Борис Мишарин - Исцеление
Картина начинала проясняться. Ни разу не было названо имя Михайлова, но и без этого было понятно, что речь идет о нем. «Компра» в России и деньги там сделают свое дело, на это рассчитывали американцы. «Посмотрим», — вслух произнес Пустовалов. Никифоров мелкая сошка, он наверняка не знает и не догадывается — зачем это все нужно. А Чабрецов? Здесь предстояло поработать, установить все его связи, выйти на ЦРУ, узнать: что еще он успел натворить? Как секретоносителю, ему можно и нужно закрыть дорогу за границу, он не расценит это, как «колпак».
Пустовалов набросал план мероприятий и понес на утверждение Степанову.
* * *Мария Степановна проснулась раньше обычного, лежа, с открытыми глазами, размышляла: выполнил ли Альберт ее просьбу? То, что он мог это сделать, она не сомневалась, но хватило ли ему времени? Исполнить ее заказ не трудно, все упиралось во время, вернее в его практическое отсутствие для исполнения заказа. Найти мастера, поручить изготовление индивидуального, особенного шедевра можно, но времени на его исполнение слишком мало, слишком… Но она верила, что муж постарается, приложит все возможности и силы, использует связи, которые у него были не маленькие.
В способности Альберта она верила и скорее всего думала — возможно ли вообще изготовление такого изделия за несколько дней? А уезжать, не отблагодарив Михайлова, не хотелось.
Взгляд Загорской упал на компьютер. Ранее она и не предполагала, что есть такие: говорящие, умеющие понимать человеческую речь и отвечать на нее. Дом, напичканный электроникой, до сих пор удивлял ее и особенно поражал Михайлов, способный делать такие операции, о которых знаменитые хирурги не могли и мечтать. А его дети… Это вообще неподражаемые создания: маленькие, славненькие пупсики, говорящие по-взрослому.
Она любила вспоминать, как впервые увидела и заговорила с ними по-детски просто. Они отвечали, как их зовут и сколько им лет, что любят конфеты и любят играть. А когда пошли к себе, Юля сказала Виктору по-французски: «Ничего тетка, можно общаться, если в детство впадать не будет». Мария Степановна, услышав, пришла в неописуемый восторг, а Юля покраснела и добавила: «Извините, они не знали, что вы понимаете по-французски». Загорская представила, как поразятся ее знакомые, услышав рассказ об удивительных и замечательных детях.
Она вздохнула, вспомнив о подарке и муже. Была бы ее воля — перевела бы время на несколько часов вперед, когда можно ехать в аэропорт, встречать мужа. Поднявшись с постели, она приняла душ и сейчас сидела, подкрашивая брови, ресницы, придавая лицу привлекательность и красоту. Дни, проведенные у Михайловых, сильно изменили ее — тренажеры помогли сбросить несколько килограммов веса, лицо посвежело, тело налилось энергией. Столько радости, сил и здоровья она не получала ни на одном курорте.
Прилетевший за ней в Н-ск муж так и сказал, что ее не узнать, выглядит, как 15 лет назад, а может и больше, не знал, что Михайлов еще и омолаживает! Довольная похвалой, она ответила, что это здоровье, которое ей дал доктор, омолодило ее, тренажерный зал, бассейн и свежий воздух довершили дело.
Ей не терпелось узнать другое — привез ли муж подарок, который она заказывала по телефону, но спрашивать при Вике, тоже поехавшей встречать Загорского в аэропорт, не стала. По виду догадалась, что привез, и Марине очень хотелось взглянуть на него — правильно ли понял ее Альберт, сумел ли мастер передать ее мысль?
Ничего не подозревавшая Вика, подумала, что им хочется побыть вдвоем и по приезду домой сразу, оставила их одних, сославшись на домашние дела.
Первым делом Загорская попросила показать подарок, а ему хотелось расспросить ее о здоровье, как прошла операция, как она себя чувствует? Альберт Иванович подавил свое нетерпение, поняв, что со здоровьем и самочувствием все в порядке. Он не рассчитывал увидеть жену такой цветущей.
— Знаешь, Машенька — ответил он, улыбаясь и доставая коробочку, — очень сложно было уложиться в такие сроки, но, увидев тебя, я понял, что мои труды не напрасны. Ты действительно выглядишь великолепно! Я и представить себе не мог, что Михайлов такой кудесник, думал, что пресса, как обычно, преувеличивает его способности.
— Не кудесник, Алик, а Чудотворец! Ну, не тяни, пожалуйста…
Она взяла из его рук коробочку и открыла, ахнула от удивления.
— Получилось, Алик, получилось! Какой ты у меня молодец, — Марина обняла его и поцеловала торопливо в щеку, — сегодня же за обедом подарим. Пойдем, я покажу тебе дом…
Любуясь ею, Альберт придержал ее за руку. Марина обняла его и покраснела, чувствуя, его горячее дыхание.
— Потерпи, милый, до вечера…
За обедом, когда все уселись за стол, Загорская встала и попросила слова.
— Уважаемый Николай Петрович, я очень переживала и беспокоилась, что так и не сумею отблагодарить вас за блестяще проведенную операцию, за то радушие и гостеприимство, с которым вы меня приняли в своем чудесном доме. — Она подняла руку, чувствуя, что Михайлов сейчас вежливо прервет ее, как бы прося его этим знаком помолчать еще немного. — От всего своего сердца хочу подарить вам этот скромный и маленький подарок.
Она протянула ему коробку, завернутую в целлофан и перевязанную ленточкой. Михайлов взял ее, открыл и долго разглядывал молча. Загорская волновалась, ее сердце гулкими ударами отдавалось в груди и, казалось, его стук слышат все за столом. «Вдруг не возьмет, поймет не так», — переживала она.
Наконец, Михайлов поставил подарок на ладонь и протянул его Вике.
— Посмотри, дорогая, какая прелесть!
Вика очень осторожно взяла его в руки. На маленьком пьедестале стояла поразительной красоты хрустальная фигурка женщины, протягивающая обе руки вперед, которыми она придерживала сердце. Его колоритно алый цвет контрастировал с изящной, прозрачной фигуркой, казалось, вот-вот с него упадет капелька крови. На хрустальном личике отсвечивало восхищение и гордость, с которыми она отдавала свое сердце. Внизу, на пьедестале, надпись: Сердечному доктору Н.П. Михайлову от благодарной пациентки. И чуть ниже — М. Загорская.
Алла подсела поближе и они с Викой разглядывали это изумительное искусство, восхищаясь работой мастера.
— Мария Степановна, такой прекрасный подарок я не в силах не взять, не могу отказаться от удовольствия поставить его в кабинете и любоваться им. Огромное вам спасибо, Мария Степановна.
— Что вы, Николай Петрович, о чем вы говорите? Это вы подарили мне жизнь и счастье, это вам огромнейшее спасибо и вечная благодарность. Теперь, — она приложила руку к сердцу, — оно ровно бьется у меня в груди, я могу ходить, дышать, бегать, грустить и наслаждаться! И я очень рада, что вам понравился мой подарок. Мы с Аликом ваши вечные должники…
Загорская вспомнила, что Вика говорила ей, как не любит он длинных восхвалений и остановилась, хотя хотела сказать еще многое. Слишком переполнено было ее сердце уважением и благодарностью к этому знаменитому, чудесному и одновременно простому человеку. Она еще раз убедилась, что все великие — оказываются обычными людьми с некоторыми чудаковатыми, обычно житейскими, странностями, которых у Михайлова она не находила. Он не страдал домашней забывчивостью и рассеянностью, приторной интеллигентностью и вежливостью, в нем не было ничего кичливого и показного. Обычный человек, которого если не узнает в лицо собеседник — никогда не догадается, что рядом с ним находился великий доктор.
После обеда она долго рассказывала мужу в подробностях всю историю своего здешнего пребывания, начиная с самолета, из которого, как ей казалось, она уже не выйдет живой. Алик слушал ее внимательно и удивлялся одному — Михайлову под 50, почему о нем никто не слышал раньше, несколько лет назад. Кто он? Сезонный и очень популярный мотылек, как некоторые певцы и певицы? Или он пришел всерьез и надолго? Тогда нет ему цены и должной славы…
На следующий день, в воскресенье, Загорские улетели домой в Москву, оставив после себя напоминание — изящную хрустальную статуэтку, безвестный автор которой заслуживал почета и уважения человечества.
После отъезда гостей в доме Михайловых несколько часов стояла тишина. Казавшееся безлюдье не соответствовало действительности — в обманчивом затишье трудились горничные, повар и охрана. Сам Михайлов собирал сверхмощные компьютеры, которые, он был уверен, скоро понадобятся. Алла и Вика играли с детьми в шахматы. Развитые не по возрасту, они уже частенько обыгрывали мать и бабушку, но сегодня решили свести партии в ничью — всем захотелось побыть вместе, без гостей.
Они вчетвером направились в кабинет отца и мужа. Михайлов никогда не запрещал приходить им в любое время, но Алла и Вика старались без нужды не беспокоить его, когда он работал. Они привили эту привычку и детям. Но сегодня потребность родного общения пересилила здравый смысл и они гурьбой ввалились к нему.
