Александр Бушков - Крючок для пираньи
— Слушай, — окликнул Кацуба. — А если это…
— Другие предложения есть? — огрызнулся Мазур. — Не слышу что-то.
Не без труда справившись с застежками комбинезона, Кацуба извлек «Макаров», перевернул его дулом вниз. Из дула вытекла струйка воды.
— Вот то-то, — сказал Мазур, чувствуя, что промок насквозь. Вода, правда, давно степлилась. — Не вижу выхода… Гудок, я тебе скажу, довольно мощный, судно должно быть крупное…
— Хорошо бы «Достоевский»… — мечтательно сказал Кацуба.
— А другим здесь и взяться неоткуда. Давай, включай свою дымовуху.
Кацуба сорвал кольцо, неожиданно фыркнул.
— Ты что? — поинтересовался Мазур. — С ума сходить вроде бы рановато, и часу в воде не болтаемся…
— Да вспомнил вдруг документальный фильм. Классе в третьем смотрел. Про космонавтов. Совершенно та же сцена — лежит себе на воде в красном скафандре, такую же дымовуху держит…
— Я тоже что-то такое помню, — сказал Мазур.
Попытался оглядеться, но в поле зрения были только невысокие волны. Оба покачивались на воде, испуская дым, пытаясь отогнать дурные предчувствия.
Потом сбоку надвинулся шум мотора. Над Мазуром неожиданно оказался чистенький, бело-кремовый борт, вдоль которого тянулся леер. Несколько рук подхватили его под мышки и под коленки, перевалили через борт.
Рядом тут же оказался Кацуба. Сразу несколько человек накинулись с вопросами, перебивая друг друга. Гражданские морячки в полной форме, чистенькие, аккуратные, как с картинки, — по нынешним временам большая редкость. Точно, «Достоевский».
Мазуру никак не удавалось сесть нормально — Кацуба, тот и вовсе ворочался в надутом комбинезоне, словно перевернутая на спину черепаха — и ему кинулись было помогать, сами плохо представляя, что нужно делать.
— Да все нормально, ребята, — сказал он бодро, справился с застежками-пряжками, расстегнул костюм сверху донизу и, изгибаясь, выполз из него.
Сразу стало холодно на ветру. Он был мокрехонек.
— Откуда? — спросил единственный среди находившихся в мотоботе, щеголявший офицерскими нашивками.
— «Морская звезда», — сказал Мазур, косясь на банку. — Затонула с час назад.
Тот уставился недоверчиво:
— Вы же с нами рядом в порту швартовались…
— Ценное наблюдение, — сказал Мазур.
Огляделся. Кабельтовых в трех белел красавец «Федор Достоевский», даже отсюда можно было рассмотреть, что вдоль борта словно бы протянулась тройная пестрая кайма — это на всех палубах толпились ярко одетые туристы, получившие нежданно совершенно бесплатное развлечение, не включенное в стоимость билета.
— Позвольте! Погода прекрасная, никакого штормового предупреждения, корабль у вас был отличный… Как вас угораздило на спокойной воде?
— Знаете, я об этом поговорю с капитаном, — сказал Мазур, ежась от знобкого ветерка.
— Морской змей, — сказал Кацуба, лязгая зубами. — Вынырнул, паскуда, под самым бортом, да как давай корму жевать…
Молодые матросы таращились на него, определенно решая для себя нелегкий вопрос: рехнулся спасенный от радости или в самом деле не врут бульварные газетки?
Мотобот на полной скорости пошел к теплоходу. Моряк — судя по нашивкам, третий помощник, — кажется, немного обиделся из-за того, что спасенные его героическими усилиями не спешат излить душу, сидел, отвернувшись.
— Нас что, с мачты заметили? — поинтересовался Кацуба.
— Запеленговали, — словоохотливо отозвался ближайший матрос. — Поймали SOS. Слушайте, а рация у вас где? Это что, костюмы такие, сами сигналят?
— Ага, — сказал Кацуба. — Новейшее достижение технической мысли.
— Так, а насчет морского змея…
— Был морской змей, — таинственно сообщил Кацуба. — Глаза, как плошки, орет дурноматом…
— Нет, правда?
— Привиделось ему, — сказал Мазур.
И подумал: что там ни болтай люди, сторонние предчувствия продолжают работать. Все утро места себе не находил, на стену лезть хотелось — и оказалось, не зря, неведомо откуда пришедшее загадочное чувство старательно предупреждало. Не будь это всегда облечено в смутные, непонятные образы — скольких удалось бы спасти…
Почему же в таком случае нет радостного облегчения? Пришло на миг и схлынуло. Осталось прежнее тягостное ощущение: словно забыл что-то важное, словно что-то вертится на границе сознания, никак не оформившись в слова…
Зрелище было первосортное. Давненько Мазур не становился объектом столь пристального внимания и жадного любопытства. Третий помощник поднялся первым с гордым видом героя-спасителя, а следом взобрались Мазур с Кацубой, с которых все еще капала морская водичка. За ними матросы добросовестно тащили яркие, по-прежнему надутые костюмы — у Мазура не было охоты вспоминать, где следует искать клапан, чтобы стравить воздух, а матросики и подавно не знали.
Лица сливались для него в одно пестрое пятно. Чуть ли не перед носом возник объектив видеокамеры — а там еще одна, и еще, импортный народ жаждет запечатлеть столь экзотическую сцену. Кто-то сунулся с вопросами, Мазур отмахнулся, даже не врубившись толком, на каком языке спрашивают.
Они пробирались сквозь толпу, являя собой живую иллюстрацию к строкам классика: «По улицам слона водили…» Хорошо еще, матросы деликатно распихивали напирающих. Кажется, справа мелькнуло лицо Джен.
Первым делом их отвели в душевую — хорошо еще, не торчали у кабинок и Мазур смог без посторонних свидетелей вытащить из-под куртки пистолет. Как и у Кацубы, из дула потекла вода. Магазин тоже мокрехонек. Патроны, конечно, со временем высохнут, но полагаться на них после такой купели что-то не тянет… Осечку могут дать запросто.
Из соседней кабинки высунулся Кацуба:
— М-да, такими стволами только интеллигентов по башке стучать… И не более того. Как самочувствие?
— Жив, — кратко ответил Мазур.
— А отчего не бодр?
Мазур промолчал, махнул рукой. Одежду принесли если и не новую, то стираную и глаженую — форменные брюки, тельники, бушлаты. Неожиданно для себя Мазур оказался вдруг в облике гражданского матроса — это каперанг-то… На Кацубе все это сидело, в общем, лучше, чем следовало ожидать: в сочетании с тельняшкой, как ни странно, бороденка показалась не столь уж и паскудной.
Прежде чем в дверь сунулся матрос, они успели запихать под тельняшки, за пояс, мокрые пистолеты. И принялись сушить над батареей офицерские удостоверения — морская вода не успела окончательно изничтожить фотографии и сделанные обычными чернилами надписи, но попортила изрядно. Он только сейчас вспомнил, что вместе с «Морской звездой» пошел ко дну старый офицерский кортик — и отчего-то опечалился совершенно по-детски, словно упустил в воду одну из своих наград.
— Обсохли? — жизнерадостно спросил матрос.
— Мы-то да, да они-то нет… — сообщил Кацуба, почти прижав к батарее красную книжечку.
— Вас к капитану, так уж полагается… Ого! Вы военные, что ли? Точно…
— Я же тебе объясняю, — сказал Кацуба. — Морского змея ловили, было такое задание Родины… По подозрению в шпионаже.
— Да пошли уж, — махнул рукой парень, очевидно, разуверившийся в нездоровых сенсациях. — Все равно, господа офицеры, лучше нашего боцмана травить не сумеете… сначала велено вас к доктору сводить, а потом пред капитанские ясны очи…
— Сейчас, — сказал Кацуба. — Деньги подсушим и прочие бумажки…
Матрос торчал за спиной:
— Слушайте, что там у вас такое стряслось? По левому борту, кто-то говорил, громыхнуло что-то похожее на взрыв…
— Метеорит, — сказал Кацуба. — Ты не лыбься, между прочим, были случаи…
Доктор, восседавший в сверкающем белизной кабинете с табличкой «Аmbylance» на двери, оказался молодым и уверенным в себе до легкого нахальства. Особо он вокруг потерпевших кораблекрушение не вытанцовывал, честно заявив, что вид у них и без того бодрый. Узнав, что в воде они провели не более часа, откровенно заскучал, для проформы выслушал, сунул по ложечке панадола, по парочке таблеток и отправил восвояси, чему они не особенно и огорчились.
Зато капитан был, как с картинки — с красивой проседью на висках, в белом кителе, на пальце красовалась массивная золотая печатка с адмиралтейским якорем, а на столе красиво разложены прямая трубка, сине-белая жестянка с голландским табаком и роскошная зажигалка. Тут же присутствовала бутылка коньяка. Мазур с ходу определил «первого после бога» как дешевого пижона — впрочем, коньяк, если верить этикетке, был хорош, а две стопочки предназначались явно для них с Кацубой.
Тут же, за столом, помещался лысоватый хлыщ, одетый с иголочки, с подобранными в тон галстуку носками и носовым платком. Если капитан считал нужным изображать радушие и некоторую заинтересованность, то лысоватый смотрел откровенно неприязненно. Что их ничуть не смутило — видывали виды…
