Владимир Моргунов - Кто закажет реквием
Когда я на фотографию Германа посмотрела, молодой человек в плаще и кепочке, который представился старшим лейтенантом Хохловым, заметил, что человека на фотографии я узнала. «Вот ведь как получается, Кристина Викторовна, — гнусным таким голоском тянет, — выходит, знали вы о том, что являетесь ВИЧ-инфицированной, а продолжали иметь контакты.»
Тут я не выдержала и психанула: «Да что вы, — говорю, — за чушь несете? Это провокация какая-то!» И вот тот тип, который с самого начала не представился или которого не представил Хохлов, вдруг подает голос: «Никакой провокации тут нет, в марте этого года вы обращались в анонимный пункт по ВИЧ-тестированию. Реакция у вас была выявлена положительная. Это, конечно, не означало, что вы больны СПИДом, но разносчицей вируса вы являлись, вы это прекрасно знали». Мне бы сразу сообразить, что если тестирование анонимным было, то они меня «вычислить» вряд ли смогли бы, но, очевидно, весь их расчет на том и строился, что я со всеми тонкостями не была знакома. Ну, и реакция у меня сверхэмоциональная, конечно, к анализу не располагающая: «Вы, собственно, кто такой? Чего вы мне лапшу на уши вешаете?» А он мне с этаким достоинством отвечает: «Я — заместитель главного эпидемиолога города Конюхов…» Еще он имя-отчество выдал, но я не запомнила.
И вновь у меня чувство нереальности возникло. Сплю я, что ли, думаю? Электричка моя уже тю-тю, бабка наверняка волнуется, а эти гады какую-то ахинею несут, но ведь обставлено у них все по-настоящему — на сон мало похоже во сне детали размазаны как-то.
И тогда главврач поликлиники — я сразу почти что симпатией к нему прониклась, потому что он изображал какое-то озабоченно-озадаченное сочувствие ко мне: дескать, лично ничего к вам, девушка, не имею плохого, даже совсем наоборот, но вот вынужден заниматься такими вещами в силу обстоятельств и по профессии — да, этот самый главврач и говорит: «Кристина Викторовна, я понимаю, что вам неприятна эта процедура, но ведь надо же что-то делать для того, чтобы остановить СПИД. Возможно, произошла трагическая ошибка — трагическая в том смысле, что не вы явились источником заболевания этих молодых людей, а наоборот, кто-то из них заразил вас. Вон у этого Германа Михайлова списочек контактов — ого-го! Вы в этом списочке четвертой стоите. А ведь возможно, что и еще какие-то контакты он имел, о которых не упомянул, в том числе и гомосексуальные».
Я тогда и говорю ему: «Послушайте, это бред какой то. Если уж вы подозреваете меня невесть в чем, давайте, возьмите анализ, сделайте этот тест, убедитесь в том, что я никакого отношения ни к этим молодым людям, ни к СПИДу не имею.»
Он вроде бы даже обрадовался тому, что все так легко и просто разрешилось: «Отлично, мы вас, собственно, за этим в пригласили сюда».
Я про себя подумала: ни фига себе «пригласили»! Но промолчала. Весь этот разговор происходил в кабинете главврача. И он говорит мне, главврач: «Вот, Лариса Федоровна сейчас очень быстренько возьмет у вас все пробы, а через пару дней нам с вами все станет ясно. Я ведь даже не исключаю того, что имеет место самый обычный оговор. Возможно, эти парни выдавали желаемое за действительное.»
Пошла я по коридору за медсестрой, которая, значит, Лариса Федоровна. Та меня завела в комнату, на двери которой написано «Манипуляционная». Демонстративно так сняла упаковку с одноразового шприца, взяла вначале кровь из вены. Потом сказала: «Я вам сейчас препарат введу — у него действие почти такое же, как у прививки, и последействие тоже аналогичное: может быть покраснение и припухлость. В таком случае вы к больному месту сухое тепло прикладывайте, желательно это место не мочить хотя бы в течение суток.» И опять сняла упаковку со шприца, разбила ампулу, вытянула шприцем ее содержимое. Я закатила рукав, она мне руку выше локтя ваткой со спиртиком протерла, потом очень профессионально — тюк! Я ничего и не почувствовала. Эта Лариса Федоровна ватку со спиртом попросила придержать некоторое время. Ну все как надо, все как обычно в таких случаях происходит! Убаюкала меня просто эта обыденность.
И убаюкала до того, что через несколько секунд я и в самом деле почувствовала — плыву. Как после бокала шампанского — оно в голову сразу ударяет вроде бы из-за углекислого газа, который спирт по крови быстрее разносит.
Медсестра мое состояние заметила и спрашивает так озабоченно: «Что такое? Вам нехорошо?» Я проваливаюсь куда-то и думаю, что это уже и впрямь нехорошо: бабка где-то переживает, а я тут, может быть, загнусь сейчас, и никто меня не найдет, потому что никакая это не прививка, никакая это не проба…
Потом я стала ощущать, как меня куда-то переносят и перевозят. Голос женский: «Я ее сопровождаю». И другой голос, тоже женский: «А что с ней?» «Кома.» «Ой, ужас какой, такая молоденькая!» Потом опять какой-то свет, шум, тряска, меня опять куда-то несли…
— Все ясно, — Бирюков хлопнул себя ладонями по коленям. — Сначала тебя переправили на вокзал и везли на поезде в спальном вагоне. Там два человека в одном купе как раз размещаются. С тобой могли делать все, что угодно — я имею в виду то, что тебе, скорее всего, вводили препарат, чтобы поддерживать «коматозное состояние». Когда ты очнулась?
— Вчера. Скорее вечером, чем после полудня. Темно уже было, хотя сейчас рано темнеет. И очнулась я в той самой комнате, из которой ты меня… изъял.
— Что же, скорый из Южнороссийска, кажется, в двадцать ноль-ноль отходит. Часов двадцать в пути, значит, в Москву тебя доставили вчера часа в четыре пополудни. Выглядело это так со стороны — больную транспортируют из провинции в столичную клинику, дабы здесь начать борьбу за ее исцеление. А на самом же деле…
— Но что все-таки на самом деле? — обеспокоенно спросила Кристина. — Я ничего до сих пор не понимаю. Мне показалось, что содержат меня в какой-то спецпсихушке: на окнах решетки, дверь на запоре всегда, кормят в палате, в туалет выпускают только под конвоем санитаров.
— Да, почти что спецпсихушка, — невесело ухмыльнулся Бирюков. — У нас вся страна — спецпсихушка. Ладно, сейчас тебе надо будет отдохнуть, сил поднабраться. Мы съездим сначала в то место, где твоя сестра содержится — переоденешься. Не знаю, что на ней твое, что ее, а только не возвращаться же тебе в Южнороссийск в этом халатике. Ты сразу поняла, что не в Южнороссийске находишься, когда в себя пришла?
— Да, разговор не наш, московский.
— А кто же говорил?
— Санитары между собой, врач ко мне заходил еще пару раз.
— Вот как? И по какому же поводу он заходил?
— Самочувствием интересовался. Я его спрашивала, почему меня тут держат, а он так ухмылялся и отвечал: «В ваших же интересах, в ваших же интересах».
— Хорошо, выйдут им еще боком наши интересы. А сейчас будем устраиваться на ночлег…
Он подошел к телефону, набрал номер, несколько секунд слушал гудки, потом лицо его прояснилось:
— Наталья, добрый вечер! Наташ, мы так странно разошлись не больше месяца назад, что я почувствовал настоятельную необходимость вновь тебя увидеть. Да ничего я не звезжу, Наташ. Понимаешь, сад листву теряет (уже вроде даже потерял), дочка подрастает — я к тебе сейчас с дочкой своей в гости приеду — вот только в доме не наточены ножи. Урванцева, блин, при чем тут бред? Это почти что классика, это Шуфутинский. Ладно Наташ, я буду предельно конкретен: можно к тебе в гости через час? Все, набился. Отлично. Целую ручки.
Потом они поехали на квартиру к знакомому Беклемишева, где содержалась Галина. Та с нескрываемым интересом разглядывала свою сестру, хотя явно не испытывала особой радости при виде ее. В общем, эта встреча не напоминала встречу любящих сестер.
— Ты отдашь Кристине ту одежду, которая сейчас на тебе, — распорядился Бирюков, — а сама облачишься в ее халатик. И не вздумай опять играть в маскарад, — мрачно пошутил он, — потому что теперь-то я сразу различу вас.
Одеждой сестры поменялись, словно бы разыгрывая концовку одной из сказок, где дочь благородного, но бедного лесника, третируемого раньше злой и коварной мачехой, а также ее дочерьми, становится принцессой, оставляя недавно обретенных родственников ни с чем и в расстроенных чувствах. Вообще-то большая часть одежды, которая была на Галине сейчас, принадлежала Кристине. А Проусовой, чтобы переоблачиться из сиротского халатика в более приличный наряд, надо было добраться до гостиницы в Шереметьево. В номер гостиницы она еще могла попасть, так как карта гостя находилась у нее, а вот деньги все остались у Яна.
— Тебя доставят туда, — сказал Бирюков. — Вряд ли вы обращались бы со мной и Кристиной подобным образом в том случае, если бы мы потерпели поражение. Собственно, я имел возможность на практике убедиться, как это обращение выглядит. Послушай, я где-то читал, что в Штатах уже разработан новый метод лечения твоего заболевания. У больного действительно отщипывают немного печеночной ткани, а потом готовят из этих клеток какой-то бульон, запуская в него вирус, стимулирующий разрушение холестерина. А уж после того, как вирус изменит этот бульон, его вливают обратно в печень через воротную вену. И печень обретает способность регулировать уровень холестерина.
