Олег Алякринский - Клятва на верность
Потом, уже к вечеру, Варяг почувствовал, как тяжело устал, а когда свернул в переулок на Плющихе, где стоял ее дом, у него закружилась голова. Он зашагал быстрее. Вот и скверик. Тусклый фонарь, едва начавший раскаляться в преддверии короткой летней дочи. Они со Светкой нередко гуляли здесь, когда ей хотелось пройтись перед сном. Последний раз это было прошлым летом. Как густо тогда пахли цветущие липы… Небо в тот ясный, чудный день было прозрачно-синим, словно бы подсвеченным огнями всего огромного города, и на тротуарах дрожала резная тень листьев, очерченная светом придорожных фонарей. Вокруг ее дома было много деревьев, а возле крыльца рос древний клен. Осенью все здесь было усыпано огромными красно-желтыми листьями, которые она собирала в багряно-огненные букеты, стоявшие в вазах по всей квартире. Она зарывалась лицом в эти рдеющие листья, а потом давала ему понюхать аромат увядания, и ему казалось, что так, как пахнут эти листья, может пахнуть само счастье.
Поднимаясь на лифте, он подумал, что домработница Валя, наверное, уже спит, и решил открыть дверь своим ключом, чтобы ее не будить.
* * *Все эти долгие месяцы Светлана и Олежка прожили в чудесном двухэтажном домике в пригороде Ларнаки на Кипре. Скорее, это была целая усадьба, если учитывать солидную территорию прилегающего участка. Они ни в чем не нуждались… кроме свободы, разумеется. В доме постоянно крутился сторож — молодой молчаливый парень Ва-со, по совместительству выполнявший функции их личного охранника. Но он был не единственный, кто приглядывал за ними. За окнами маячили темные фигуры, причем порой Светлане казалось, что они вооружены. И это было ей неприятно
Каждое утро появлялся посыльный, который приносил продукты. Он забцрал список того, что постояльцы заказывали на неделю вперед. Пищу им готовил повар, опять же руководствуясь их пожеланиями. Вообще, их тюремщики старались создать им вполне комфортную жизнь.
В доме был телевизор, видеомагнитофон, они могли смотреть любые фильмы, какие только желали. Во дворе дома был бассейн, так что там всегда можно было поплавать. В общем, клетка оказалась вполне комфортабельной. Если же они пытались выйти за пределы участка, немедленно, откуда ни возьмись, появлялись охранники и вежливо, но решительно возвращали их обратно в дом.
Так скучно и тревожно прошли эти месяцы. И вот наконец все должно было кончиться. Накануне зашел Васо и сообщил, что им необходимо собраться: на следующий день их отвезут в аэропорт. Они возвращаются домой.
И сразу все то спокойствие, которое она вынуждена была взрастить в себе, испарилось, будто и не было. Волнение, тревоги, страхи — всё возродилось, как и вначале. Верить она никому не собиралась, но самое ужасное было то, что ей ничего не оставалось делать, как следовать указаниям тюремщиков. Если они решили ее освободить, они освободят. Если решили погубить, то им никто не сможет воспрепятствовать.
Чтобы перелет прошел успешно и без непредвиденных осложнений, ей предложили дать Олежке снотворное. Опасались, что мальчик может в аэропорту что-нибудь сболтнуть. Сказали, что ей не следует беспокоиться, если она будет вести себя благоразумно, она и сын доедут без осложнений.
Если все это делалось и говорилось для того, чтобы ее успокоить, то охранники добились противоположного эффекта. Ведь точно также ее привозили сюда. Но тогда ее похищали, а теперь говорили, что повезут к мужу. И те же методы, те же предосторожности, включая снотворное для сына.
Однако ничего не оставалось делать, как подчиниться. Тем более что надежда вспыхнула в ней с новой силой.
И как же она хотела увидеть своего Владика!
Когда проходили пограничный контроль, офицер за стойкой долго изучал паспорта. С ней рядом стоял какой-то незнакомый мужчина, русский, во всяком случае, говорил он без акцента. По документам он был ее мужем. И он же держал на руках спящего Олежку.
А еще она знала, что где-то в толпе стоят другие бандиты. Конечно, бандиты, кто же еще! Если бы она крикнула, то с Олежкой должно было случиться несчастье. Как они это сделают, она не знала, но что несчастье будет, в этом она была убеждена.
Полицейский, усатый, смуглый молодой мужчина, долго рассматривал их паспорта, и ей уже начинало казаться, что он все же заметил нечто подозрительное, сейчас их отправят в недра аэропорта на досмотр или еще для чего-то там, где немедленно арестуют мнимого мужа; а ее с сыночком освободят. Усатый в последний раз остро взглянул на нее, и Светлана поняла, что он уже все понял, просто ищет предлог, как бы безопаснее нейтрализовать русских бандитов, сопровождающих ее.
— Что с мальчиком? — спросил он по-английски, и сердце Светланы уже готово было выпрыгнуть из груди.
— Устал. Долгая дорога, — пояснил ее мнимый муж, и полицейский, оказавшийся обычным глупым греком, возвратил им паспорта.
Светлане показалось, что перелет длился невозможно долго. Уже хотелось только одного: чтобы все побыстрее кончилось. И вопреки всему, как она считала, желая магией неверия обернуть все к лучшему, вопреки всему, в ней росла, временами не давая дышать, надежда на скорую встречу с мужем.
В самолете провожатый отдал ей сына. Вернее, посадил его, спящего, на сиденье между ними. К посадке Олежка так и не проснулся.
В Москве они так же беспрепятственно прошли паспортный контроль. Их ждала машина — незнакомый вишневый «мерседес», который принял их в свое просторное чрево и плавно понес в Москву. А когда они оказались среди каменных ущелий города, когда по некоторым признакам она заметила приближение к их дому, волнение вновь едва не задушило ее.
Вдруг они свернули в один из дворов и остановились возле небольшого двухэтажного особняка, явно не так давно отремонтированного. И видно было, что денег на ремонт не жалели, здесь жили или работали состоятельные люди.
Едва машина остановилась, у Светланы внутри все похолодело. Весь день накануне, как ей сказали, что надо собираться, у нее внутри то холодело, то обжигало несказанным жаром. Она и сейчас приготовилась к худшему, но им ничего не сказали, только какой-то мужчина в светлом плаще вышел из дома, подошел к машине, заглянул внутрь, чтобы окинуть их с Олежкой внимательным взглядом, — пожилой, почти старик, но представительный и, несмотря на ситуацию, вызывающий симпатию.
«Нет, — подумалось ей, — такой не станет убивать. Не станет и ребенка убивать. Нас отпустят».
Уверенность в скором освобождении снова вернулась к ней. И верно, сразу после того, как представительный старец взглянул на них, машина тронулась, выехала со двора и понеслась — она уже была уверена — к ее дому.
Через полчаса мелькнул знакомый магазин на Плющихе, потом сквер в переулке, крыльцо кирпичной девятиэтажки и ярко освещенные окна на седьмом — в их квартире! Она вышла из машины прямо в ночь, у нее на руках оказался сонный, но уже просыпающийся Олежка, она подошла к крыльцу, оглянулась на отъезжающую машину, бегом вбежала в подъезд, поднялась на лифте и уже собралась нажать кнопку звонка, как дверь распахнулась — и она вдруг очутилась в объятиях того, о котором грезила все чти бесконечные месяцы.
— Владик! Как же я долго тебя ждала! — только и смогла она вымолвить, и слезы градом хлынули из глаз.
И поняла, что все плохое в их жизни кончилось — наверное, навсегда.
Глава 44
В маленьком семейном ресторанчике густо пахло жареным чесноком и еще чем-то пикантным, пряным. На потолке висели липкие ленты, усыпанные черными точками обреченных мух, а еще не успевшие сесть отдохнуть на коричневую длинную ловушку жарко и тяжело жужжали промеж лопастей бесшумного вентилятора на потолке. Солнце лужами топленого меда горело на полу, сверкало на влажной посуде, на блестящих приборах, протекало сквозь тюлевые занавески, которыми были завешены окна, отчего весь небольшой зал, казалось, был заполнен вместо воздуха светящейся взвесью.
Степан Юрьев забрел сюда случайно. Все утро, как только прилетел в Геную, бездумно шагал по узким улочкам куда глаза глядят. Он никуда не торопился, конкретной цели не имел и прилетел в этот город, следуя невнятному зову интуиции, всегда выручавшей его в прошлом.
Валаччини он сообщил, что отправляется на охоту. В Генуе как раз открывался очередной международный конгресс по борьбе с коррупцией, и, как подсказывал Сержанту опыт, Щербатов не сможет упустить такую прекрасную возможность лишний раз засветиться на международной арене. Газеты и Валаччини и Юрьев просматривали внимательно, знали о блестящих прогнозах в отношении как самого доктора Щербатова, так и его партии, на будущих выборах обещавшей занять если не второе, так точно третье месте. И хотя в прессе ничего не говорилось о приезде русского гостя, Сержант твердо рассчитывал на удачу.
