Евгений Сухов - Воровская корона
— Был я у него недели две назад. В Мароновском переулке он тогда залег. К себе-то Макей приваживать не любит. Недоверчивый. А тут как-то повстречались на Якиманке. Я с барышней был, а он один. Говорит, зарулим ко мне, только барышню свою отправь. Ну, я своей ляльке дал полтину на извозчика, а мы с ним на его хату заявились. Я у него тогда спросил, что за праздник такой. А он мне втирает, что у него всегда праздник, когда в карманах капуста шебуршит. А только за разговором он мне признался, что кассу они взяли в одном кооперативе. Деньжата между собой поделили, вот оттого он теперь и шикует.
— А кто с ним кассу брал, сказал?
Рябой отрицательно покачал головой:
— Такое дело даже спьяну нельзя говорить. За себя болтай, а других не впутывай. Но если покумекать, — Рябой призадумался, — то без Кирьяна не обошлось, это наверняка!
— И все-таки пошевели мозгами. Вспомни, где он может быть? Вспомни людей, которым он доверяет. Их не так уж и много.
Рябой вновь задумался, уткнувшись в пол, а потом неуверенно предположил, пожимая плечами:
— Может, у маханши Трегубовой. Она одна из немногих, кому он доверяет. Она его нищало толкает.
— Теперь уже не толкает! — резко обрубил Сарычев.
Прошедшей ночью Игнат стал свидетелем неприглядной картины: труп Елизаветы Трегубовой был обнаружен в сточной канаве на Лефортовском валу. Рядом лежал ее потертый чемодан, в котором она хранила ценности. Его Сарычев заприметил еще в первый раз, когда только появился на Хитровке. Теперь, выставив напоказ пустое темное нутро, он лежал рядом со своей хозяйкой. Скорее всего, Трегубова стала жертвой случайного ограбления. Извозчик, прельстившись на ее багаж, остановился в чистом поле, убил и раздел бывшую малинщицу до исподнего. Во всяком случае, нашлось двое свидетелей, которые видели, как она уезжала на пролетке.
Сарычев не исключал и такого варианта, что бывшая малинщица была ограблена друзьями-жиганами, пристально следившими за ее накоплениями.
Так что не всегда верна пословица: «Ворон ворону глаз не выклюет».
Глядя на ее ноги, он с трудом мог поверить, что совсем недавно они вызывали у него здоровый мужской аппетит.
— Хрящ, у меня есть шанс? — негромко спросил Рябой.
— Все зависит от того, насколько ты со мной был откровенен, — произнес Сарычев и громко крикнул: — Эй, дежурный!.. В камеру его!.. Пусть подумает.
* * *— Ты бы меня покликал, если что, — предложил Петя Кроха. — Мало ли как дело сложится.
Сарычев усмехнулся:
— Да уж как-нибудь справлюсь.
Забавно, однако, — старый уркаган опекает его, как малолетку. Рад, что старушка его жива-здорова, отблагодарить хочет.
Петя Кроха продолжал стоять, не желая уходить.
— Да уйдешь ты наконец! — прикрикнул Сарычев. — Или мне тебя взашей выталкивать?!
Петя Кроха что-то обиженно буркнул и свернул в ближайший проходной двор.
Мароновский переулок был темен. Только на пересечении с улицей тускло горел фонарь, рассеивая желтый свет. Тишина.
Сарычев закурил, осмотрелся и увидел, что из соседнего двора за ним наблюдают. Человек стоял неподвижно, облокотившись о забор. Кто он — обыкновенный бездельник, решивший глотнуть ночного воздуха, или все-таки кровожадный хищник, решивший подсечь жирного карася?
Некоторое время они пристально рассматривали друг друга, а потом чужак так же неожиданно исчез, как и появился. Сарычев, к своему удивлению, обнаружил, что испытал невероятное чувство облегчения. Сунув руку в карман, он потрогал холодную сталь. Уверенность вернулась к нему.
Здесь ухо нужно держать востро — стукнут обломком трубы по затылку, да и оттащат за ноги куда-нибудь в глухое место.
Сарычев отошел в тень и стал ждать. Он уже бывал здесь прежде, но то было днем, а сейчас даже самое невинное строение выглядело поистине зловещим. Пришлых людей здесь не привечают. Сарычев раскурил вторую папиросу, приготовившись к долгому ожиданию. Дом, в котором скрывался Макей, находился напротив, и Сарычев должен был видеть всех входящих в подъезд. На втором этаже темное угловое окно комнаты Макея. Форточка была распахнута, и через нее в комнату мог свободно пробраться вор. Но вряд ли кто из местной шпаны отважится на такой подвиг. Если нечто подобное все-таки произойдет, то уже на следующий день смельчака отыщут где-нибудь в темном тупичке с выпущенным ливером.
Сарычев сразу заметил человека в конце переулка, подъехавшего на пролетке. Сунув в ладонь извозчику деньги, он, не оборачиваясь, заторопился по темному переулку. Шел уверенно, как человек, привыкший к этой дороге. Обошел какую-то кучу из камней и досок, засвистел модный мотивчик и заторопился дальше.
Рябой не обманул — по переулку шел Макей.
Сарычев отбросил папиросу и еще глубже вжался в тень. Теперь его не рассмотреть, зато он прекрасно видит, что творится на свету. На Макее модный костюм в крупную клеточку. Ворот белой рубахи отложен на пиджак по последней жиганской моде. И даже если бы Игнат не знал, что это Макей, то все равно отнес бы этого прохожего к воровскому племени. Что-то было в нем особенное и очень приметное, что заставляло причислить его именно к жиганам.
Вроде бы каждый из них сам по себе, а присмотришься, напоминают один другого, будто братья.
Из темноты Сарычев выступил неожиданно. Ударил от души Макея кулаком под вздох, а когда тот захрипел, пытаясь насытить легкие воздухом, быстро связал ему руки и оттащил на ближайшую скамейку. Жиган, вытаращив глаза, еще продолжал беспомощно хватать губами воздух, а Игнат уже наслаждался второй затяжкой табачного дыма, глубокой и оттого по-особенному сладкой.
— Кто ты? — испуганно таращился в темноту Макей, стараясь рассмотреть незнакомца.
— А ты всмотрись, — ненавязчиво посоветовал Сарычев.
— Хрящ! — невольно вырвалось из груди Макея.
— Хм… Зови Хрящом, я не из обидчивых. Бузу поднимать не надо, не в твоих интересах. Ты уж извини, я тебе доставил некоторые неудобства. Но ничего, пострадай немножко, а потом, после разговора, я тебя развяжу.
Макей задышал ровнее:
— Почему ты меня сразу не убил?
Сарычев улыбнулся:
— Резонный вопрос. Интерес к тебе имеется. Папиросу хочешь?
— Давай, коли не шутишь, — кивнул Макей.
Сарычев оторвал зубами обмусоленный конец мундштука и выплюнул его под ноги. После чего сунул папиросу в рот Макею. С минуту жиган жадно втягивал в себя дым, выпуская его через ноздри, а потом спросил:
— Ну, что там у тебя?
— Ты знаешь о том, что твой батяня вместе с Кирьяном в одной зоне парился?
Макей открыл рот, и папироска упала к его ногам.
— И что с того?
Заволновался парень. Голосок-то дрогнул.
Сарычев сохранял спокойствие.
— Папироску-то чего сплюнул? Она ведь еще даже не выкурена. Давай я тебе другую запалю. — Макей не возражал. Сарычев чиркнул спичкой. Раскурил папироску и вновь сунул ее Макею. — В лагере ведь война была между уркаганами и жиганами.
— Ты дело говори, если базар завел.
Где-то в дальних дворах хрипло затявкала собака. Раздался рассерженный хозяйский окрик. На некоторое время псина успокоилась, потом забрехала вновь, но уже не так задиристо, а больше для порядка. Дескать, знай, жулик, здесь строгий сторож имеется.
— А то, что твой отец был на стороне уркачей.
Даже в темноте было заметно, что Макей смутился. Яростно вспыхнул огонек его папиросы и опять померк.
— Я знаю, — наконец отвечал жиган, — только что-то там не сложилось у него… Будто бы обидели его, вот он к жиганам и перешел. А они-то покрепче будут.
— А что же ты у Кирьяна не спросишь, как все дело было? — усмехнулся Сарычев. — Как-никак они в одном лагере сидели, в тобольском.
Макей вновь нахмурился. Об отце он и вправду знал маловато. Если посчитать все время, когда они пробыли вместе, то вряд ли и год наберется. Отец забирал его из приюта для того, чтобы малость понянчиться с ним, и, словно устав от родительских утех, опять возвращался на каторгу.
Макей не однажды заводил разговоры об отце, но Кирьян, проведший с отцом последние два года его жизни, особо не распространялся, повторяя одно: «Не будь твоего отца, так, может быть, мы бы с тобой не беседовали. Геройский он у тебя был. — И, махнув рукой, замечал: — Да что там говорить, ты весь в него».
— И что с того? — зло спросил Макей.
— А то, что отец твой никогда жиганом не был. Он бродяга старой закваски и веру свою не менял. Если бы он это сделал, то его бы свои и уделали. Продолжать?
— Продолжай, — выплюнул папиросу Макей.
— Тебе еще одну? — вежливо поинтересовался Игнат, вытаскивая очередную папиросу.
— Не надо, — коротко ответил Макей.
— Его убили во время толковища с жиганами. Твой батяня бесстрашный человек был. Заварушка произошла. Урки в одном бараке жили, жиганы в другом, пацанва вооружилась дрынами, подходы охраняют. Дубаки лишь посмеиваются и с вышек за концертом наблюдают. Для них-то это забава, делать-то им нечего. Во главе жиганов стояло двое, один — белый офицерик… из дворян. Говорят, на всех языках шпрехал, вот только привычку дурную имел — кистенем размахивал, оттого и загремел на каторгу. А кто был второй, догадываешься? — с интересом посмотрел на застывшего Макея Сарычев.
