Тим Уиллокс - Бунт в «Зеленой Речке»
— Да, ты прав!
Эгри хлопнул по столу рукой:
— Я знаю, что я прав! Мы с тобой одинаковы — ты и я. Только мы с тобой во всей этой каталажке понимаем, что к чему.
— „Здесь, возле Аламо, я нашел
Очарование, невероятное, как неба глубина…“
При первых же словах песни в уголках глаз Эгри обозначились морщинки. С каждым глотком виски его слова становились все невнятнее.
— Любовь, Клейн. Настоящая любовь… Все это, — он обвел рукой вокруг себя, — все это ради любви. А она мне раньше по-настоящему не верила. — Эгри взглянул на Клодину. — Верно, детка?
Клодина не ответила. Эгри погладил ее по щеке и снова обратился к Клейну:
— Ты слышал про Тадж-Махал, док? Ну, тот, что в Индии?
Клейн кивнул.
— Ведь это не замок и не храм, как некоторые думают! Это просто подарок, который построил какой-то парень своей девочке. Вроде как коробка шоколадных конфет, мать его. А разве это не то же самое?
Клейн снова кивнул и глотнул из своего стакана.
— Это мой Тадж-Махал для нее.
Эгри наклонился и поцеловал Клодину. Клейн снова примерился к пистолету. Дохлый номер. А драться с Эгри он не может — не в той форме. Рассчитывать приходится только на Клодину или, что надежнее, на Клода…
— Не сюда ли приставали тысячи кораблей… — начал Клейн.
Эгри оторвался от Клодины.
— Говори, здорово, — поощрил он. — Просто клево.
— Я рад, что тебе нравится, — сказал Клейн. — А когда вы впервые встретились, Клод?
Клод испуганно взглянул на доктора.
— Нет здесь никаких Клодов! — вызверился Эгри.
— Так когда? — повторил Клейн.
— Я отсидел к тому времени шесть месяцев, — ответил Клод своим обычным голосом. — Так что немногим меньше четырех лет назад.
Клейн посмотрел Эгри прямо в глаза.
— Значит ты, Нев, уже знал, что заразился?
— Чем заразился? — воскликнул Клод.
— Что ж ты ей не сказал? — удивился Клейн.
В камере повисло долгое молчание; на лице Эгри сменялось одно выражение за другим, пока он собирался с мыслями.
— Он был просто еще одним длинноногим Нигером с пухленькими губками, — брякнул он наконец. — Какое мне было до него дело? — Он повернулся к Клоду. — А ты, сука, еще и удрать от меня хотела. Со своим паскудным досрочным освобождением. Я дал тебе…
— Это тебе Хоббс рассказал? — спросил Клейн.
Эгри, едва взглянув на доктора, наотмашь хлестнул его тыльной стороной ладони по лицу. Клейн полетел на пол. Лежать здесь было чудесно, каменные плиты были мягче цыплячьего пуха. Клейн начал проваливаться в бессознательное состояние, под ухом уютно жужжала колыбельная, но и сквозь нее пробивалось виноватое блеяние Эгри:
— Я отдал тебе все, что имел, я отдал тебе все лучшее, пожертвовал ради тебя своей жизнью; я создал тебя, сука, а ты решила отплатить мне, смывшись! Ты даже не поинтересовалась, мать твою…
Клейн уже отрубался: ему казалось, что он находится в набитом клопами мотеле, а за стенкой ссорится какая-то супружеская парочка. Внезапно по ушам резануло пронзительным яростным женским голосом, пробудившим Клейна ото сна почище пистолетного выстрела.
— ТЫ ЗАРАЗИЛ МЕНЯ СПИДОМ, ПИДОР ВОНЮЧИЙ, МАТЬ ТВОЮ-У-У!..
На последнем слове вопль перешел в невообразимый, исполненный ненависти визг, в котором потонул жалобный голос Эгри.
— ТЫ ЗНАЛ! ТЫ ВСЕ ЗНАЛ И ПРИ ЭТОМ ПРОДОЛЖАЛ НАКАЧИВАТЬ МЕНЯ СВОЕЙ ЯДОВИТОЙ СПЕРМОЙ! ПИДОР! ПИДОР!!!
Клейн, схватившись за прутья решетки, неуверенно поднялся на колени. За спиной послышалась возня, скрипение стула, стук и снова исполненный угрызений совести голос Эгри. Клейн обернулся: Нев стоял на коленях, молитвенно сжав перед собой руки. Над ним возвышалась Клодина — определенно Клодина! — со сверкавшими от ярости глазами. В руке она держала направленный в залитое слезами лицо Эгри курносый пистолет.
— Но я же люблю тебя, Клодина!..
Клодина выстрелила три раза подряд в грудь Нева. В замкнутом пространстве звук выстрелов пребольно ударил по барабанным перепонкам. До Клейна долетел запах горелого кордита. И все было кончено. Причем решился на это отнюдь не Клод, как рассчитывал Клейн, а Клодина. Она бросила пистолет на стол и села, глядя в пространство перед собой.
Спустя некоторое время к Клейну вернулся слух, а Клодина заплакала. Клейн прижал ее голову к своей груди.
— Дело-то в том, — всхлипывая, сказала ока, — что это правда: он и в самом деле любил меня. Раньше никто меня не любил!..
— Ага, — подтвердил Клейн. — Вот же сука…
Она подняла глаза, на Клейна, чтобы проверить, не иронизирует ли он. Доктор пожал плечами и улыбнулся:
— Ладно тебе, Клод. Пошли отсюда, пока национальные гвардейцы не отстрелили нам яйца. Помнишь, у тебя есть парочка?
Клодина шмыгнула, вытерла нос и во мгновение ока исчезла навсегда. А Клод содрал с себя красный бюстгальтер.
— Вот дерьмо… Пока я в таком виде, никакая Национальная гвардия не понадобится — все братки сами подохнут со смеху.
Он начал было сдирать трусики, но, смутившись, остановился.
— Ты иди себе, — сказал он, — а мне надо переодеться.
Клейн взял со стола пистолет, выщелкнул обойму и выбросил патрон из ствола. Опустив патроны в карман, он вышел из камеры.
Блок опустел: люди Эгри покинули его. В воротах стояли Уилсон и трое братков.
— Мать твою, кореш, а мы как раз шли тебя выручать!
Сзади на своей тележке подкатил Стоукли Джонсон и остановился так, чтобы просматривался весь блок „D“. За ним в атриуме по-прежнему толпились несколько сотен человек. Клейн достал из кармана патроны.
— Эгри убит, — сообщил он. — Ваш кореш Клод уложил его наповал.
Клейн бросил патроны к ногам Стоукли; тот прищурился с невольным уважением.
— Ну теперь-то, кажется, все, — подвел итог Уилсон.
Клейн хотел было усмехнуться, но краешком глаза уловил какое-то движение наверху. Подняв глаза, он сказал:
— Нет еще…
Из маленькой двери в том месте, где сходились высокие стены блоков „В“ и „С“, на балкон под самым куполом атриума вышел начальник тюрьмы Хоббс и, не глядя вниз, двинулся по балкону.
— Начальник! — крикнул ему Клейн. — Все кончилось!
Его голос потонул в визге и улюлюканьи заключенных. Хоббс нес в руке какой-то предмет — что-то вроде чемоданчика, но Клейн не сказал бы наверняка. Во всяком случае, на автомат это не смахивало. В тусклом свете выражение лица Хоббса разобрать было невозможно. Пройдя по всему балкончику, бывший начальник тюрьмы остановился точно над заключенными. Уилсон взметнул вверх руки, пытаясь заставить зэков замолчать, но у тех накопилось слишком много злости, требовавшей выхода. Улюлюканье продолжалось. Хоббс поднял свою ношу и поставил на перила балкончика: это оказалась черная пластмассовая канистра емкостью в два галлона. Не говоря ни слова, Хоббс отвинтил крышку и принялся поливать себя.
Бензин ручьями потек по костюму, капая вниз прямо на людей. Те шарахнулись, расталкивая друг друга. Клейн ощутил внутри знакомый ком страха. В толпе началась паника: улюлюканье сменилось возгласами ужаса. Хоббс уже вымок до нитки. Опустив глаза, Клейн обнаружил, что примерно в таком же состоянии оказались и многие стоявшие внизу. Тут взгляд доктора упал на приготовленные давеча Стоукли Джонсоном емкости с горючим. Они находились прямо под тем местом, где остановился Хоббс.
— Давайте-ка отсюда смываться, — предложил Клейн.
Уилсон крикнул:
— Уходим, дураки! В разные стороны, быстро!..
Толпа слепо ринулась к входу в административный корпус.
— В разные стороны, говорю! Через жилые блоки!
Никто, похоже, Уилсона не слышал. Несколько человек с краю догадались рвануть через столовую, в блоки „B“ и „С“, но основная масса пыталась втиснуться в узкие ворота административного корпуса и главный вход. Уилсон принялся загонять людей в блок „D“. Тележку Джонсона опрокинули: Стоукли спрыгнул с нее и налетел на Клейна.
— Давай через блок „А“, — скомандовал доктор.
Стоукли ломанулся к блоку „А“, увлекая за собой людей, а Клейн еще раз взглянул на Хоббса: тот, поставив канистру на пол, произносил речь, ни единого слова которой из-за жуткого гвалта разобрать было невозможно. Хоббс внезапно показался Клейну старым и хрупким, съежившимся словно в оболочке внутри собственной кожи. В промокшем насквозь костюме, беззвучно открывавший рот начальник представлял собой жалкое зрелище.
Хоббс закончил речь, вытер белым носовым платком руки, промокнул лоб и достал из внутреннего кармана пиджака коробок спичек.
— Бежим, кореш! — взвыл Уилсон. — Назад, в блок „D“!
Если Хоббс сейчас подожжет себя и подпалит под собой горючее, погибнет куча народу…
— Начальник! — закричал Клейн. — Хоббс!
Хоббс опустил глаза. На какое-то мгновение Клейну удалось уловить безмерное отчаяние, намертво запечатленное на лице начальника тюрьмы; затем Хоббс отвел взгляд и достал из коробка спичку.
