Тени за городом - Александр Александрович Тамоников

– Ну, и это не так уж плохо, – впервые отозвался другой гость – чуть моложе первого. – Спасибо, что хоть не расстреляли. Или что не заморили в лагере. А ведь могли бы не то, так другое. Жизнь – она дороже всяких дворцов. Я прав? – И гость вопросительно взглянул на Остапа.

– А мне много и не нужно, – угрюмо произнес Остап. – Ни от советской власти, ни от кого бы то еще. Мне хватит и этого.

– Хорошие слова! – кивнул старший гость. – Правильные! Как там говорят у нас на родине? В чужой земле и дворец – тюрьма. Слышал такие слова? Помнишь их?

– Я многое слышал и помню, – уклончиво ответил Остап.

Вошла Оксана и, как полагается по западноукраинскому обычаю, поклонилась гостям.

– Прошу к столу, гости дорогие! Не взыщите за нашу бедность. На столе, может, и мало, но в душе – много.

Это были традиционные слова гостеприимства, и на них полагалось отвечать такой же традиционной фразой. Старший гость так и ответил:

– Душевное тепло лучше всякого хлеба.

– Прошу, – указал рукой Остап.

Гости вошли в комнату, где был накрыт стол. Остап сделал знак рукой, означавший, что жена и сын должны уйти.

– О нет! – запротестовал старший гость. – Сын пускай останется. Посидим, поговорим по-мужски…

– Горилка и закуска – это не главное, – сказал второй гость, когда Оксана вышла. – Остап Федорович, ты же понимаешь, что не ради горилки мы к тебе пришли?

– Допустим, – осторожно произнес Остап.

– Вот и хорошо, что понимаешь, – сказал гость. – Горилка – это для отвода глаз. Так сказать, маскировка. Ну, чтобы ни у кого не возникло никаких подозрений. К Остапу Луцику приехали гости, он их, как полагается, встретил… Какие тут могут быть подозрения?

– Зачем же вы тогда ко мне прибыли? – спросил Остап. – И кто вы? И откуда?

– Вот об этом мы и поговорим во всех подробностях, – сказал старший из гостей. – Но для начала давайте все-таки выпьем за встречу. Как оно и полагается у нас на родине.

Глава 4

Нежданные гости засиделись в доме у Остапа Луцика. Солнце уже коснулось краем зубчатой кромки отдаленной горы, поросшей черными деревьями, небо стало водянисто-бездонным, как оно обычно и бывает в здешних краях в час заката, на дворе ощутимо похолодало, а четверо мужчин все не уходили. И тому были две причины. Первая причина – разговор был еще не завершен, а вторая – гостям нужно было дождаться, когда окончательно стемнеет. На вечернюю тьму они возлагали особую надежду, темнота была частью их замысла.

Еще в самом начале, как только все уселись за стол, гости назвали свои имена. Скорее всего, это были вымышленные имена – Остап это понимал, да и сами гости этого не скрывали. Тем более что к именам прилагались и прозвища. Самый старший сказал, что его зовут Игнат, а прозвище у него Крук. Второй гость отрекомендовался как Стась, а прозвище у него было Чорба. Двое молодых мужчин сказали, что их зовут Василь и Михайло, и это, как уразумел Остап, также были не настоящие имена. Отрекомендовались на западноукраинском наречии, ни одного русского слова за столом не прозвучало.

– И что же с того? – спросил Остап, выслушав своих гостей. – Для чего мне знать ваши имена и прозвища?

– Ну как же, – ответил на это Крук. – Как видишь, мы с тобой откровенны. И с твоим сыном – тоже. И потому мы рассчитываем, что и ты будешь с нами откровенен.

– Что вам от меня надо? – произнес Остап. – Спрашиваю уже в третий раз…

Было понятно, что гости ожидали такой вопрос от Остапа. Понятно также было, что сразу они на него не ответят. На важные вопросы никто сразу не отвечает, здесь нужна пауза, чтобы тот, кто спрашивает, мог подготовиться к ответу и осознать его значимость. Так бывает всегда, так случилось и в этот раз.

– А давайте мы выпьем по второй – за нашу далекую родину! – предложил Стась, он же Чорба. – Друже Остап, ты ведь не забыл, где твоя настоящая родина? Ты ее помнишь?

Остап ничего не сказал, разлил водку по стаканам и все так же молча поднял свой стакан. Это был скупой, но в то же время красноречивый и понятный жест, означавший, что он, Остап Луцик, ничего не забыл, и все помнит, и по-прежнему ожидает от гостей ответа на свой вопрос.

Выпили, закусили, помолчали. Крук покосился на окно. Барак, в котором проживал Остап с семьей, находился на самой окраине поселка и притом на возвышенности, так что из окна можно было видеть изрытую и обезображенную терриконами[1] долину, а за ней – высокую гору, покрытую черными деревьями.

– Да-да, – задумчиво произнес Крук. – Пейзажи здесь совсем не наши. Совсем не такие, как на нашей далекой родине. Наши пейзажи ласкают душу, а здешние – ее царапают. Скажи, друже Остап, ты помнишь наши родные пейзажи? А заодно ответь: как тебе здесь живется с исцарапанной душой?

Остап на это ничего не ответил, да от него, похоже, никто и не ждал никакого ответа. Потому что вопросы, которые задавал Крук, относились к разряду риторических. А риторические вопросы – это такие вопросы, которые задают не ради ответа, а чтобы приступить к другим, настоящим и основательным, на которые не дать ответ невозможно. И точно, вскоре именно такие вопросы и последовали.

– Так как же тебе здесь живется? – спросил Крук, внимательно взглянув на Остапа.

– Живу вот, – неохотно ответил Остап. – Получаю советскую пенсию. Работаю…

– Все так же малюешь бодрые советские плакаты? – усмехнулся Стась Чорба.

– Малюю, – бесстрастно сказал Остап, дернув плечом.

– Значит, малюешь… – иронично скривился Чорба. – Ну а вернуться домой не хотел бы? Туда, на родину? Вернуться, купить домик, поселиться в нем и спокойно доживать век… Ну, так хотелось бы тебе такого счастья на старости лет?

Остап прекрасно понимал, что такие вопросы понапрасну не задаются. Не могло такого быть, чтобы эти четверо незнакомых ему людей прибыли неведомо откуда лишь для того, чтобы задать ему все эти вопросы – больные и бессмысленные. Значит, вслед за вопросами последуют и ответы на них. И эти ответы нежданные гости дадут сами. Для того они и явились к Остапу. То есть явились ради этих ответов. Да вот только такие ответы бесплатными не бывают –