Данил Корецкий - Антикиллер-2
Поэтому сержант Молочков возвращался с работы в форме, в форме заходил в магазины за хлебом, макаронами и молоком, в форме переходил улицы и тем привлек внимание Ужаха Исмаилова, сидящего за рулем угнанного грузового микроавтобуса.
– Давай, Али, это твой! – сквозь зубы процедил он, подгоняя «рафик» вплотную к милиционеру.
В кузове сидели Кинжал и Руслан Шерипов. Накануне налета СОБРа на убежище их отряда все трое ездили к Голубому озеру проверить домик с колоннами. Шерипов хотел отправиться туда один, но Ужах тоже вызвался искать кровника, а Кинжала взяли за компанию. Разгром отряда и их чудесное спасение наводило Ужаха на скверные размышления: ведь спастись должен был один Руслан, который побывал у ментов в руках и давал им клятвы на Коране... Вслух он своих размышлений не высказывал, но и Кинжал да и сам Шерипов Думали о том же. Между ними воцарилась напряженная атмосфера недоверия. Затаившееся предательство требовало расплаты...
Убитые и арестованные товарищи тоже должны быть отмщены, причем если предательство еще предстояло выявить и доказать, то эта месть не терпела отлагательства.
– Сегодня же мочканем трех мусоров, – решил Ужах. – Каждый по одному. А потом достанем гранат и забросаем их лягавку.
Сержанту Молочкову предстояло стать первой жертвой предстоящего террора.
Грузовой микроавтобус затормозил рядом с ним, дверь кузова открылась.
– Товарищ милицанер, как на Красногорск выехать? – почтительно спросил Али, изображая простодушную улыбку, которая заставила бы Литвинова, Рывкова или Лиса немедленно схватиться за пистолет.
Но неискушенный техник ПЦО с готовностью пустился в объяснения.
– Сейчас прямо, потом направо, увидите мост и через реку...
– Садитесь, покажите, – просительно покивал Али. – Вам же по пути?
– Вообще-то мне скоро сворачивать... Ну давайте, пару кварталов проедем... – Наклонившись, он поставил на грязный железный пол сумку с продуктами, влез в кузов и захлопнул за собой дверь. Ужах дал газ. Видавший виды «рафик» наполнился грохотом плохо отрегулированного движка и дребезжанием обшивки.
Коротко размахнувшись, Али ударил сержанта молотком по голове. Тот молча упал на пол. Кинжал навалился сверху, набросил на шею веревку и с силой затянул. Через минуту все было кончено. Труп оттащили назад, накрыли тряпками и придавили запаской. В тихом переулке сделали остановку и перекусили хлебом и молоком, купленным сержантом для своей семьи. Макароны сырыми есть было несподручно, и их бросили назад, на запаску.
– Теперь давайте тех... Коренева и Литвинова... Они Абу убили, мне зубы выбили, клясться заставили... Они там большие шишки!
Шерипов не мог оправдываться напрямую, опровергая еще не высказанные подозрения – это только усугубило бы дело, но, проявляя подобную активность, надеялся реабилитироваться в глазах товарищей.
– Ну давай, – не выражая никаких эмоций, сказал Ужах.
* * *– Нет, сейчас и у блатных «законы» не исполняются. То есть такое творится, аж страх берет! Приходит петух на зону – и не объявляется! Представляешь?! С ним же люди из одной пачки курят, из одной миски едят, они же получаются все опарафиненные! Представляешь: один петух опомоил весь отряд!
Гена Соколов искренне возмущался и переживал за невинно пострадавших зеков, как будто сам принадлежал к босяцкому сословию. На самом деле он относился к противостоящей стороне – «ментам» и хотя, строго говоря, являлся не милиционером, а филологом, редактором газеты «За чистую совесть» и спецзвание имел не милицейское – майор внутренней службы, зеки в такие тонкости не вдавались. Мент, он и есть мент. Здесь антагонизм известный и, как любые антагонизмы, – взаимный. Но Гена Соколов из общего правила выпадал, много лет он изучал арестантский мир: обычаи, традиции, жаргон и как-то незаметно вжился в него, полюбил босяков и научился понимать их специфические душевные порывы и странноватые переживания, которые, впрочем, им самим не казались ни специфическими, ни странными. Взаимодействие было взаимным – «тот мир», в свою очередь, изменил манеры, речь и даже внешность исследователя.
Когда Гена снимал массивные роговые очки, он превращался из кандидата наук, автора нескольких словарей «блатной музыки» и незавершенной энциклопедии преступного мира в одного из «бродяг», тихого, спокойного и рассудительного трудягу зоны, не борзого и не баклана, а знающего «феню» и "закон – набушмаченного мужика. К нему подходили на улице бывшие сидельцы и заводили разговор, который он без труда поддерживал негромким голосом в медлительной манере бывалого обитателя зоны, знающего цену словам и внимательно обдумывающего каждое перед тем, как произнести. Иногда они вместе выпивали по паре кружек пива, причем Геной руководил не только интерес исследователя, но и чисто человеческое сострадание к изломанным и искореженным судьбам.
Его серьезные исследования особого внимания не привлекали и общественного резонанса не вызывали, но, когда он без далеко идущих целей выпустил под псевдонимом книжечку перевода классической поэзии на блатной язык, пришла неожиданная слава. О ней писали местные и центральные газеты, телевидение пригласило «Фиму Жиганца» на несколько престижных передач, оскорбленные в лучших чувствах поэты и литературные критики в благородном гневе обрушивались на циника, посмевшего осквернить великих поэтов.
Еще бы! «Жужжать иль не жужжать? Во бля, в чем заморочка! Не в падлу ль быть отбуцканным судьбой. Иль все же стоит дать ей оборотку...» В такой интерпретации монолог Гамлета переварить сможет далеко не каждый умственный желудок.
– Я же это для юмора сделал, – оправдывался Гена. – Ну показать, конечно, что «музыка» – это не набор слов, а настоящий язык, иначе ведь никакой перевод невозможен... Но в основном для смеха. А оказалось, что внимания привлекло куда больше, чем серьезные работы. Обидно...
Когда оперативники перехватывали особо изощренно написанные малевки, их несли к Гене, и не было случая, чтобы «ксива» или «постановочное письмо» остались нерасшифрованными. И сейчас Лис положил перед ним листок с выписками из давних оперативных материалов.
– В словарях про «Шамилю» ничего не нашел, – сказал Коренев, на что Соколов возмущенно замахал руками.
– Вы знаете, что это за словари? Грош им всем цена! Когда началась гласность, с книжек НКВД гриф секретности поснимали, вот и появились первые словари – двадцать седьмого года, тридцать второго... А потом все бросились их переписывать! Семьдесят лет прошло, целая жизнь, речь много раз менялась, одни слова вообще ушли, другие изменились, третьи вошли в бытовой обиход... А они все по тем древним книжкам лепят! «Козлятник» – вор, обучающий молодежь... Да сейчас воры за такое слово на ножи поставят!
– Ну а по этой бумаге что скажешь? – Лис деликатно подтолкнул специалиста к сути дела.
Гена в очередной раз взял в руки листок и внимательно вчитался.
– Этот, первый, здорово «феню» знает, – повторил он, имея в виду Щекова. – Чувствуется старая закалка. На Шамиле кататься – это что-то нехорошее... Сейчас я пороюсь...
Он принялся перебирать стоящие в застекленном шкафу многотомные словари русского языка разных лет и изданий.
– А насчет жорика... Там с большой буквы было написано?
Лис помолчал, вспоминая.
– Не поймешь как... После точки.
– Никакое это не имя. И не мелкий хулиган, как в словарях объясняют. Это молодой вор, младший подельник. Еще говорят гаврик. Когда-то давно называли – полуцвет.
В наступившей тишине шуршали страницы. Соколов азартно листал справочники, с таким азартом Лис идет по следу, особенно когда добыча близка. У каждого свой поиск...
– Вот она! – торжествующе объявил Соколов. – «Шамиля» – на сибирском диалекте метла! Кататься на метле – убирать зону. По зековским правилам
– западло... Кто катается на метле, тот уже никогда в почете не будет, так и останется на низших ступенях арестантской жизни. Но ваш автор уверен, что, несмотря на это, поднимет его, потому что его слово в том мире много значит.
– Это я понял.
– А второй автор жаргоном не владеет, это сразу видно. И еще... Он говорит про какого-то умного соучастника. Настолько умного, что они его не выдали. А прозвище называет – Карась!
– Ну и что? – удивился Коренев. – Мало ли какие есть кликухи! Меня, например. Лисом кличут!
– А то! Лис дело другое... А вот Карась – погоняло позорное. Карасем пьяных, называют, лохов бестолковых, дружинников, милиционеров. Умного человека, которого уважают, никогда так не назовут!
В мозгу у Лиса будто что-то щелкнуло. Рогалев работал на уборке территории – катался на Шамиле! Он был самым младшим подельником, жориком! Значит, это он придумывал планы главарю «Призраков», за него собирался «бросать подписку» Щеков, он изобрел мифического шестого! Причем неудачно выбрал для него кличку! Рогалев – мозговой центр банды, хранитель оружия... Перенесший в сегодняшний день многие черты «Призраков», которые воплотились в почерке банды Колдуна! Рогалев связан с Колдуном! Или... Лис возбужденно вскочил.
