Эльмира Нетесова - Вернись в завтра
— Петрович! Никто свою судьбу заранее не знает. Давай не будем думать о плохом, тогда оно может минет нас. Я вон на прошлой неделе зашла внука навестить. Глянула, а у них в доме ни корки хлеба. Дочь больная в постели лежит, ни лекарств, ни денег, ни мужа… Я по аптекам и магазинам до темна бегала. Вернулась, а там уж зять с работы пришел, дочь попреками изводит. Та жизни не рада. Помирила, накормила их, дочке лекарства дала. А что толку? Знаю, ненадолго их хватит, скоро разбегутся в разные стороны. Потому что не любят… Их и ребенок не удержит. Внук к сиротству заранее приготовился. И меня спросил:
— Бабушка, когда папка убежит от нас насовсем, ты возьмешь меня к себе?
— Я его и спроси, почему он с мамой не хочет остаться? Так знаешь, что ответил:
— Меня никто не любит, ни мамка, ни папка. Они зовут меня ошибкой пьяной ночи. Выходит, вовсе не хотят, чтоб я с ними жил. Если не возьмешь, к чужим отдадут в дети, у кого своих нет. А я не хочу так. Ты же своя бабушка, не продашь меня, правда?
— Знаешь, Петрович, я как вспомню, сердце болит. Смотрит внук дочкиными глазами и весь дрожит. Едва на свет появился, а уже жить боится, о завтрашнем дне думает с ужасом. Пыталась я с дочерью поговорить, но бесполезно. Нет в ней человечинки, эгоистка, дрянь. И в кого пошла, не знаю. Ее отец худо ли, плохо ли, живет со второю семьей. Детей учит. А эта, как подкидыш среди людей. Бывший муж звонил недавно, говорил, что дочь его вконец ощипала, всего выпотрошила, деньги клянчила. Все по больницам валяется, по врачам ходит, не хочет работать. Просил меня не помогать ей, мол, пусть за ум возьмется и не валяет дурака. Вот я и посмотрела, как она самостоятельно устроилась. Ребенок от истощения в обморок упал на моих глазах. Куда уже хуже? — заплакала Степановна.
— Дашутка, забирай внука у их, покуда живой и ничего с им не отчебучили. Взрастет он вместе с Колькой серед нас не знамши горя. А и тебе спокойней, на глазах будет. Тогда и дочка за ум возьмется. Пока малец с ей, знает, что ты их не оставишь. Сама останется себя прокормит, поверь моему слову. Чем раньше мальчонку возьмешь, тем для всех краше.
— Васек! Я ж целыми днями на работе. Не приведу ж внука в кабинет. Его вовремя покормить, спать уложить, искупать, прогулять нужно.
— В детсад отведем. Там наш Колька выходился.
— В детсаде до пяти вечера. А дальше как, если с работы прихожу затемно, сам все знаешь и видишь.
— А дальше мы с Тонькой. И Колька скучать не даст.
— Опять вам обузу на шею вешать?
— Дашутка! Внучок как солнечный лучик в судьбе, никогда обузой не сделается. Это родители детям в тягость. Не все конешно, но случаются. А ты решайся, не сумлевайся, подымем и твоего мальца. Дает Господь малого, дает нам и жисть, и здравие!
— Слышь, Васек, кто-то в окно скребется! — испугалась Степановна. Петрович вышел на крыльцо и увидел продрогшего, задубевшего от холода Михалыча. Тот давно хотел постучать в окно, но не решался оборвать очень важный разговор. Он жалел, что не может принять в нем участие, но для этого нужно было помириться с Петровичем. Конечно, Андрей мог отложить примирение с соседом, но не приезд Розы, та женщина может прилететь и завтра. А на кого обидится Степановна? Ведь именно его — Михалыча, просила предупредить.
— Ты чево тут, аль приблудился ненароком? По- што под окнами шляешься? — удивился Василий.
— К Степановне возник по делу, да тебя у ней увидел, мешать не хотел, — вошел на крыльцо и сказал с порога:
— Дарья! Мне недавно Роза звонила! Просила передать, что хочет приехать к тебе, устала она от своего Израиля. К тебе на отдых просится хотя б на пару недель.
— Роза? А почему мне не позвонила?
— Сказала, что не прозвонилась…
— Странно! Меня звала, теперь сюда на отдых?
— Ага! Жаловалась, мол, от войны устала!
— Я вчера в телике ихний Израиль увидал. Ой, што там творится! Автобусы, кабаки взрывают, сколько люду гибнет, не счесть! — встрял Петрович.
— Вот тебе и новость! А у меня на работе уйма дел, загрузка под завязку! — сказала Дарья.
— А не тушуйся, Степановна! Мы с ней почти сговорились! Я ее к себе заберу на те две недели. Может свыкнется баба. Она в моем вкусе! Огневая, горячая, веселая, с ней не прокиснешь. Застояться не даст никому! Отдай ее мне! Я ж без бабы уже сколько лет бедую! Срам признать, скоро лебедой обрасту. А там где мужичье, лопухи заведутся. Мне эта женщина уж очень по душе. Помоги мне, Дарья! Поддержи меня! — глянул на Петровича, тот мигом смекнул, повеселел:
— Степановна! За ентово козла ручаюсь головой. Хочь змей он, но человек отменный. Пакостев не сделает. Путний мужик, не то што ево сын — кобель борзой. Але ж сама ведаешь, случаются наши дети горбатыми на душу. Спроси с их, в кого такими корявыми уродились. Сами слезы об том льем до гроба.
— Это верно! — согласилась Дарья хмуро и ответила:
— Но решать будет сама Роза. Я ей не указ. Она никогда не слушала моих советов. Мы очень разные, как и вы. Может, потому дружим и не можем друг без друга.
Андрей с Василием молча переглянулись. Они поняли намек. Что скажешь, если вся их жизнь сложилась из вражды и примирений.
— Ну, что ребята, давайте обговорим все, что подкинул нам день сегодняшний, может действительно найдем выход из тупика, куда загнала нас судьба? — предложила Дарья и, налив чашку горячего чая, поставила перед Андреем.
— Я думаю, Татьяна отдаст мне внука без раздумий. Как мы с ним справимся, не знаю, но Юрка послушный ребенок, мы с ним дружим и он охотно пойдет ко мне. Вряд ли потом захочет вернуться к матери. У детей своя, особая память. Обиды не прощают и помнят их до старости…
— Не переживай, Дарья. Серед нормального люду растеплится и твой внук, позабудет тяжкое. В свое завтра глядеть станет, на вчерашнее не оглянется. Мы с тобой, щитай сговорились, — улыбался Петрович Дарье.
— Ну теперь обо мне потолкуем, — придвинулся Михалыч ближе к Петровичу:
— Роза приедет, слышь, Вася? Я ее встрену как свою королевну. Но и ты помоги, уломай Тоньку в избе прибрать, не то совестно привести в дом человека. Выручай! — глянул на соседа с мольбой.
— Ни в жисть! Тонька ногу на ваш порог никогда не поставит, покуда там Федька! И не базарь пустое! Тебе ведомо почему! С тем плутом и кобелем у нас нет делов! — отвернулся от соседа.
— Не тронет, не подойдет, сам мне обещался. Можете быть спокойными!
— А нам че волноваться? Твоя изба загаженная, ты и дергайся во все стороны, а Тонька не придет. Она баба, не тряпка! И не умоляй! Пока тот паскудник в доме, мы к тебе ни шагу!
— Петрович! Васек! Но ведь Федька сын мой! Ну не прогоню его с дому! А и заказов как на грех, ни одного нет уже целых две недели. Куда его дену? Моя кровь! Пойми, ведь тоже с дочкой своей сколько мучился, хотя не виноват в ее грехах. Куда мы от них денемся? Я со своим целый день брехался до хрипоты. А и он прав, Тонька его так обосрала здесь у Степановны, что у него в душе все закипело. Уж как ни обозвала! А Федька под окном на завалинке сидел и все слышал.
— Это правда, Васек! Было такое! Верно говорит Михалыч. Тонька тогда перегнула! Я помню, — поддакнула Дарья и передала весь разговор.
Петрович ерзал на стуле так, будто его ненароком усадили голой задницей на ежиную семью, а встать не позволили. Он кряхтел, краснел и кашлял. Не знал, куда повернуться от стыда.
— Ну да! Он старше Тоньки и не красавец! Да, он отбыл срок в Колымской зоне! Но ни за что! Как это бывает, нам ли не знать! И Федька Тоньке не набивался в мужики и тогда пальцем не трогал. Но заело самолюбие, оно у каждого есть. За оскверненье свое отплатил. Ты обиделся, а мне каково? Твоя внучка далеко не королева, в подоле принесла, чем ей особо кичиться? Да если б не ты, ни Симку, а Тоньку свез бы на погост! Разве я неправ? Федька, пусть корявый, но мужик и по себе всегда сыщет. Нехай только боль заживет по утрате. Еще лучше твоей внучки будет. И можешь не бояться, не станет к ней прикалываться, не нужна она ему. За обиду отплатил. Теперь уж все, не оглянется на нее! А с домом прошу помочь, потому что чужим не доверяем. Сам понимаешь, вы — свои, вам и двери и душа нараспашку. Как брата и друга тебя прошу, помоги не опозориться перед Розой, сторицей добра отплачу…
