Андрей Таманцев - Их было семеро…
— А если не перебить, а захватить? — спросил Док.
— И что? — повторил я. — Привезти в Москву и сдать генерал-лейтенанту Волкову? По-твоему, он нам спасибо скажет? Как, Константин Дмитриевич, скажет?
— Нет, не скажет.
— Вот и я так думаю.
— Так что же делать? — спросил Док.
— Иван Георгиевич! — обратился я к нему с самым проникновенным чувством, на какое был только способен. — Ну, хоть раз бы ты задал мне какой-нибудь простенький, обыкновенный вопрос! Ну, например, где находится Янтарная комната.
Или кто убил президента Кеннеди. Или, наконец, когда будет конец света.
— Когда же он будет? — спросил Док.
— Для нас — скоро, если ничего не придумаем… А тут еще этот Граф и хрустовские отморозки!..
«Стоп, — сказал я себе. — Стоп».
Немного подумал и еще раз сказал себе: «Стоп».
Граф. Пять кило героина. Мертвый Влад. Мертвый Пан. Хруст в Интерполе.
Даже самую умную и выдрессированную собаку можно увести куда угодно, если дать ей понюхать подстилку, на которой лежала сучка во время течки.
У баксов запах не хуже.
Можно попробовать. Шансов — близко к нулю. Но мы не можем пренебрегать даже единственным.
— Встали, — приказал я. — Боцман, подгонишь «фиат» вплотную к дверям «губы».
Док и Трубач — притащите из «строена» ковры. Потом перегрузим всех пятерых из «губы» в «фиат» и накроем коврами.
— Четверых? — переспросил Боцман.
— И пятого тоже. Константин Дмитриевич, подбросите нас к «губе» и подстрахуете со стороны. Трубач, завтра в восемь утра мы с тобой кое-куда съездим. Вернее, уже сегодня, — поправился я. — И никаких кольтов!
— А нам что делать? — спросил Боцман.
— На всех работы хватит… Через час погрузочно-разгрузочные операции были успешно завершены. Было уже начало восьмого, бессмысленно было даже пытаться вздремнуть. Док упросил пани хозяйку сварить нам побольше крепкого кофе. Им мы и пробавлялись, заодно подчищая жалкие остатки еды, оставшейся после трапезы оголодавших за двое суток Артиста и Мухи.
— Много бы я дал, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь, — проговорил полковник Голубков, закуривая свой «Космос».
— Я могу и бесплатно сказать, — ответил я. — Вспоминаю разговор с Назаровым.
Он сказал, что существует всего три способа защиты от ядовитой змеи. Первый: держаться подальше от тех мест, где они водятся. Второй: носить надежную одежду.
И третий: вырвать у змеи ядовитый зуб. Он сторонник третьего способа. — Я подумал и добавил:
— Я тоже.
— По-моему, все сошли с ума.
— Кто — все?
— Все, — повторил Голубков. — Вся Россия. У меня иногда такое чувство, будто мы — первые люди на Земле. Что построим — в том и будем жить. Какие законы примем для себя — те и будут. И не очень-то верится, что это будут хорошие дома и Божьи законы.
— Это и есть свобода, — вмешался в наш разговор Док.
Голубков с сомнением покачал головой:
— Если ты прав, то свобода — это страшная вещь.
— Я бы сказал по-другому: обоюдоострая, — уточнил Док и посмотрел на меня. — Куда ты собрался ехать?
— К Графу…
IV
К центральным воротам мотеля «Авто-Хилтон» мы подъехали минут без двадцати девять. За рулем белого фиатовского фургона был Трубач в обычной своей ковбойке и в кожаной куртке с подвернутыми рукавами. Мне для солидности пришлось надеть светло-серый костюм, купленный на Кипре, а рубашку и галстук я позаимствовал у полковника Голубкова. Страж у ворот проворчал что-то по-польски насчет того, что нас в такую рань принесло, но Трубач лишь развел руками:
— Бизнес, пан, бизнес!
Мы развернулись на аллейке, которую нарисовали на плане мотеля Голубков и Боцман, и подъехали к крайнему коттеджу, под навесом которого виднелся приплюснутый капот темно-вишневой «альфа-ромео» с афинским — синей вязью по белому фону — номером. Трубач встал сбоку от двери, а я нажал кнопку интеркома, держа наготове поставленный на «паузу» диктофон.
— Кого там еще черт пригнал? — раздался в микрофоне не слишком мелодичный мужской голос.
Я снял диктофон с «паузы», из него прозвучало:
— Свои, Ленчик. Это я, Владас. Со мной Корень.
Я выключил диктофон и спрятал в карман. Больше он был не нужен.
— Сейчас… секунду!.. — послышалось из интеркома.
Дверь приоткрылась, Трубач сунул в щель свою лапищу и извлек наружу довольно плотного малого в майке. За пояс его джинсов был засунут пистолет Макарова. В ту же секунду ПМ оказался в руке Трубача, а в горло оторопевшего Ленчика уперлось острие ножа — одного из тех, с автоматически выщелкивающимся лезвием, что мы забрали у хрустовских кадров.
— Спокойно, Ленчик, — негромко и даже дружелюбно проговорил Трубач. — Главное — спокойно! Ты понял?
Он втолкнул охранника в прихожую, я вошел следом и закрыл за собой дверь.
Замок автоматически защелкнулся.
Откуда-то из глубины коттеджа послышался плеск воды и другой мужской голос:
— Кто там?
— Свои, Ленчик, свои, — подсказал Трубач. — Влад и Корень. По делу заехали.
— Свои, — послушно повторил охранник. — Влад и Корень.
— Пусть ждут! Плеск воды стих.
— Ванну Граф принимают? — полюбопытствовал Трубач.
— Не, душ. Позвать, что ли?
— Зачем? Пусть человек моется, мы не спешим. Где еще пушки?
— Нету больше, ни одной, — замотал головой Ленчик.
Я вошел в просторную гостиную, служившую одновременно, как во всех европейских мотелях, кабинетом, баром и спальней, сунул руку под подушку на незастеленной кровати. Там оказался австрийский «глок» с глушителем. В верхнем ящике письменного стола обнаружился еще один инструмент — браунинг 32-го калибра.
— А врать-то, Ленчик, нехорошо, — укоризненно проговорил Трубач. — Очень это некрасиво.
Он перебросил мне ПМ, спрятал в карман нож и ахнул обеими ладонями по ушам охранника. Это у Трубача называлось «сыграть в ладушки». Прием довольно щадящий, но на полчаса объект отключался. После чего Трубач перенес Ленчика на диван и аккуратно уложил лицом к спинке.
Я сел в кресло и выложил перед собой на журнальном столике пистолеты. Целый арсенал.
— И еще может быть, — заметил Трубач. — В кармане халата.
— Не исключено, — согласился я.
Трубач занял выжидающую позицию рядом с дверью в ванную.
Минут через пять плеск воды прекратился, а еще через некоторое время дверь открылась и появился низенький человек лет пятидесяти в красном стеганом халате до пят с атласным поясом и атласными отворотами. Шея его была закутана шелковым, бордовым с искрой, платком. Полноватое, лоснящееся от бритья и крема лицо выражало легкую снисходительную надменность. Эдакий Наполеончик. Лишь маленькие злые глаза-буравчики портили его экстерьер.
Сначала он увидел Ленчика на диване и рявкнул, мгновенно покраснев:
— Ты что разлегся, мать… Но тут он увидел меня. Потом Трубача.
— Извините, Граф, — сказал Трубач и извлек из кармана роскошного халата небольшой бельгийский «байард» калибра 6,35. — Больше ничего нет. Как ни странно, — сообщил он мне и присовокупил «байард» к выложенной на столе коллекции.
— Проходите, Граф. Садитесь, — предложил я. — Любите оружие? Я тоже. Вот этот экземпляр в вашей коллекции мне особенно нравится. — Я повертел в руках «глок». — Специальная разработка для австрийских оперативников. Всем хорош. И легкий, и мощный. Не уступите? Я бы дал за него настоящую цену.
Он молчал, пытаясь сообразить, как вести себя в этой неожиданной ситуации.
— Я говорю вполне серьезно, — заверил я и для убедительности вытащил из внутреннего кармана пиджака пачку новеньких баксов в банковской бандероли. — Сколько?
— Странное предложение, — заговорил, наконец, он. — Вы его и так забрали.
— Исключительно из предосторожности. Чтобы избежать случайных эксцессов, — объяснил я. — Неужели я похож на человека, способного отнять у другого орудие производства? Это все равно что у столяра отобрать долото. Я верну вам ваш арсенал. После того как закончим разговор. Может, все-таки продадите?
— Я не торгую своим оружием.
— Понимаю вас. Я бы тоже не продал. — Я спрятал баксы и кивнул Трубачу:
— Взгляни на кухне, нет ли там какого-нибудь пакета?
Трубач принес полиэтиленовую сумку, я ссыпал туда оружие и поставил сумку на пол. Объяснил:
— Не люблю вести переговоры с оружием. Невольно отвлекает от дела.
— Особенно когда оно в чужих руках, так? — спросил Граф.
Начал осваиваться. И был явно доволен своим вопросом. Я решил, что стоит его поощрить.
— Остроумно, Граф. Нечасто приходится иметь дело с таким смелым и находчивым человеком. Ничего, что я называю вас по кличке? Просто я не знаю вашего имени.
— Ничего, — кивнул он. — Это не совсем кличка.
С ним, пожалуй, было все ясно. Не совсем кличка. Да кто ж тебе, ублюдку, поверит, что в тебе есть хоть капля дворянской крови! Разве что молодой барин когда-то завалил твою крепостную прабабку на сеновале. Да и то не барин, а барский кучер.
