Белая кровь Тавриды - Александр Александрович Тамоников

По вечерам, расположившись прямо на земле у старой кошары, наспех переоборудованной под жилье, бойцы, глядя в южное черное небо с бесчисленными на нем звездами и покуривая махорку, грустили.

– А ведь где-то идет война! – говорил какой-нибудь солдатик, и все остальные, соглашаясь, кивали в ответ. – Ребята ходят в атаки… А что мы? Торчим у этого озера, считаем подводы с солью… Видеть уже не могу эту соль! Соль, конечно, нужна, а только – сколько же можно? Да и для чего?

– Вот именно, – вступал в разговор другой солдат. – Считается, что мы ее охраняем – соль-то. Да только кому она нужна, чтобы ее красть? Ее здесь вон сколько! Под ногами валяется! Бери сколько пожелаешь, задаром бери! Для чего ее караулить, от кого? От себя самих, что ли? Так ведь и нам она без надобности!

– Это точно! – мрачно говорил третий солдат. – Много здесь ее, соли-то! Целые горы! А человеку ее только и надобно что щепотку. Стало быть, и караулить ее незачем.

– Коль нас сюда приставили, значит, оно так нужно! – пытался возражать сержант Лапоть. – Если бы не было нужно, то и не приставили бы. Там, наверху, знают, что к чему. И коль мы здесь, то, стало быть, на то есть свой резон.

– Ну, так назови нам этот резон, коль ты такой умный и сознательный! – возражали сержанту сразу несколько голосов. – Вот видишь, ты молчишь… Стало быть, и сам ничего не знаешь. Нет уж, на фронт! Вот напишем рапорта с просьбой отправить нас в действующую армию – завтра же! И отправимся!..

– А в родимый колхоз сторожем по причине инвалидности отправиться не желаешь? – возражал на это сержант Лапоть, и в его голосе ощущалась горькая злость и такая же безысходность. – Отвоевались мы подчистую… Или вы позабыли, что нам говорили доктора перед выпиской из госпиталя?

– Помним, – угрюмо соглашались бойцы. – Как не помнить. А только все равно обидно до крайности! Братушки ходят в атаки, а мы, получается, будто на курорте.

Майор Крикунов, конечно, слышал все эти разговоры, тем более что они велись, можно сказать, каждый вечер. По логике, он должен был их пресекать, вести среди бойцов разъяснительную работу, всячески их убеждать, что не зря они приставлены к соляным приискам и буртам соли, что есть во всем этом какой-то высокий смысл и какая-то полезность. Но он слушал солдатские разговоры и молчал. Молчал, потому что и ему самому хотелось того же самого, что и бойцам. Бросить к чертовой матери и эти прииски, и бурты соли, забыть о вереницах автомашин и подвод, уйти куда подальше от нестерпимо синей мертвой воды, нескончаемого соленого ветра, разъедающего кожу и глаза, – и немедля отправиться на запад, догнать наступающую Красную армию, а там будь что будет. Хоть рядовым в штрафную роту – майор Крикунов был согласен даже на это. Потому что коль война, то, значит, надо воевать, а не считать подводы с солью.

Горько было Крикунову, и всю свою горечь Крикунов изливал на коменданта. Раз в неделю он приезжал в Ишунь, где располагалась комендатура, и начиналось…

– Вот ты мне скажи! – приставал Крикунов к коменданту. – Я, конечно, понимаю – соль. Без нее невозможно ни на фронте, ни в мирной жизни. Все это так. Но при чем тут я? Вот и мои бойцы тоже нудятся и спрашивают о том же. Ведь ты рассуди: то, что мы делаем, могут делать и гражданские люди! Какие-нибудь учетчики, или как там они именуются… Так нет же, приставили к делу меня! Но ведь я военный, я – майор Красной армии, а не какая-то там учетчица! Как же так? Почему?

– Так ведь соль ты отправляешь не в какую-то рыбацкую артель, а на фронт! – терпеливо возражал Крикунову комендант. – А коль на фронт, то, стало быть, это дело военное. А коль оно военное, то ты к нему и приставлен как военный человек! Как майор интендантской службы! Чем должен заниматься интендант? Снабжением армии. Хоть, предположим, портянками, хоть солью. Вот ты этим и занимаешься по долгу своей службы. И что же тебе тут непонятно?

– Да все мне понятно! – страдальчески кривился Крикунов. – А только все равно обидно! Обидно мне, понимаешь? На фронт бы мне. Без разницы куда, хоть в штрафную роту.

– Ну-ну, – утешал Крикунова комендант. – В штрафную роту ему захотелось, видишь ли! Тут, на Сиваше, тебе и фронт, и штрафная рота. Тем и утешайся. И вообще – для чего ты пошел в интенданты, коль уж так маешься? Шел бы в артиллеристы. Или, скажем, в пулеметчики.

– Это да! – горестно соглашался Крикунов. – Огромную ошибку я допустил в свое время! Да ведь время-то в обратную сторону не повернешь.

– Вот и не страдай, – улыбался усталой улыбкой комендант. – А лучше расскажи в подробностях, как обстоят дела на соляных приисках.

– А! – в отчаянье махал рукой Крикунов.

И выкладывал перед комендантом всю опостылевшую соляную бухгалтерию и арифметику. С этим делом у него все было в порядке – службу Крикунов знал.

– Ну, вот видишь! – ободряюще говорил комендант. – Все у тебя в порядке. Так продолжай и дальше. А бойцов своих приободри. Найди, понимаешь ли, подходящие слова… Потому что это не дело – разводить в армии унылость. Как ни крути и что ни говори, а все едино – здесь тоже фронт. А значит, что и мы с тобой тоже на фронте. И твои солдатики – тоже. Вот так им и скажи.

Если такие разговоры происходили вечером, то, закончив дела, комендант и Крикунов выходили на крылечко. У коменданта при себе имелась фляжка с водкой. Где он ее добывал, комендант не рассказывал, да Крикунов об этом и не спрашивал. А просто комендант разливал водку в мятые довоенные алюминиевые кружки и начиналась неторопливая беседа. Комендант рассказывал о том, как он воевал в понтонном полку, Крикунов – в какие передряги попадал он. И что с того, что один из них постоянно находился на передовой, а другой – в ближних тылах? Фронт есть фронт: там и передовая, и тылы – понятия относительные. Условные понятия, зыбкие и ненадежные. Сейчас – тыл, а через полчаса – самая что ни есть передовая.

Ну а потом Крикунов прощался с комендантом, садился в дребезжащую легковушку