Стивен Хантер - За день до полуночи
– Ракеты! – закричал Ясотый своим зенитчикам. – Наблюдателям приготовиться! Первая траншея, внимательнее следите за противником. Готовьтесь, ребята. Сейчас пожалуют американцы.
Первыми над верхушками деревьев появились вертолеты. Но это были не десантники из группы Дельта, а вертолеты воздушного прикрытия. Они открыто зависли в воздухе – две черные тени на фоне белого снега. Их лопасти наполнили воздух громким шумом, достаточным для того, чтобы заглушить последний бросок войск на рубеж атаки. Сами они свободно вели огонь по наземным целям, пользуясь своей высотой от пятисот до тысячи футов.
– Огонь ракетами! – закричал Ясотый за секунду до того, как заработали скорострельные пушки вертолетов. И спокойный мир враз перевернулся.
Скорострельность этих пушек была гораздо выше, чем у обычных пулеметов, и проблема заключалась не в точности стрельбы, а в запасе боеприпасов. Каждая зависшая в небе птичка стала словно пастью дракона, который дунул к вершине горы сплошной поток огня. Все вокруг застонало от ударов снарядов. В темноте трудно было вести прицельный огонь по вертолетам, не видели целей и штурмовики А-10. Ведь стрелять по пехоте совсем не то, что вести огонь по танкам или грузовикам, поэтому снаряды вздымали снег и пыль, нанося живой силе противника малый урон. Огонь имел скорее психологический эффект, создавая впечатление, что нет силы на земле, способной противостоять ему.
Внизу на опушке Ясотый заметил движение: это пробирающаяся сквозь деревья пехота подходила к поляне.
– Ракеты! – снова закричал Ясотый.
После дневной атаки штурмовиков А-10 оставалось всего семь «стингеров», но если не сбить или не отогнать вертолеты, то пехота сможет подойти очень близко. Ясотый предполагал, что на этот раз идут не сосунки, атаковавшие их днем, а настоящие профессионалы. Теперь уже все упиралось во время. Они встретят нападающих плотным огнем, потом отступят в первую из пяти траншей, атакующие продолжат наступление и попадут под перекрестный огонь. Он убьет всех. Им ни за что не прорваться. Каждый раз, занимая очередную траншею, они будут натыкаться только на мины-ловушки, а впереди их снова будет ждать перекрестный огонь.
Он видел, как это делали моджахеды, таким образом они уничтожили пехотную бригаду, за десять минут перебили четыреста человек и со смехом поднялись в горы в свои убежища.
Прочертив полосу в темноте, первый «стингер» устремился к одному из вертолетов. Но ракета не попала в цель и через некоторое время рухнула на деревья.
Вторая была выпущена тоже второпях, зенитчик плохо прицелился, но от ее вспышки пилот одного из вертолетов бросил машину в сторону, так что скорострельные пушки палили теперь выше позиций обороняющихся.
И третья ракета прошла мимо цели.
Осталось четыре, у меня осталось только четыре…
Но четвертая ракета достигла цели, правда, взрыв был довольно слабым, от вертолета потянулась лишь небольшая струйка дыма. Машина заскользила вбок, у нее отлетел хвостовой винт, и вертолет под собственной тяжестью стал падать вниз. Он рухнул на деревья, но не загорелся. Пилот второго вертолета по вспышкам засек, откуда ведется огонь «стингерами», хотя Ясотый и не думал, что он такой ас, каких ему приходилось видеть в Афганистане на вертолетах МИ-24. У пилота была теперь цель, огонь скорострельных пушек перенесся туда, откуда стреляли ракетами, и Ясотый едва успел юркнуть в окоп. Снаряды утюжили окоп, послышались крики и стоны, одному зенитчику очередь попала прямо в грудь, разорвав его в клочья.
Нарастающий шум вертолета Ясотый слышал уже над головой. Вертолет кружился, разворачивался, возвращался; вспыхнул прожектор, освещая цели. Пилот до предела снизил машину. Вертолет пронесся над траншеей, где, не открывая огня, затаился Ясотый со своими людьми, тут-то и ударили по нему из пулеметов и автоматов; десять или двенадцать потоков огня устремились к машине. Вертолет вздрогнул, затрясся и вдруг исчез в громадной вспышке оранжевого пламени, осветившего ночное небо. Стало светло, как днем.
Ясотый моментально вскочил на ноги и увидел, что поляна перед их позицией заполнена рвущейся пехотой. Он уже решил, что все кончено, но его сержанты, закаленные боями в горах Афганистана, не запаниковали, он слышал их твердые, уверенные голоса, кричавшие по-русски:
– Впереди! Впереди! Противник впереди!
Ясотый выпустил ракету, за ней вторую. Начался умопомрачительный спектакль. Пехота двигалась, как лавина насекомых, стремительными рывками. Еще храбрые и решительные, горящие желанием преодолеть оставшееся расстояние до позиций противника, солдаты рвались вперед небольшими группами, по четыре-пять человек. Ясотому показалось, что он даже видит их глаза, широко раскрытые от страха и адреналина. Их пулеметы поддержки открыли огонь на подавление с флангов, но пули летели слишком высоко, чтобы причинить какой-либо урон обороняющимся.
И тут открыли огонь люди Ясотого, ужасающий огонь длинными очередями.
Нападавшие начали падать, но все еще рвались вперед, храбрые, отличные солдаты.
По мере их продвижения штурм раскололся на сотни отдельных трагедий, и Ясотый уже видел, что хребет атакующих сломлен. Он поднял свою винтовку с оптическим прицелом и начал выбирать цели.
Пуллер слышал по рации, как они умирали.
– Я Сиксган-1, они пускают ракеты, плохо дело… нет, промахнулись, эта прошла мимо, выпустили еще две, а вот эта… Попала, она попала в меня, мы…
– Чарли, я вижу тебя, ты держишься молодцом.
– Майор, он не загорелся…
– Боже, его подбили.
– Дельта-6, я Сиксган-2, вижу впереди зенитчиков, я поймал их на мушку… о-о-о, смотрите, как заплясали эти мальчики…
– Сэр, кончилась лента.
– Замени, сейчас я им задам.
– Проклятье, Сиксган-2, я Дельта-6, оставайтесь на своей позиции, я не могу рисковать последним вертолетом.
– Сэр, я заставил их бежать, я вижу, как они бегут, хочу подойти ближе.
– Новую ленту, быстрее.
– Сейчас мы им зададим.
– Сиксган-2, оставайтесь на месте, черт побери! – заорал Пуллер.
– Полковник, эти ракетчики у меня на мушке, ох, здорово, это…
– Черт, сэр, здесь огонь…
– Ох, ох, проклятье, в меня попали, я…
– Огонь, огонь, ого…
– Боже! – воскликнул кто-то, выглянув в окно. – У него взорвался бак с горючим, огонь во все небо, как фейерверк в День Независимости.
– Дельта-6, я Хавбек, наткнулся на сильный фронтальный огонь.
– Хавбек, прикажите второй штурмовой группе выходить на исходный рубеж.
– Они готовы, сэр. Черт, сбиты оба вертолета, один здорово горит.
– Вы продолжаете продвигаться вперед?
– Нас встретили сильным огнем, сэр.
– Но ваша группа продвигается вперед или залегла?
– Особого движения не видно, слишком сильный огонь. Полно дыма, снега, пыли, невозможно что-то разглядеть. Мне вызывать подкрепление?
– Нет, пока не убедитесь, что первая атака полностью захлебнулась.
– А где же те, кто должен ударить слева? Где Браво? Где, черт побери, Браво? Господи, Браво, если вы нам не поможете, то нас здесь измолотят, а тогда уже никто не сможет подойти так близко к этой дыре.
Он почувствовал, как лезвие впилось ему в горло… и вдруг остановилось.
Сжимавшие его объятия ослабли, нападавший быстро и молча отскочил от него.
Уоллс почувствовал легкость в спине, повернулся и машинально схватился пальцами за то место, где лезвие уже начало делать свое дело. Безумные глаза его смерти на этот раз посмотрели в сторону.
– Боже, леди, да вы меня чуть не убили.
Вьетнамка мрачно смотрела на него.
Боже, откуда в таком хрупком существе столько силы? Детка, да у меня от страха задница похолодела. Если бы ты так обработала меня пятнадцать лет назад, тогда мне точно была бы крышка.
Уоллс растирал шею, на которой проступили капельки крови.
– Вы, как и я, пробрались сюда по тоннелям. А потом пролезли в одну из вентиляционных труб, верно? И тут наткнулись на меня, так ведь? Конечно так, по-другому просто и быть не могло. А когда услышали мои шаги, то забрались вон туда. – Уоллс показал на колпак, прикрывавший вентиляционную трубу. Он вздрогнул, представив себе, как она сидела там, сжавшись и приготовившись к прыжку, как пантера. – Черт, по вашему виду можно сказать, что досталось вам еще больше, чем мне.
Фуонг вся была перепачкана грязью и кровью, в темных глазах ее блуждал безумный страх, она сжимала и разжимала рукоятку большого ножа. Одна штанина брюк была оторвана, руку покрывал слой засохшей крови, рана на плече почернела.
Кто это сказал, что вьетнамцы все на одно лицо? Да кто бы ни сказал, он не прав. Сейчас Уоллс пристально смотрел на лицо, которое долгие годы было в его понятии плоским, тупым и желтым, и видел на нем те же самые чувства, что и на других лицах: страх, злость, гордость, храбрость. Ну, это лицо, может быть, было печальнее других.
