Андрей Молчанов - Падение «Вавилона»

Снайперы знали свое жестокое дело.

— Я — «пятый», с «мустангом» кончено…

Я потянул на себя тело водителя, прикрываясь им от возможных выстрелов со стороны «крайслера», свалил его на асфальт, тут же проверив, торчат ли ключи в зажигании… порядок… ручка пассажирской двери… толчок в плечо обмякшего мертвого толстяка, неохотно вывалившегося в темень… дверь закрыть…

— Я — «пятый», «мустанг» чист…

Олег:

— «Пятый», к обочине…

Я пустил двигатель, не глядя перевел рукоять переключения передач книзу и, газанув, резко вывернул руль, взгромоздив «мустанг», проскрежетавший подвеской по бордюрному камню, на узкую полосу тротуара, освободив таким образом дорогу для грузовика.

— Я — «четвертый», работу закончил…

— Я — «третий», порядок…

— Я — «второй», ухожу…

Олег:

— Всем. Из поддержки. Обыскать трупы. Взять документы.

Вот же совсем забыл…

Я выскочил из машины и, сунув пистолет под мышку, быстро обшмонал толстяка, вытащив «кольт» из его кобуры и взяв бумажник.

Водитель, молодой черный парень, был отчего-то невооружен, и мне пришлось вновь возвратиться к «мустангу», где на полу обнаружился «узи».

Грузовик взревел дизелем, тронувшись с места.

— Отъезд , — устало скомандовал Олег.

Я побросал оружие и бумажники в багажник «линкольна» и, стараясь не поддаться неожиданно охватившей меня панике, медленно вывел машину на магистральную трассу и покатил, дрожа как в лихорадке, к отелю.

Запарковав машину на стоянке возле отеля, стянул с себя бронежилет, защитные наколенники и перчатки. Сложил все свое диверсионное оборудование в сумку и, оставив ее в багажнике, прошел в сияющий мраморный холл, к кабинке лифта.

Поднявшись на свой этаж, вытащил из-под плевательницы пластиковую карточку-ключ и вошел в номер, брякнувшись на диван в оцепенелом шоке от того страшненького кино, участником которого мне довелось побывать. Или сон это?..

Зазвонил телефон.

— Ну чего? — бодро спросил Олег. — Есть желание перекусить?

— Да как-то…

— Давай-давай, без соплей. Я внизу, в ресторане. Шлепнем винца, зажуем креветкой…

В ресторане за кремового цвета скатертью сидел мой неизменно невозмутимый шеф: серый, с матовым отливом пиджак, черная водолазка, короткая стрижка, тонкий нос и неподвижный, как бы пустой, взор, источавший жуть…

Я впервые обратил внимание, что левый его глаз смотрел через какой-то испытующий прищур, а правый округло выдавался из-под век, будто упрямо направленный сквозь пространство в одному ему ведомую цель.

— Садись, боец, — сказал Олег. — Имеешь право на отдых.

— Да чего я сделал-то? Поприсутствовал… — хмыкнул я.

— Ну, всяк могло повернуться…

Некоторое время мы молчали.

— Почему не интересуешься тем, что было в грузовике? — спросил он насмешливо.

— А чего там могло быть? — пожал я плечами. — Трак[11] бандитский — значит, или оружие, или наркотики. Нет?

Олег не ответил, устало потирая пальцами щеку.

— Мне другое интересно, — продолжил я, стараясь не глядеть ему в глаза. — Судьба этого груза. Неужели мы отняли его, чтобы перепродать?

— Моральная сторона волнует?

— А это что, глупо?..

— Напротив. Но моральная сторона должна для тебя заключаться в одной формулировке: любой вред Америке — в пользу России. Потому что данный принцип имеет зеркальное отражение. А сегодня мы, доложу тебе, оказали и некоторую услугу американскому народу, избавив его аж от восьмерых членов устойчивой, как говорится, преступной группировки. А чего у тебя такой кислый вид-то, а?

— Я не думаю, — ответил я, — что с моей стороны будет честно подпрыгивать сейчас от переполняющего меня восторга. А отношения у нас, как понимаю, искренние… Зачем же их портить двуличием? Сделали мы противную и грязную работу, ну да и ладно. Давай выпьем! — Я наполнил бокалы.

— Ну… что ж, — произнес Олег с некоторой запинкой, — такая точка зрения меня тоже устраивает. Без эмоций — оно даже и лучше. Но все-таки просьба: пободрее, пожалуйста, пооптимистичнее… Ага?

— Насчет оптимизма — это ты напрасно, — возразил я. — Этого добра навалом. Его вообще необходим огромный запас, чтобы находиться в такой компании, как наша.

Звонок Ингред застал меня в тот момент, когда в кабинете старичка

Курта я экзаменовался по вопросам обнаружения в различного рода помещениях и в автомобилях средств звукового и визуального контроля.

Звонок прервал взволнованный комментарий преподавателя к моему ответу — на его взгляд, поверхностно раскрывающему тему монтажа в грубо побеленном потолке узко направленных стационарных световодов.

— Завтра утром я вылетаю из Берлина, — сказала Ингред.

— Куда? — удивился я.

— В Нью-Йорк, так что предупреди своих девочек в течение десяти дней тебя не беспокоить…

— Знала бы ты этих девочек, — процедил я, взирая на морщинистую физиономию профессора шпионских наук, крайне раздосадованного вынужденной паузой в своем вдохновенном монологе и замершего выжидающе в любимом кресле-кончалке.

— Ты… меня, надеюсь, встретишь? — спросила Ингред с каким— то настороженным недоверием.

— Чего бы это ни стоило, — заверил ее я.

Все… Теперь мне было не до Курта, не до технических средств подслушивания и подглядывания, не до чего; я торопился в Нью-Йорк и мной владело радостное щенячье возбуждение.

В аэропорту я был единственным из встречающих, кто держал в руках цветы — огромный букет роз.

И вот она, идущая сквозь как бы распавшуюся в стороны толпу через зал аэропорта, превратившегося в моих глазах в блекло— смазанный фон…

Это было одно из тех мгновений жизни, какие, наверное, кратко высветляют ее потаенный смысл… А может, иллюзию смысла. Все равно.

Вскоре «беретта» уносила нас в Куинс.

Каким-то незаметным образом минув прихожую, мы сразу очутились в спальне, в спешке покидав одежду по сторонам, и относительно ясное осознание мира и себя в нем пришло к нам, полагаю, часа через два…

После душа, обмотавшись полотенцем, она подошла к окну и, оглядев сияющую рекламным заревом улочку, очертанную стремительным серебристым болидом пролетавшего поезда с алыми глазами сигнальных огней, выдохнула:

— Боже… и почему я не приехала сюда раньше!

— И почему же? — Я обнял ее, дурея от восторга, нежности и обретения той, кого любил единственно и безоглядно.

— Потому что людям свойственно ошибаться… — Обернувшись, она ткнулась мне лицом в грудь, я почувствовал влагу ее губ у себя на соске, и по спине моей побежал сладкий мурашечный холодок.

— Ингред… — сказал я. — Может, нам пора окончательно объединить места своего проживания и вообще… давай-ка собирайся замуж, дорогая.

— Ты знаешь, что мне предложили мои шефы? — произнесла она вместо ответа.

— Пока нет…

— Очень хорошую должность в отделении нашего банка в Нью— Йорке.

— Соглашайся! — решительно заявил я.

— Посмотрю… — ответила она. — На твое поведение.

Последующая неделя пронеслась как в угаре. Гулянья по Манхэттену, бродвейские театры, ресторанчики китайского квартала, экскурсия к руинам Южного Бронкса, поездка на глубоководную рыбалку, путешествие в Пенсильванию, в страну средневековых сектантов…

Возвращаясь оттуда, я был остановлен полицейской машиной с предъявлением мне обвинения в превышении скорости. Полицейский, забрав мои документы, отправился в свою черно-белую колымагу, дабы проверить их по компьютеру. Это был довольно-таки щекотливый момент…

Закусив губу, я мрачно размышлял, что вот сейчас все и закончится: меня обвинят в использовании чужого имени, поддлке водительского удостоверения и, заковав в железо, с позором отправят в тюремную клетку…

Полицейский вышел из своего автомобиля и, подойдя ко мне, протянул документы. Сказал:

— Тикет[12] на пятьдесят пять долларов, мистер Генри Райт. — И, положив на капот рабочий планшет, выписал мне бумагу с обвинительным заключением.

— Огромное спасибо, — поблагодарил его я, выруливая с обочины. Затем покосился на Ингред.

Лицо ее было угрюмо-сосредоточенным.

— Ерунда, — сказал я. — Не расстраивайся… Ты что, испугалась?

— По-моему, испугался ты, — ответила она. — Дай мне, пожалуйста, посмотреть на твою водительскую лицензию, Генри Райт.

— В ней нет ничего интересного…

— Для тебя, вероятно, да. Но вот для меня…

Говорят, что правда всегда выплывает на поверхность. Порой, замечу, как утопленница.

— Ознакомьтесь. — Я протянул ей пластиковую карточку со своей физиономией.

Она изучала ее долго — с минуту, наверное.

— Значит, ты хочешь все знать? — спросил я.

— Да, Толья… Или Генри?

— Толья, Толья…

И я рассказал ей все. По порядку. Естественно, не упомянув о сегодняшнем сотрудничестве с Олегом.

Она не задала ни одного вопроса, и домой мы приехали, обоюдно подавленные и отчужденные.