Насмешки судьбы (СИ) - "Arne Lati"
- Ты, вроде как, тоже, - подбодрил его Сет, сильнее сжимая пальцы на чужом плече. И да, даже Ян понял, как сильно тот нервничал, это было видно не только по сведенным бровям и плотно сжатым от напряжения губам, но и внутренне чувствовалось, на каком-то интуитивном уровне.
- И какая может быть любовь тогда?
- Обычная, - возмутился Сет таким пренебрежением к себе. - Если у меня груди нет, меня что, и любить нельзя?
- Да, отсутствие груди - это твой единственный недостаток, - не смог не съязвить Ян, все же отталкиваясь от него и вставая напротив.
- Ты же допросишься... выпорю, - сексуальным, до безумия провокационным голосом осведомил его Сет, при этом умудрился подмигнуть и показать кончик розового языка, который нестерпимо хотелось облизать. В паху сразу потяжелело, взгляд забегал и Ян, выдавая сам себя, нервно сглотнул.
- Я просто понять не могу, что тебе от меня надо, - в который раз повторил парень, чувствуя, как из-за нарастающего возбуждения мозг начинает отключаться.
- Я тебя хочу. Всего. У себя. Чтобы рядом был и, так уж и быть, скрашивал мое одиночество холодными ночами. Ян, я не буду тебе что-то обещать, просто предупреждаю, что все равно ты останешься моим. Считай меня сволочью, эгоистом...
- Мудаком, - помог ему Ян, неосознанно начиная улыбаться.
- Нет, это лучше опустить, - подхватил его настрой Сет, - но избавиться от меня ты уже не сможешь, я не захочу.
- То есть, мое мнение...
- Ян! - рявкнул на всю улицу Сет, окончательно теряя терпение, - если ты сейчас не сядешь в машину, я разложу тебя прямо тут на капоте и трахну на глазах у всей тюрьмы! - от такой перспективы у парня задергался глаз и сладко засосало под ложечкой, в животе вообще, с бешеной скоростью стали размножаться бабочки и щекотать крыльями все внутренности... - Марш в машину! Нам еще два часа пилить.
Ян, матеря Сета на чем свет стоит, полностью проигнорировав вежливо открытую переднюю пассажирскую, забрался на ЗАДНЕЕ сиденье, скинул кроссовки и, развалившись на сколько получилось, повернулся к Сету задницей, сообщив: "До приезда не кантовать"...
Часть 25
Ян
Выбираюсь из полупустого автобуса, с неохотой покидая душный салон. И ноги вроде не идут, и идти надо. Не то чтобы совесть там проснулась, или еще что, просто чувствую - мне необходимо убедиться, что все в порядке... и все. Я уйду. Точно решил. Но пока не проверю, не смогу жить спокойно.
Пыльная дорога ровно стелется под ногами, клубы песка оседают на кроссовки, по краям зацветают полевые цветы, разбавленные сорняком и редкими кустарниками. Толстовка висит на плече, но даже в просторной футболке довольно жарко. Сказать, что идя сюда я наступаю себе на горло - это ничего не сказать. Каждый шаг приближает меня к пропасти, из которой так отчаянно выбирался все последние годы, как только удалось отсюда вырваться.
Этот дом, небольшое строение наподобие барака, изрядно потасканное и запустелое, но все еще в работе,что не может не ужасать, нагнетает ужас и вселяет страх.
Неприятная дрожь раздражает кожу, виски сдавливает так, что в голове шумит, нервы постепенно стягивает в тугой жгут и, кажется, достаточно одного неосторожного слова, чтобы взорваться от переизбытка напряжения. Прийти сюда - значит вернуться в прошлое. Почти путешествие во времени. Хоть я и стал старше, эмоции остались те же: детские, яркие, невыносимо болезненные. Каждый шаг, как укол в сердце. Потому что вспомнить надо, хотя бы образ, или быть может цвет глаз, а в памяти одно сплошное серое пятно. Что это? Блок подсознания, дабы защитить нежную еще тогда детскую психику, или мое личное желание забыть все, что связанно с прошлым, но никак не могу вспомнить его черты лица, походку, хоть что-нибудь.
Подойдя ближе к высокому кованому забору, по типу, как на кладбище... хотя так и есть, это место - кладбище для детской психики, смотрю сквозь пыльные и кое-где проржавевшие прутья. По ограде бегают дети, кто-то играет в песочнице, где давно нет песка, а лишь грязь и щебень, кто-то качается на расшатанных качелях, играя с опасностью и не видя реальной угрозы, кто-то курит в сторонке, игнорируя ор воспитателей и их матерные просьбы вести себя тихо. Я не могу сказать, что мне страшно все это видеть, хотя это тоже, но, блядь, это будто другая реальность. Тут и воздух другой, более спертый что ли, и лица, заполненные печалью и смирением с неизбежным, и земля под ногами серая, хоть и имеются пару кустов вдоль забора. Тут нельзя жить, это ад. Ад, где ты всегда останешься непонятым и никто не сможет научить тебя любить. У меня - так напрочь отбили это желание, приносящее только разочарование.
- Извините, - зову перекрашенную блондинку лет за сорок со жжеными волосами и безумным макияжем на лице. Она, окинув меня презрительным взглядом, вновь вернулась к чтению газеты.
- Слышь, тварь! - рявкаю еще раз, от чего тетка умудряется подпрыгнуть из положения сидя.
Что ж, Ян, теперь все внимание на тебя. Причем не только ее, но и детей, которых отчаянно старался не разглядывать. Мне не надо его видеть, я просто хочу знать, жив он или нет.
- Что Вы себе позво...
- Рот закрой, - выходит слишком дерзко, хотя я и не любезничать сюда пришел. - Темник Сергей где? - интересуюсь уверенно, а голос чуть не сорвался на крик. Черт, как курить хочется.
- А нет его, дяденька забрал, - выскакивает к забору озорная девчушка в заляпанном серыми пятнами платьице и с нескрываемым интересом разглядывает меня. И я бы и рад улыбнуться, все же дитя не виновато, что я такое хамло уродилось, да эмоции душат, будто и не я вовсе, а механическая машина без чувств.
- Закрой рот! - рявкает на нее воспиталка и меня напрягает эта доля беспокойства, что проскользнула в ее голосе. - Нет его, забрали...
- Кто?
- Это конфиденциальная информация.
- Кто?! - рявкаю на всю улицу и немного сожалею, когда вижу вздрогнувшие плечи девчушки и ее поникший взгляд.
- Он странный был, слова нехорошие говорил, курил много... - все та же девчушка с нескрываемой печалью в глазах.
Что-то в момент переменилось, не во мне, нет, в окружающем. Глаза воспиталки полыхнули неприкрытой злобой и ненавистью, рука взмыла ввысь и, прежде чем успел сделать выдох, удар приходится малышке по затылку. Ребенок, потеряв равновесие, падает на железные прутья и рассекает себе бровь. Капли крови на зареванном детском лице послужили для меня спусковым крючком.
Просовываю руку между прутьев, хватаю "воспитателя" чуть ниже локтя и, выдернув руку к себе и крепче перехватив, резко поворачиваюсь в сторону, придя в себя только тогда, когда слышу хруст сломанной кости и женский крик.
Она падает на землю, из открытого перелома видна часть сломанной кости и кровь... много крови. Присаживаюсь перед ней на корточки, складывая руки на коленях, и заглянув в ее черные от злобы и боли воспаленные от слез глаза, спокойно интересуюсь:
