Александр Бушков - Пиранья. Жизнь длиннее смерти
– Бесполезно, а? – произнесла она сквозь зубы. – Ну что ты молчишь, истукан? Хочешь, в рот возьму? Авось встанет? Или извращенное что-нибудь попробовать? Предлагай, не стесняйся, я уже на все готова от нешуточной голодухи.
В конце концов, он был нормальным мужиком, и эти эстрадные номера произвели определенное впечатление. То, что он пару часов назад резал живых людей на глубине сталью челябинской закалки, нисколечко не мешало, наоборот, после таких подвигов особенно остро хочется простых человеческих радостей вроде женщины. Рассудком он понимал: чтобы замазать все на какое-то время, следовало, не мешкая, взять ее за шкирку, увести в спальню, завалить на белоснежную постель и отодрать как следует, без оглядки на моральный кодекс строителя коммунизма, вдоль-поперек и всяко. Вот только, кроме рассудка, были еще и эмоции, и тут уж Мазура форменным образом заклинило, он, в свою очередь, закусил удила.
– Черт знает что, – сказал он совершенно ровным тоном, заранее сожалея, но не в силах остановиться. – И это – наша советская девушка, воспитанная пионерией, комсомолом и прогрессивной общественностью? Недостойно советской женщине такое вытворять, да еще предлагать всякую похабщину. Это ж буржуазное разложение, не сойти мне с этого места… А если в парткоме узнают, чем ты мне заняться предлагаешь? Ты у меня, конечно, беспартийная, но, согласись, блок коммунистов и беспартийных должен быть нерушим, и иные развратные приемчики, несовместимые с нашей идеологией и моралью…
Она прямо-таки взвилась, словно на ежа села невзначай, едва ли не шипя рассерженной кошкой. Мазур не шелохнулся, не изменил позы, взирая на разъяренную супружницу кротко, с той самой философской отрешенностью, способной, пожалуй что, обеспечить ему местечко в рядах местных дервишей (разумеется, приверженцев не «буйного» направления, а «нирваны»). Какое-то время все же казалось, что женушка пустит в ход наманикюренные розовым коготки, но нет, обошлось. И дело тут не в гуманизме: она все же была неглупа, прекрасно знала о подготовочке мужа и после парочки неудачных попыток прочно усвоила, что тренированный в боевых искусствах Мазур легко, небрежно даже увернется от любой атаки, так что и пытаться нечего.
И посему, трезво оценив свои невеликие силы, она удовлетворилась тем, что смерила его взглядом, исполненным ледяного презрения, как выражались авторы старинных романов. Собрала разбросанные импортные шмотки, выпрямилась и безразличным тоном поведала:
– Лопнуло мое терпение. Пора тебя рогами декорировать. Красивыми, развесистыми. Столько возможностей упустила, дура, стольких кобелей отшила. Если подумать, оно и теперь не поздно.
– Не советую, – хладнокровно сказал Мазур. – Деревня тут маленькая, слухи пойдут, оглянуться не успеешь, как соберется общественность, аморалку пришьют, и станешь вовсе невыездной. Мы тут как-никак на переднем крае борьбы с мировым империализмом, моральный облик, соответственно, должен быть незамутнен и незапятнан. Кобели ведь не удержатся, трепаться начнут…
– Смотря которые, – отрезала Аня. – С чего ты взял, что я соотечественников имею в замыслах?
– Ах, во-от оно что, – сказал Мазур с напускной беззаботностью. – Уж не полковничка ли имеешь в виду? Как его там – Хамид, Халеб… Ты с ним еще на последнем приеме три танца подряд нажаривала, и по городу он тебя возил на экскурсию…
А что, нормальный мужик, – прищурилась Аня. – Уж никак не импотент, вроде некоторых. Галантен, обходителен, даже взглядом раздевает с восточным шармом. Так и тянет попробовать, каково это – спать с аравийским арабом, вдруг да и научит чему-нибудь такому, чего от тебя не дождаться.
– Хватит, – сказал Мазур. – Не выведешь ты меня из равновесия, устал я, чтобы злиться всерьез. Даже когда тут витает тень бравого местного полковника. Ты только учти, что в здешних краях венерические хвори свирепствуют даже среди полковников.
Она обворожительно улыбнулась, стоя в грациозной позе с комком невесомых ярких тряпочек в руке:
– Милый, я, как-никак, медик, предохраняться умею. Вот, кстати, насчет «венерочки» – ты-то сам не боишься? Ходят слухи, тебя опять видели за приятной беседой с той амазонкой в камуфляже, которая министр. Так, говорят, ворковали…
– Это чисто служебные дела, – сказал Мазур быстро.
Видит бог (или, учитывая географическую специфику, Аллах), эти сплетни были сущим поклепом без малейшей почвы под ногами, но по каким-то неведомым движениям души ему стало неловко, словно и впрямь было что-то, чего следовало стыдиться.
– Кто бы спорил, служба! – фыркнула Аня. – Ты ей лекции по марксизму-ленинизму читаешь в приватном порядке и горизонтальном положении.
– Нелогично, а? Если я с ней сплю, то я не импотент. А если я импотент…
– Скотина ты, вот и все.
– Слушай, – сказал Мазур. – Мы можем как-нибудь устроить так, чтобы не трепать друг другу нервы?
– Можем, – моментально и покладисто кивнула она. – Как только у нас наладится нормальная семейная жизнь, а не ее жалкое подобие. Ну не гожусь я на роль жены Штирлица с переглядками в кафе «Элефант»! Говорю тебе в который раз: то, что имеет место быть, мне уже ос-то-зви-зде-ло! И в этих условиях еще самое безобидное будет, если я вот-вот раздвину ноги под каким-нибудь местным полковником.
– Боже! – воскликнул Мазур в наигранном ужасе. – Неужели ты еще и Родину продать собралась? Я не переживу!
Ее глаза недобро сузились. Уже отворачиваясь, направляясь в сторону спальни, она бросила через плечо:
– А пошел ты…
– Дверью грохни, – сказал Мазур ей в спину. – Так оно красивше и вносит изящное завершение, верно тебе говорю. Ну, ба-а-бах!
Дверью она не хлопнула, аккуратно притворила ее за собой – что, несомненно, стоило ей огромных усилий. Оставшись в одиночестве – отнюдь не гордом – Мазур вздохнул и потянулся к итальянской бутылочке.
На душе было архискверно. Зря он так держался – но иначе просто не мог, накопилась критическая масса. Привыкши анализировать гораздо более сложные и опасные ситуации, он прекрасно понимал, что все упирается в ту самую нехитрую формулу: не сложилось.
Понадобилось довольно много времени, чтобы осознать простую истину и с ней свыкнуться. Собственно, истин нашлось целых две. Первая: жена офицера – это, философски говоря, и профессия, и жизненное призвание, и качество души. Вторая: его собственная жена со всем вышеперечисленным не имеет ничего общего, категорически наоборот. Что вовсе не означает, что она плохая. Она просто-напросто другая. Они разные. Единица плюс единица вовсе не обязательно означают пару…
И все остальное – лишь следствие: участившиеся скандальчики, нытье насчет того, что ему с его знанием языков, наградами и блестящим послужным списком давно пора подыскать более спокойное и престижное местечко, каких в армии ничуть не меньше, чем на гражданке (другие ведь устраиваются!), растущее отчуждение… Если посмотреть правде в глаза, не было у него ни жены, ни дома. Жилплощадь да официально зарегистрированная с ним женщина – так оно будет вернее.
Когда чья-то премудрая голова (несомненно, генеральская) решила в силу каких-то высших соображений, что на сей раз командир группы спецназа должен не таиться в темном углу, притворяясь пыльным веником, а, наоборот, торчать на виду, изображая сотрудника военного атташата (то ли скучного, рядового шпиона, то ли пристроенного по блату сынка важного папы), Мазур поначалу решил, что новая роль ему как-то поможет склеить рассохшийся по всем швам семейный челн. Но получилось с точностью до наоборот. Аня, очень быстро узнав, как все обстоит на самом деле, только еще больше озлилась. Потому что узрела воочию. Раньше все ее мечтанья об иной мужниной жизни, спокойной, престижной и респектабельной, были чистейшей абстракцией. А теперь она попробовала иную жизнь на вкус и цвет, глазами и на ощупь. И знала, что довольно быстро все кончится. И окончательно закусила удила.
Что прикажете делать в этой старой, как мир, ситуации? Разве что утешать себя неопровержимыми историческими фактами: даже самому Наполеону Бонапарту роковым образом не везло с бабами. Но утешение это дохленькое.
Из спальни выглянула Аня и медовым голоском осведомилась:
– Ты не подскажешь, чем обычно бабы мастурбируют? Огурцом или зубной щеткой?
– Да чем угодно, милая, – с ангельской кротостью сказал Мазур. – Кроме, я так прикидываю, ежика – весьма чревато… Ты же медик, неужели не можешь сообразить?
Дверь захлопнулась – на сей раз с надлежащим грохотом. А через пару секунд зазвонил телефон.
Глава третья
Скромный герой
Снимая трубку, Мазур прямо-таки жаждал немедленного вызова по боевой тревоге – можно было бы что-то взорвать, если особо повезет, спалить что-нибудь к чертям собачьим, крушить челюсти и ломать ребра, одним словом, отдохнуть на всю катушку от сложностей быта.
