Уоррен Мерфи - Американское безумие
– Давайте посмотрим, как это выглядит при замедленной съемке, – предложил Сэл. – Может быть, удастся понять, что произошло.
Замедленная съемка действительно позволила выяснить, отчего поскользнулся номер 96. Когда Бумтауэр оттолкнулся выставленной вперед ногой, чтобы начать движение вперед, то своими шипами порвал зеленый ковер. Этот разрыв был не меньше метра длиной. Вот почему Бумтауэр упал.
– Как же он сумел это сделать? – спросил Фредди.
Римо спрашивал себя о том же.
Когда искусственное покрытие на скорую руку зашили, Бумтауэр снял свои бутсы и забросил их за край поля.
– Он играет босиком, – сказал Сэл, как всегда, фиксируя внимание слушателей на и без того совершенно очевидной вещи.
– Некоторые футболисты играли босиком, но среди них никогда не было удерживающих, – сказал Фредди. – Кажется, нас сегодня ждет интересная игра, ребята.
– Масло начинает подгорать, – не отводя глаз от экрана, объявил Чиун.
– Ну да, ну да! – не двигаясь с места, сказал Римо.
На экране команды готовились к игре.
Мяч ударился о землю, и номер 96 тут же втиснулся между центровым и участниками схватки. Бумтауэр привычно толкнул центрового в спину, и тот мгновенно отлетел в сторону. Безо всяких усилий обойдя блок соперников, номер 96 выскочил на заднее поле, и в этот момент перед ним оказался получивший пас защитник «Омаров». Увидев перед собой Бумтауэра, защитник неловким движением попытался отскочить в сторону, но не успел, получив мощнейший удар в голову. Шлем защитника ракетой взлетел в воздух, а сам он под весом Бумтауэра рухнул на спину.
Номер 96 тут же вскочил и неуклюже пустился в пляс, вихляя бедрами и подергивая головой.
– Какой удар! – ахнул Чанк.
– Этот кадр наверняка будет хитом сезона, – сказал Фредди.
Сэл смотрел на ситуацию не так оптимистично.
– Центровой все еще лежит и не двигается, – заметил он. – Так же как и защитник. Я думаю, они оба получили травмы. Да, к ним направляются тренеры.
Камера сфокусировалась на упавшем центровом. Группа тренеров перевернула великана на спину, и тут футбольные болельщики увидели то, чего на поле им раньше видеть не доводилось: тренеры начали ритмично нажимать центровому на грудную клетку, пытаясь вновь заставить работать остановившееся сердце. В это время игроки обеих команд что-то возбужденно выкрикивали, указывая на лежащего защитника «Омаров».
– Что там происходит? – спросил Фредди. – Дайте крупный план.
Оператор поступил так, как ему велели. Между наплечниками на месте головы защитника зияла пустая дыра.
– О Господи, где же его голова? – закричал Чанк. – Где его чертова голова?
– Посмотрите в шляпе, – предложил Чиун, уютнее устраиваясь перед экраном.
Камера показала крупным планом исчезнувший шлем, который валялся где-то в середине поля. Из него выглядывало лицо защитника. Казалось, что несчастный на секунду высунул свою голову из-под ковра, чтобы оглядеться по сторонам.
Судя по выражению его лица, происходящее ему явно не понравилось.
Такое же ощущение было и у остальных.
Игроки обеих команд старались не смотреть на красный шлем. Некоторые из них оцепенели от ужаса, другие, перегнувшись пополам, блевали сквозь защитные решетки. В это время Брэдли – Боевая Машина продолжал свое представление: под вспышки «блицев» фотографов он одну за другой принимал классические позы культуристов.
Возмущенные этим зрелищем, «Омары» очнулись и, разом навалившись на Бумтауэра, погребли его под массой своих тел. Не оставаясь в долгу, «Райотс» поспешили ему на помощь. Место потасовки тут же оцепила полиция. Рев болельщиков заглушал слова Чанка, Сэла и Фредди.
Затем прямой эфир внезапно сменился рекламой: чизбургеры с тройным беконом танцевали макарену.
– Пятнадцать ярдов, – гордо объявил Чиун.
Пытаясь прийти в себя, Римо встряхнул головой. Комнату заполнял дым от подгоревшей пищи.
– Какие пятнадцать ярдов? – с недоумением спросил он.
– Пенальти за грубое нарушение правил.
Римо открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент зазвонил телефон. Это был телефон спецсвязи.
3
Над белой крышей здания красовался огромный пончик. Эффектно подсвеченное снизу гипсовое кольцо было видно за несколько кварталов. На свете наверняка не существовало другого такого пончика – такого громадного и розового и такого совершенно несъедобного.
Чиз Грэхем стоял под красным навесом, наблюдая через окошко раздачи, как невысокая, полная девушка-латиноамериканка выполняет его заказ. Продавщица была очень маленького роста, и, чтобы подтолкнуть к клиенту две широкие, плоские коробки, ей пришлось перегнуться через прилавок.
– Пор фавор, сеньор Чиз[5], – сказала она, вставая на цыпочки и протягивая ему свою руку, в которой держала черный маркер.
Сняв крышку с маркера, Чиз оставил автограф на внутренней стороны ее коричневой руки, написав от запястья до локтя: «С наилучшими пожеланиями, Чиз Грэхем».
– Мучас грасиас[6]! – проворковала девушка, словно младенца, баюкая у своей груди исписанную руку.
– Де нада[7], – ответил киноактер, забирая коробки.
Когда Чиз повернулся, чтобы направиться к ожидавшему его лимузину, девушка повисла на прилавке и стала смотреть, как сошедшее на землю божество удаляется прочь. Увидев его широкую, мускулистую спину, она издала пронзительный, душераздирающий крик – так кричат танцоры из «балета фольклорико» и гаички во время течки.
– Эступендо![8] – кричала продавщица пончиков.
Привыкший к тому, что девушки часто сходят с ума при виде его массивных ягодиц, Грэхем не обратил на нее внимания. Сейчас он думал только о том благоухающем грузе, который нес, – о сорока восьми свежеиспеченных пончиках. Его челюсти ныли от предвкушения скорого удовольствия. Грэхем испытывал огромное желание сейчас же сесть прямо на тротуар и съесть все самому.
Однако он знал, что если так сделает, то заплатит за это слишком дорогую цену.
Задняя дверь лимузина оказалась открытой. В машине среди кучи пустых бумажных пакетов сидела Пума Ли, одетая в черную блузку от Гуччи, кожаную микромини-юбку и ботинки с каблуками, острыми, как стилеты. Жена Грэхема тоже была кинозвездой – даже более известной, чем ее муж.
Не говоря ни слова, длинноногая красотка вырвала у Чиза одну из коробок. Он не успел еще захлопнуть дверцу лимузина, как Пума уже уткнулась лицом в щедро посыпанные сахарной пудрой пончики. Чиз устроился на одном из откидных сидений – как можно дальше от своей жены. Сгорбившись над коробкой, он поспешно начал запихивать еду в рот. Процесс поедания сейчас был для них чем-то вроде соревнования – своеобразным забегом на двадцать четыре пончика, в котором каждый хотел победить, чтобы ничего не оставить другому. Сахарная пудра летела направо и налево, салон автомобиля заполняли хрюкающие, чавкающие звуки.
Поднялся такой шум, что одетый в ливрею водитель лимузина приспустил отделяющее его от салона стекло, желая убедиться, что с его пассажирами все в порядке. В зеркале заднего вида он мог наблюдать, как самые высокооплачиваемые за всю историю кино актеры превращаются в самых настоящих свиней.
В Тинзелтауне[9] все знали, что Чиз и Пума вдвоем получают за фильм как минимум тридцать миллионов долларов, причем Пума зарабатывает гораздо больше. У Чиза была репутация героя боевиков, который с успехом демонстрирует кинозрителям свой голый зад, Пума же обладала гораздо более выдающимися способностями. Она артистично сбрасывала с себя всю одежду не только в вестернах, но и в картинах на историческую тему, слезливых мелодрамах, фильмах катастроф и подделках под Шекспира.
Уловив доносящийся сквозь стекло какой-то неприятный запах, водитель поморщился. Он читал в бульварных газетах о том, как звездная парочка всегда купается в марочном вине. В чем бы они там ни купались, похоже, мылом они не пользуются. Раньше шофер считал, что за свою жизнь, половина которой прошла в Голливуде, он стал свидетелем всех идиотских выходок, какие только можно себе вообразить. Но эта парочка превзошла даже разгульного Орсона Уэллса. Словно дикие звери, Чиз и Пума всюду рыскали в поисках самой что ни на есть отвратительной еды. «Но почему же они так хорошо выглядят, если столько едят?» – все время спрашивал себя водитель.
К тому времени, когда лимузин оставил автостоянку и влился в поток машин, следующих по бульвару Сепульведа, четыре дюжины пончиков уже канули в Лету. Водитель прибавил скорость, собираясь выйти на скоростную полосу.
– Нет, сверните здесь, – велел ему Чиз, махнув рукой вправо.
– Простите, сэр, – сказал водитель, – но если мы снова остановимся, то опоздаем на бенефис...
– Он же вам сказал свернуть! – рявкнула Пума.
На этом дискуссия закончилась.
– Да, мэм! – унылым голосом ответил водитель.
Теперь их пунктом назначения стал еще один известный в западном Лос-Анджелесе пункт быстрого питания – "Такос[10] у Тито", который находился под сенью эстакады шоссе номер 405.
