Сергей Самаров - Правила абордажа
Новое испытание! – поняла Дороти. Ее будут оперировать. Если под общим наркозом, то вполне может быть, что она начнет говорить по-русски. Сейчас многие американцы знают отдельные русские слова. Могут понять, что она никакая не Дороти Митчел. Проверить это не слишком сложно. Значит, надо опять собирать в кулак волю. А как это трудно дается, когда мучает боль в груди. И еще... И еще... Она вдруг подумала, что чеченцы после всего этого могут посчитать ее ненужным балластом. Что тогда станет с Андреем?
Но – нет. Они же понимают, что какие-то данные ей доступны, и попытаются эти данные добыть.
Операция... Вот на чем надо сейчас сосредоточиться. И обязательно следует сделать так, чтобы проводили операцию под местным наркозом. Обязательно. Она сможет это сделать. Только как? Кому противопоказан общий наркоз? Кажется, людям с заболеваниями сердца. Аритмия! Надо довести себя до аритмии. Андрей... Усиленное сердцебиение начинается, как только она вспоминает имя сына.
Волю в комок! Тугой, жесткий комок. Он не продавливается и не рвется.
Давление упало. Медленно сердце бьется, очень медленно. Это естественно, она же потеряла столько крови... Медленно.
Андрей... Она же в грудь ранена. И именно в эту дыру, которую пробила пуля, сердце может выскочить. Так колотится. Разве может сердце так быстро колотиться... Андрей... Даже в пальцах дрожь от быстрого-быстрого сердцебиения...
Да, она сможет сделать это.
Дежурный врач в приемном покое мельком посмотрел на заполненную бригадой «911» карточку больного.
– В шестую операционную.
– Там трое в очереди. После аварии на Кроун-стрит. Может, в четвертую?
– Четвертая с пулевыми не работает. Пусть подождет. Рана не серьезная.
«Утешил, – подумала Дороти. – Аритмия, к сожалению, в счет не идет».
Ей не просто далось создать себе неровное сердцебиение. И сейчас придется ждать. Сможет ли она так долго испытывать свои нервы, свою волю...
– Пятая освободилась.
– Отлично. Везите в пятую.
– Там операция четыре часа длилась.
– Ничего. С ней возни не много.
Улыбчивый негр-санитар покатил носилки. Лифт, скоростной подъем. Широкие двери. Комната для подготовки. Она опять собрала все силы. Медсестра с санитаром помогают ей раздеться. Укладывают вещи в пластиковый пакет. Это она еще видит. Видит, что жакет кладут в самый низ. И все. Туман, туман, туман.
Нельзя! Нельзя терять сознание! Аритмия!
Яркий свет. Склоненные лица. Приборы. Множество проводов и трубок.
– Сильнейшая аритмия. Только местный наркоз, – приговор анестезиолога милостив. Он звучит как отличная оценка ее умению владеть своим организмом. – Потерпи, милочка... Это не так больно, как кажется.
Она терпела. Она смотрела широко раскрытыми глазами в лица врачей и медицинских сестер, смотрела на капельки пота, стекающие по их лицам, и даже понимала, что виной – мощный свет кварцевых ламп. Медики сильно потеют от этого света.
– Вот и все! – звенькнула, ударяясь обо что-то стеклянное, извлеченная пуля. – Это пустяк. Сейчас немножко подчистим бронхи... Крови слишком много там разлилось... И поставим на ребро скобку. И можете снова чувствовать себя полноценным человеком. Через три недели... Когда ребро совсем срастется.
Она улыбнулась через силу. Пена изо рта продолжала выходить вместе с дыханием. Розовая, кровью окрашенная пена. Она не видела этого сама, но чувствовала, что пена розовая.
Дороти отвезли в маленькую и уютную палату. Поставили успокаивающий укол. Она дождалась, когда выйдут санитары, и достала из шкафа пластиковый пакет с вещами. Пришлось все вынимать, чтобы достать из кармана жакета перчатки и винчестер. А потом вещи складывать в том же порядке, как они лежали. И при этом снова бороться со своим измученным организмом. Укол, очевидно, был очень сильнодействующий.
Перчатки и винчестер она спрятала за радиатор отопления. В это время года радиатор холодный, повредиться винчестер не может. И только после этого она легла, как положили ее санитары, и уснула. Уснула моментально, безмятежно, спокойно. У нее просто не было больше сил бодрствовать и бороться.
* * *Весеннее солнце стояло уже высоко, когда Дороти проснулась. Окно перед ней было изумительно чистым и небо в нем – изумительно голубым. Только вот дышать было трудно. Легко, поверхностно – еще ничего, а стоит вздохнуть чуть глубже, как боль возникает не только в месте ранения, а во всей верхней части груди.
Издалека доносится шум прибоя. Дороти читала где-то, что шумом прибоя лечат нервы. И в самом деле, она чувствовала, что этот шум успокаивает ее, настраивает на плавное и равномерное дыхание, на плавные и размеренные мысли.
Очень хотелось пить. Так всегда бывает после операции. Нажала кнопку звонка. Медсестра, латиноамериканка со строгим лицом испанской дуэньи, сразу вошла с подносом. Стакан в меру прохладного сока. Пить только через трубку, чтобы не сделать случайно большой глоток и не закашляться. Если чувствуется голод, то лучше потерпеть еще несколько часов. Так расписал режим питания врач.
– Как вас зовут? – спросила Дороти. Говорить ей тоже было нелегко. Как-никак пуля прошла достаточно близко к горлу.
– Рони, – медсестра улыбнулась.
– Рони, я попрошу вас... Если меня будет кто-то спрашивать, то я готова к разговору.
Дороти проявила свой характер аналитика. Допрашивать ее, понятно, обязательно будут и полицейские, и ФБР. Кроме того, возможность увидеться с ней будет искать и резидент, и скорее всего чеченцы. Им лучше не встречаться в этих покоях.
– Хорошо, мэм. Внизу вас дожидается лейтенант. Я сообщу, что вы можете его принять.
– Спасибо, Рони.
Просто лейтенант. Ни лейтенант полиции, ни лейтенант еще чего-то... Так у американцев не принято. Что-то странное. Откуда же этот лейтенант?
Он вошел через четыре минуты. Пожилой, подтянутый, в тугом галстуке. И сам весь напряженный. Глаза уставились прямо, почти не мигая, на Дороти. Неприятный взгляд. Словно он знает все на свете, абсолютно все. Под таким взглядом невиновный чувствует себя виноватым.
– Добрый день, мэм. Лейтенант Гарднер, Агентство национальной безопасности. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.
За дело взялось уже Агентство национальной безопасности. Это серьезно. Хотя никто толком не знает, чем занимается это агентство. Их побаиваются и в ФБР, и даже в ЦРУ. Все автомобили, которыми пользуются сотрудники агентства, имеют номера, приписанные к гаражу президента США.
– Я слушаю вас, лейтенант. – Дороти говорила умышленно слабым голосом.
– Расскажите сначала, что привело вас в этот вечер к профессору.
– Мы с ним близкие друзья.
– Это я знаю.
– Разве друзьям запрещено навещать друг друга? – Она лежа попыталась пожать в недоумении плечами и чуть не застонала от боли. Лейтенант Гарднер никак не отреагировал на невольную гримасу Дороти.
– Нет. Не запрещено. Но в этот вечер профессор Броуди был занят. Насколько мне известно, он не собирался приглашать к себе никого, кроме тех, кого пригласил.
– Я вообще не знала, что у него кто-то есть.
– Хорошо. Что было потом?
– Я пришла. В холле меня встретил старший охранник Локсли.
– Вы с ним знакомы?
– Естественно. Он старший охранник нашего института. И встречаемся мы довольно часто.
– Продолжайте.
– Он попросил меня подождать внизу, а сам поднялся к профессору на второй этаж. Спустился и сказал, что профессор появится через пять минут.
– О чем вы разговаривали с Локсли?
– Он предложил мне выпить, я отказалась.
– Простите. Вернемся чуть-чуть назад. Вы сказали, что в холле вас встретил Локсли. Из этого следует, что дверь вы открыли своим ключом?
– Нет. У меня нет ключа. Дверь была не заперта.
– Она обычно бывает незаперта?
– Нет. Как правило, я пользуюсь звонком.
– Интересно. Но Локсли был внизу.
– Да.
– Вас это удивило?
– Признаться, да.
– Вы ничего не спросили у Локсли?
– Конечно, спросила. Хотя я же видела, что перед домом собралось много машин.
– Что вы спросили?
– Какого пола гости.
– У вас были основания задать такой вопрос?
– Нет. Это я просто из женской вредности.
– Дальше.
– Спустился профессор. Сказал, что у него небольшой праздник. Окончание этапа испытаний.
– Вы знаете, что это были за испытания?
– Я не интересуюсь работой профессора. Мне достаточно справиться со своей.
– Странно. О работе Броуди в институте, вероятно, много говорили.
– Ну и что?
– Странно, что вы не интересовались ею.
– Вы плохо знаете тех, кто занимается наукой. Для каждого собственная тема – это явление. А остальные просто занимаются ерундой. Вот я изучаю вопросы, связанные со способностью человека...
– Не надо. Я знаю, что вы изучаете. Рассказывайте дальше.
– В дверь постучали. Локсли пошел открывать. Туда же двинулся и профессор.
– Постучали или позвонили?
– Постучали. В стекло. Сказали, что привезли шампанское.
