Александр Соловьёв - Ветви Ихуа
Наивно как-то и сумбурно. Сигурд сжевал записку.
Либо в самом деле на стороне Куртца серьезные силы, либо он сошел с ума, либо это вообще не от Куртца записка, а какая-нибудь провокация.
Через какое-то время из дремоты его вырвал звук открываемой двери. Сигурд поднял голову. Тот же рядовой, пришел за посудой.
— Эй, скажите, чтобы мне передали три капсулы праны, — потребовал Сигурд и снова положил голову на матрац.
В следующий раз рядовой навестил примерно через час. В руках он держал блюдечко, на котором лежали три капсулы. Сигурд подошел к нему, сгреб их пятерней и вернулся в свой угол.
В капсулах, несмотря на ожидание, записок больше не обнаружилось.
Сигурд употребил их так: сначала две сразу, а когда очнулся — еще одну. В пранном дурмане он не видел ничего кроме панели управления танком. Он даже не знал, куда продирался, запомнил только, как сильно его раскачивало из стороны в сторону…
***Неделя прошла в ожидании. Куда-то пропал Лепа. Странно: как ни как, Лепа был непосредственным руководителем.
«Они меня испытывают, — думал Сигурд. — Сначала рвут на части, то и дело вызывают в свои роскошные кабинеты, а потом как бы враз теряют интерес».
От Куртца тоже не было записок.
А может, они просто забыли о нем? Может, операция «Восстание» уже не актуальна? Или Ихуа создал новую ситуацию и начал очредную игру?
Сигурд вспомнил маленького толстяка Рэна. Если Рэн научился жить правильно, со смыслом, без войн, почему Ихуа не попробует взять с него пример? Зачем он устроил этот жуткий маскарад? Бег по кругу…
И вновь пришлось гнать от себя мысли о призраке. Не верь в глупого бога, который создал тебя для того, чтобы ты его научил чему-то такому, о чем он сам представления не имеет!
***На пятую ночь гауптвахты приснилась Руна. Она лежала в своем прозрачном ложе. Сигурд стоял рядом и чувствовал, как пахнут ее волосы. Вдруг Руна открыла глаза и сказала: «Посмотри на меня, Сиг. Я — умная, верная… Что тебе еще нужно?»
Он проснулся со странным сладковато-тоскливым чувством и продолжал думать о ней. Он вспоминал и других людей — реальных и нереальных, которые в его жизни что-нибудь значили. Он думал о дяде Огине, о сестре Каре, о своих матерях, о друзьях по Багровску, о Мерло Джикере, о Юме Гатте… Никто из них не поверил бы, что ему, Сигурду Дзендзелю, бывшему дикарю, бывшему бионеру-сомолфеду и патриоту Федерации, придется всерьез ломать голову над тем, чьей марионеткой быть предпочтительнее…
Сигурд чувствовал, что стоит у подножья абсурда. Из всех, кого он знал, своими мучительными сомнениями, пожалуй, он мог бы поделиться только с Руной…
***Он терпеливо ждал встречи с Куртцем, но Куртц все не являлся.
Тем временем силы понемногу восстанавливались, и наутро шестого дня Сигурду удалось войти в скачок. Он тут же кинулся к груде металла и с трудом оторвал от пола болванку весом в семьсот-восемьсот фунтов.
На седьмой день заключения после завтрака открылась дверь и вошли начальник особого отдела полковник Джуд, полковник Лепа и майор Бергер. У Бергера в руке был пульт от ошейника.
— С тобой одни трудности, — сказал Лепа. — Первый к тебе вопрос такой: раскаялся?
— Так точно, сэр.
— Верю, — Лепа повернулся к Джуду. — П… полковник, прошу.
Джуд вышел вперед. Уперев руки в бока, сказал:
— Будешь две недели у нас, баламут. Пройдешь полное тестирование. Раз в день на три часа тебя будет забирать полковник Лепа. Через две недели вернешься на одиннадцатый уровень. Попробуешь за это время выкинуть фокус, увидишь, как умрет твоя подруга, а сам станешь подопытной крысой.
— Как прикажете, сэр.
Его отвели на тринадцатый уровень, побрили, дали чистую форму, отправили в душ.
После тестирования и каких-то дополнительных медицинских исследований, в ходе которых на голову ему надевали поочередно несколько полусфер, его вызвал к себе Джуд и, глядя исподлобья, стал задавать вопросы по списку, который держал в руках. Вопросы были провокационные и касались мотивов его воинской службы. Среди вопросов был такой: «Если бы один из офицеров высшего командного состава предложил вам принять участие в военном перевороте, какими были бы ваши действия?» Сигурд ответил: «Доложил бы своему непосредственному руководителю». Единственным вопросом, на который он не смог ответить, был следующий: «Какова, с вашей точки зрения, оптимальная доза праны для бигема вашей комплекции, и есть ли пожелания по изменению эффекта ее воздействия?» Сигурд просто пожал плечами.
После допроса явился Лепа, и они отправились на одиннадцатый уровень.
— Вернемся к занятиям, — сказал полковник, посмотрев с прищуром.
Поль встретил их с невозмутимым видом, Но Сигурд чувствовал, что он рад встрече.
Они принялись заново повторять все этапы операции, и три часа, отпущенные для занятия, пролетели незаметно.
***Ему хотелось быстрого бега или праны, но теперь он чувствовал в себе силы терпеть отсутствие того или другого сколько угодно.
Он был исполнительным, старался, как мог, и ждал тридцать первого мая.
Кто знает, быть может, глаза призрака, глаза Ханарана, глаза Куртца, глаза Яглома — каждые со своим притязанием — и впрямь неотрывно следили за ним. Сигурд больше не думал об этом по одной причине: мало ли марионеток в руках этих людей? С чего бы им всем сосредотачивать внимание только на нем одном? Если уж думать, что у каждого из них свой план, то в нем должны быть замешаны и другие.
Куртца он так ни разу за месяц и не увидел. Ханарана, Яглома — тоже. Последние две недели — полная изоляция. Та записка, что была якобы от Куртца, могла быть на самом деле от кого угодно. Сигурд пришел к выводу, что брать ее в расчет бессмысленно. У них своя игра, у него своя.
«Ханаран, Куртц, Яглом — вы все мои братья, — говорил он себе. — Мы одинаковы во многом. Мы все служим ему, хотим того или нет. Ситуации одни и те же. Каждая личность, может быть, — отражение личности Ихуа. Он думает, что ставит нас перед выбором, но выбирать не из чего. Выбрать невозможно. Выбора, по сути, нет. Наверное, всему виной всемогущество Ихуа. Он создает тела в любом количестве, он бессмертен… Все подконтрольно, и сложнее всего с личностью. Единственно возможная альтернатива выбору — поступить своевольно. Я — хозяин своего тела! Именно так!»
Добрался до абсурда — займи определенную позицию. Когда ты был дикарем, голос твоего тела был твоей личностью. Личность определяла поступки. Теперь она стала стократ сложнее, у нее много граней. Одна из них жаждет отомстить за мать — албам; вторая — за дядю Огина — терракотерам; третья стремится совершить подвиг во имя того сообщества, к которому себя относит: сообщество должно выжить; четвертая грань хочет обрести покой. Дай удовлетворение своим желаниям.
Интеллект Зуброва победил умишко Дзендзеля, спокойствие дикаря взяло верх над рефлексией школьного учителя. Они почти окончательно приспособились друг к другу, особенно в эти последние две недели.
Чем меньше времени оставалось до начала операции, тем спокойнее становился Сигурд, тем яснее было мышление.
И вот этот день наступил.
***Сигурд проснулся в своей спальне от стука барабанов: Поль исполнял один из своих ритуальных маршей.
Полю этот день предстояло провести в беседе с психологом и прохождении специальных укрепляющих процедур. Сигурда пощадили: вместо психолога с ним будет заниматься Лепа. Потом генеральная отработка операции, проверка боевой готовности танка. Самое главное: надо было встретиться с Мариком…
Сигурд встал, принял очень горячий душ: после такого душа кожа надолго становилась красноватой, как от праны. Он оделся и вернулся на кровать.
У него не было плана, но он знал, что будет делать вначале и предполагал, что случится в самом конце, если все выйдет, как надо.
А что там между началом и концом? Цепь возможных ситуаций. Об этой туманной середине не было смысла думать.
Сигурд был спокоен. Он не хотел бежать и крушить, не хотел праны. Он себя контролировал.
Ему казалось, что-то случилось с его телом: новые ощущения. Словно оно стало еще более могучим, чем было раньше, да еще странное периодическое покалывание в затылке, тепло в животе…
После завтрака придет Лепа станет говорить с ним, а он будет внимательно его слушать и соглашаться со всем, что тот скажет.
Поль закончил барабанить. Сигурд приподнял подушку, быстрым незаметным движением сгреб то, что там было, — девятнадцать капсул праны — положил в карман и вышел в холл.
— Привет, — Поль был бледен: пять последних дней им не выдавали праны.
Сигурд с этим справился, но Поль переносил отмену с трудом. Кто знает, может, только в эти последние дни Поль по-настоящему впервые в жизни задумался о смерти. Сигурд подумал, что ни разу не спрашивал, бывал ли Поль вообще на поверхности. Они не сдружились, просто немного симпатизировали друг другу.
