Михаил Нестеров - Слабое звено
На тротиловых шашках цену не ставят. Сапер потянулся к пейджеру, чтобы стереть сообщение. Только так он мог отмыться от подозрений, чему способствовали куски хозяйственного мыла, которыми был напичкан спасательный жилет. Взорвалось лишь небольшое, судя по всему, количество тротила в районе грудной клетки мертвеца, на то указывала тлеющая материя. Взрыв был настолько слабенький, что его не услышали с расстояния пятидесяти метров, но его как раз хватило на то, чтобы террорист распрощался с жизнью.
Эпилог
Самара, 27 октября, суббота, три недели спустя
Управляющий делами ОАО «Международный аэропорт Новоград» Лев Давыдович Шейнин решил отдохнуть и взял путевку в Рим. Улетать из родного аэропорта поостерегся по нескольким причинам. Во-первых, он не любил проводов в родном коллективе, которые так или иначе навевали мысли о проводах на пенсию и, собственно, скрытый намек на свой возраст; не выносил он и повышенное внимание к собственной персоне, которого не миновать: стюардессы и пилоты – знакомые, под их взглядами он будет чувствовать себя не в своей тарелке, хотя по определению выходило наоборот, ежели, конечно, сравнивать самолет с неопознанной летающей тарелкой.
Во-вторых, Лев Давыдович хотел избежать фривольных расспросов с недвусмысленными намеками на его принадлежность к древнему этносу. Почему это он летит отдыхать в Италию, а не в Израиль? Зная его незлобивый характер, подчиненные обязательно отпустили бы подобную шутку. А он не хотел отвечать непатриотично по отношению к своей исторической родине, это, мол, там сейчас стреляют, взрывают, там – террористы. Вот не так давно по телевизору показали сюжет, где переодетый еврейским священником палестинец-смертник взорвал себя и полицейских, которым его облик показался подозрительным. Точнее, не облик, ибо одежда и внешность не вызывали сомнений, а собственно багаж или ручная кладь при нем, – даже здесь Шейнин думал аэрофлотскими стереотипами, что еще раз доказывало, что ему срочно нужно сменить обстановку и недельку-другую отдохнуть.
Он приобрел путевку через самарское агентство «Москва-тур» и добрался до Самары на поезде: хорошо, уши не закладывает, под ногами буквально твердь, а не невесть что, стюардессы, то бишь проводницы, кажутся беззубыми – ни одна не улыбнулась; так же, не раскрывая губ, одна из них что-то прошамкала про ноги пассажира. Вначале Лев Давыдович не понял, словно поезд вдруг взлетел и у него по-настоящему заложило уши, потом до него дошло, что ему рекомендуют поднять ноги. Он задрал их и держал на весу, пока наземная стюардесса не протерла под ним грязной тряпкой пол.
Весело, иллюминаторы большие, земля... рядом, о господи! От ее близости с непривычки сердце уходило в пятки. Под металлический лязг «шасси» директор аэропорта задремал.
Самара. Вот это вокзал отгрохали! Вот это воздвигли самарцы монумент! С одной стороны, похож на мечеть, с другой – на огромную синагогу, в которую могли уместиться все верующие земель Израилевых. Удивившись еще и заоблачным ценам на такси, Лев Давыдович вскоре очутился в аэропорту Самара. Тут все оказалось нормально, без «вывихов»: здания, как и положено в Аэрофлоте, приземистые.
С немецкой точностью рассчитав время, уже через час после прибытия на аэровокзал Шейнин встал в очередь на регистрацию, отметившись у старшей туристической группы. Пассажиры, прошедшие регистрацию, имели возможность зайти в магазин беспошлинной торговли. Лев Давыдович, проходя мимо, за стеклянной перегородкой увидел еврейского священнослужителя – в черном костюме, белой сорочке, застегнутой наглухо, и шляпе. Все бы ничего, если бы раввин с короткой бородкой не покупал...
В его руках управляющий аэропортом увидел продолговатую коробочку разрекламированного одеколона «Юнкерский» по цене восемнадцать долларов. И сейчас реклама одеколона над прилавком бросалась в глаза: «Он русский – и это многое объясняет». В случае с евреем, точнее, с выбором парфюмерии, – наоборот, малость запутывало. Если бы Шейнин был израильским полицейским, заподозрил бы неладное, как в случае с террористом-смертником. Если у последнего не «бил» багаж, то у этого – парфюм.
«Где я мог его видеть?» – задался вопросом Лев Давыдович. Лицо священника за круглыми очками со слегка затемненными стеклами показалось ему знакомым.
На смену немецкой точности пришла английская педантичность: самому подойти и представиться Шейнин посчитал неуместным, может, подумал он, в самолете их места окажутся рядом. В случае чего, игнорируя лишенные смысла правила приличия, можно будет напроситься к соотечественнику на соседнее кресло.
Пассажиры дружно погрузились в автобус, доехали до самолета и выстроились в очередь перед трапом. Среди них было много женщин и детей и даже один священник. Этакий еврейский капеллан на гражданском воздушном судне. Он стоял в числе первых и прошел на борт, на секунду обернувшись.
«Бесспорно, где-то я его видел», – уже не сомневался Шейнин. Именно сейчас он почувствовал это, когда священник задержался на трапе. Почувствовал остро, словно уже переживал однажды схожий момент. Именно на трапе, у входа в самолет?
Директор пропустил вперед себя женщину с ребенком, и у него внезапно пересохло во рту. Дежа вю. Даже голова слегка закружилась.
Священник. Не дает покоя мысль о культе. Когда он последний раз беседовал с раввином, имамом, православным батюшкой?..
Православным...
Православным?..
Нет, не вспомнить. Непроизвольно качая головой, Шейнин ворочал страницами памяти. Хотя... Может, он не знает его, но слышал имя? При чем тут имя, если голова забита лишь расплывчатым образом и такими же неясными моментами, связанными с самолетом. А значит, с работой целиком? С огромным международным аэропортом, куда ежедневно прибывают десятки рейсов? Как тут вспомнить какой-то отдельный момент, который, может быть, лишь краем коснулся его памяти?
Но нет, не краем. Что-то значительное произошло, иначе не участился бы пульс, не закружилась голова.
Так, хватит всех пропускать, решил Шейнин, женщины и дети уже на борту, остались одни мужчины.
Что?!
Одни мужчины?!
Вот-вот дастся в руки разгадка.
Он решительно шагнул на первую ступеньку трапа, кивком головы ответил на улыбку стюардессы. В салоне первым делом огляделся... Вот он, странный покупатель, странный пассажир, заставивший поволноваться директора аэропорта.
– Здравствуйте. Летите в Рим? Не против моего соседства?
– Добрый день, – отозвался священник, отвечая на вопросы не по очереди, а «каскадом». – Не против, садитесь, пожалуйста. Лечу в Рим, как вы правильно заметили.
Марковцеву проще было покинуть страну, к примеру, из международного аэропорта Самара, нежели из Шереметьева. Впрочем, он держал в голове и другой вариант – аэропорт Новоград, учитывая один момент: если на каком-то контрольно-пропускном пункте и будет усилено внимание, ориентированное на поимку преступника, то не в Новограде. О Марковцеве помнят в этом городе, многие видели его в лицо, тем самым внимание их притупится. Они жили не его образом, а собственно событиями. Некоторые, противореча логике, но не психологии человека, ждали чего-то похожего. Но только не возвращения в эти края Марка.
Все же Сергей отказался от этого варианта. Но кто мог предположить, что на борту самолета, отправляющегося в Италию, где на его счету лежала круглая сумма денег, он встретит знакомое лицо именно из Новограда. Роковая случайность, иначе не назовешь.
Он покидал родину в тот день и час, когда с журналиста телекомпании ТВ-6 снимался запрет на обнародование видеоматериала, записанного в день публичной казни Султана Амирова. Именно в этот час генерала Прохоренко корежило от злобы, а минуту назад выпустило из клещей кратковременного шока. Попутно начальник управления сделал резонный вывод: его специальный агент сейчас далеко от родных рубежей и водоразделов.
– Надолго? – упорствовал Шейнин, решив, пока не вспомнит, так и будет задавать вопросы. Отчасти потому, что чувствовал: еще немного, и он получит окончательный ответ.
Положив ручную кладь на полку, Шейнин собрался опуститься в кресло, но его остановил голос соседа:
– Не в службу, а в дружбу: положите и мой саквояж, пожалуйста.
В службу...
В памяти Льва Давидовича всплыло нечто библейское: «Марка возьми и приведи с собой, ибо он мне нужен для служения». И слова эти прозвучали будто бы голосом собеседника.
Шаг за шагом он приближался к разгадке.
– Спрашиваете, надолго ли я улетаю? – Сергей дождался, пока его сосед займет место рядом. – Кто знает?.. Здесь я увидел все, что должен был увидеть. Но, возможно, скоро я вернусь. Возвращение – это покаяние, однако оно не подразумевает забывчивости о собственных грехах. Маймонид говорил о покаянии в три этапа: «Осознание греха, отказ от греховного поведения и неповторение подобного в последующем». Не повторение – говорю это искренне, Лев Давыдович, потому как вы узнали меня.
