенцев и закрыл глаза.
Глава 42
Все вниз
1
— Ты знаешь, кто я? — спросил человек.
— Я вас не вижу, — ответила Настя.
— Разве обязательно меня видеть?
С этим вопросом все рушится, как будто Настя находилась в кабине лифта, у которого оборвался трос, и теперь кабина с Настей внутри со страшным гулом летит вниз...
Внезапно она останавливается, застревает, как будто встречает некое препятствие в шахте лифта.
И у Насти перед глазами с невообразимой четкостью и яркостью пролетают события выпускного вечера, который закончился гибелью Димки... Она видит, как лихорадочно набивает сумку вещами, выскакивает из квартиры и бежит, бежит... Она будет бегать еще два года, пока...
Но тут кабина снова проваливается вниз, с грохотом несется в пропасть... И опять останавливается, отчего Настя вздрогнула всем телом...
И увидела уже совсем другой день и другую себя. Она нажимает на кнопку звонка. Настя до мелочей подробно видит собственный палец, жмущий на кнопку. На ногте — облезлый лак с блестками. А в другой руке — пласт массовое ведро для мусора.
Дверь открылась, и у Насти перехватило дыхание. Это ее мама. Она жива и здорова, но... Настя сразу же увидела и человека с редкими светлыми волосами, который сидел на кухне и аккуратно держал за ручку кофейную чашку. Настя видела его напряженные до красноты глаза и понимала, что этот человек имеет какое-то отношение к ней. Что-то их связывает.
— Настя, — сказала мама. — Это школьный психолог, он пришел, чтобы...
— Нет. — Слова сами собой вылетают у нее изо рта, а ноги сами собой пятятся к незакрытой двери. — Он пришел не за этим, он пришел...
Странный гость словно взлетает из-за стола, и слова «чтобы убить меня» остаются непроизнесенными. Настя выпрыгнула из квартиры на лестничную площадку, побежала по ступеням вниз, чувствуя спиной, что сзади...
Когда она спустилась до третьего этажа, резкая боль внезапно пронзила ее тело, заставляя кричать и бить кулаками о грязные исписанные стены. Боль медленно уходит, как вода в песок, но Настя уже знала причину этой боли. Она знала, что в этот момент ее мама умерла.
Настя больше не хотела видеть это, и, словно по ее желанию, кабина проваливается снова, еще ниже, еще глубже...
Пока перед ее глазами не возникает до тошноты знакомая картина: незнакомец задумчиво вертит в руках кухонный нож, а потом резким движением швыряет его в раковину.
— Ничего? И ничего не хочешь сделать? Нет? Так и будешь сидеть?
Он приблизился к девочке вплотную — большой темный человек с чужим запахом и сильными руками. Потом зашел ей за спину и положил ладони на плечи. Его ладони — широкие и тяжелые. Сцепленные вместе, они составляют надежный ошейник, сомкнувшийся вокруг детской шеи...
Настя начала задыхаться — то ли сейчас, то ли в прошлом, она не может отделить одного от другого, и это пугает ее, и воздуха в легких остается все меньше и меньше...
Когда воздуха почти совсем уже не осталось, Настя теряет над собой контроль. Ей кажется, что она начинает суматошно размахивать руками во все стороны, стараясь оттолкнуть от себя ужасного незнакомца с его ужасными руками...
И вдруг ошейник упал с ее шеи. Настя отскочила в сторону и увидела — незнакомец растерянно трогает грудь и живот, смотрит на свои ладони, испачканные чем-то темным. Его лицо искажено болью, но еще больше — страхом и непониманием того, что с ним происходит. Он посмотрел на Настю, и тут Настя снова испугалась — уже не незнакомца, а себя. Она поняла, что сделала что-то нехорошее, что-то, что дети обычно не делают. А раз детям не позволяют этого делать, то за это обязательно накажут. Настя не хотела, чтобы ее наказывали, поэтому она сделала вот что.
Она посмотрела незнакомцу в глаза и сказала, изо всех сил стараясь, чтобы ей поверили:
— А это не я. Это не я сделала. Честное слово. Это...
Ей стыдно, но страх перед наказанием сильнее, и она произнесла:
— Это Маринка Великанова сделала. Честное слово. Это она. Я вам ничего такого не делала. Это Маринка. Это она.
Настя не могла знать, что происходит в голове незнакомца, слышит он ее или нет, понимает он ее слова или нет, запоминает или нет... Может быть, Настя недостаточно убедительно произносила эти слова, и они осядут лишь на задворках памяти этого незнакомца, а всплывут годы спустя... Но пока она умеет только это.
— Уходите, — попросила затем Настя. — Я не хочу, чтобы вы тут были. Вы плохой. Вы черный.
Черный — это не цвет кожи, это нечто другое, это разлито в воздухе вокруг плохого незнакомца. Это его истинный цвет.
— Уходите и больше не приходите сюда.
В этот момент слышен звук открывшейся двери. Секунду спустя в кухню вошел высокий мужчина в милицейской форме. Он видит мертвую бабушку, он видит черного человека, Настю... Его лицо бледнеет... Его лицо искажается гневом и отчаянием...
