Фредерик Дар - Травля
Номер не прошел. Здоровяк был слегка сбит с толку. Было видно невооруженным взглядом, что он не из тех, кто забывает. Он спросил мнение своего коллеги, который был посообразительнее. Тот закивал головой, что оказалось для меня фатальным...
Другой тоже втиснулся в купе. Никаких заблуждений, мои ягнятки, это начало конца. Со всем тем, что у меня есть, я без сомнения прямиком проследую в дом со множеством дверей.
– Что вам нужно? – спросил я нетерпеливым тоном.
– Покажите ваши документы!
Естественно, для исполнения такой миссии я запасся фальшивым удостоверением личности. Но в этот момент я об этом пожалел, так как если бы я им предъявил свой мандат о принадлежности к тем же органам, они стали бы мне товарищами, бернскими коллегами.
Подозревающий, белокурый парень с квадратной челюстью и коротко подстриженными волосами, изучал мои бумаги. Он сделал красноречивый жест своему приятелю. Шкаф начал меня обыскивать. Карамба! Ну, я хорош! Я ведь оставил при себе свою смертоносную хлопушку, ее большой ствол с глушителем выпирал из пиджака. Он выловил игрушку с молниеносной быстротой.
Второй тип уже вытащил наручники и приготовился надеть их на меня. Наступил момент попытать счастья в национальной лотерее, не так ли? Во всяком случае, самое время изменить ход дела!
Я откинулся назад, одновременно согнув конечности, и отвесил резкий удар ногой в нижнюю челюсть типа с наручниками. Он получил сорок третьим размером серьезного мужчины, и его внутренности заиграли на ксилофоне: «Иди не оглядываясь». Другой детина врезал мне такой удар в живот, что там все внутренности вывернулись наизнанку, как пуловер, и превратились в ничто.
Я рухнул как подрубленный. Здоровяк собрался с силами, чтобы продемонстрировать новый образец своего искусства боксера. Я получил боковой в скулу, прямой в лоб и начал считать звезды... Полицейский, которого я отделал, сидел напротив меня с окровавленным ртом. Он вынимал зубы один за другим, как будто отрывал лепестки ромашки, и клал на диван.
Этот спектакль его унижал, но возбудил напарника, который вернулся к своим обязанностям, разъярившись сильнее быка. Он хотел подловить меня еще раз и ожидая, что это будет хорошей дозой снотворного, вложил в удар всю свою силу. К несчастью для его фаланг, я успел уклониться, и его чудовищный кулак врезался в кокетливый пейзаж, представляющий ветряную мельницу на фоне тюльпанов. Голландия делает больно, когда она воспроизведена на железе, покрытом эмалью. Озлобленный живодер испустил душераздирающий крик.
В этот момент его вопль вывел меня из летаргии. Я ударил его прямо в рыло. Его отбросило назад. Еще один удар ногой, но поскольку мне не хватало места для размаха, вместо челюсти я угодил ему в ту часть его персоны, где собраны причиндалы, служащие для продолжения рода. Удар сапога по этому месту больнее, чем удар по самолюбию... Он испускает – я приношу извинение слабым людям – отвратительное рычание и растягивается в проходе купе. Я же, перешагнув через него, устремился в коридор. Человек с поврежденной челюстью забыл свои зубы на диване и бросился мне вдогонку... Я выиграл около пятидесяти сантиметров. Вагон переполнен, набит битком. Я зацепился за траурную вуаль вдовы и всучил ее в руки моего преследователя, который, казалось, имеет честь просить ее руки. Он ее получил, только по роже, так как старушка среагировала быстро. Если она любит теннис, то не для того, чтобы только подавать мячи. Я вскакиваю на какой-то чемодан и прыгаю через открытое окно на перрон...
А теперь, дамы и господа, ноги в руки! Целую, до вторника! Я расталкиваю людей, переворачиваю багаж... Большие скачки под удалую арию из «Сельской чести» (Кавалерия рустикана)... Появились стражи порядка. Поднялся свист, как на корабле во время маневров в Средиземном море.
У меня выросли крылья! Не хватает только бригады судей, чтобы зафиксировать побитие рекорда Жази. Я достигаю выхода с вокзала. Здесь стоит большой и суровый, как мнение покойника, служащий, которого уже предупредили, и он преградил мне путь. Я протянул ему свой билет, забыв разжать кулак. Билет и его вместилище угодили ему в подбородок. Парень перелетает через вертушку так, что ударяется черепом о стену; на какое-то время он забудет фамилии советников кантонов своей страны.
У выхода из вокзала я замечаю красный грузовик, который трогается. Я бегу к нему и успеваю вскочить на подножку. Ошеломленный шофер смотрит на меня.
– Не теряй курса, папаша, и жми на правую педаль, – говорю ему.
Он повинуется, косясь на стекло заднего вида. Мы летим по улицам на глазах у изумленных прохожих. Полицейские вот-вот ринутся в погоню на своих мотоциклах, более быстрых, чем грузовик. Оставаться на грузовике опасно.
На повороте я спрыгиваю... Бросаю взгляд вокруг. В подобных случаях не до лекций о пользе сахарной свеклы для польских колоний... Надо импровизировать и умело шевелить хромированными шариками.
Я заметил маленького кондитера, который сходил с велосипеда, держа под мышкой корзинку с кремовым тортом «Святая Честь». Я обесчестил эту «Честь», размазав торт по тротуару, и вскочил верхом на «велик». За мной, Кюблер! Я приподнимаюсь в седле и кручу педали, высунув язык... Я сворачиваю... Мне наплевать на направление. Я люблю фантазию и никогда не участвую в организованных путешествиях... Я кручу, кручу педали, как говорил Шарпини.
Я еду в запрещенном направлении и несусь по улицам с лестницами. Вот это номер! У Пэндера места заказывали бы за три месяца вперед, чтобы присутствовать при моих подвигах.
Время от времени я оглядываюсь через плечо и смотрю в морской бинокль. Природа непоколебимо безмятежна. Берн купается в бледном солнце, которое придает ему блеск аквариума5. Жители спокойны, и никто не подозревает драмы.
Я оставляю «велик» кондитера у чьего-то порога и направляюсь по маленькой старинной улочке. Как хорошо жить. Розовое спокойствие разливается во мне. У меня впечатление, что я вышел с постоялого двора...
Квартал, в котором я нахожусь, спокоен. Дома здесь зажиточные. Если я уйду отсюда, то непременно нарвусь на полицейский кордон. Полицейские власти знают теперь, что я в Берне, и скоро прочешут весь город. Хоть один раз у них в руках настоящее сенсационное преступление, и они не будут его прятать в ящик со старыми шнурками!
Мне надо срочно воспользоваться короткой передышкой, чтобы найти укрытие. Но это возможно только теоретически. А что такое теоретическое укрытие? Место, где можно расположиться, не боясь быть замеченным, вы согласны со мной? Где же мне расположиться, будучи гонимым, не имея возможности появиться в отеле или в семейном пансионе и в...
Я остановился. Слова «семейный пансион» зацепили на ходу мой рассудок. Они смутно воскресили что-то в глубине моего существа.
Вспомнил. Матиас живет в семейном пансионе. Если бы мне удалось связаться с ним, добрым другом, конечно, он смог бы меня спасти. Его моральный долг оказать мне эту услугу, потому что, прикрывая его кости, я попал в дерьмо.
Но как с ним связаться? Я не знаю, где его детские ясли... Я не ведаю, есть ли у него телефон, и я не могу себе позволить рискнуть пойти на почту, чтобы разузнать...
Я напрасно скреб свою башку стамеской. Все эти буржуазные фасады волновали меня не больше, чем крутые склоны.
Я застопорил, заметив в конце улицы силуэт полицейского. Досадный промах. Он уже обратил на меня внимание. Голова этого типа была наполнена отнюдь не малиновым вареньем. Едва он меня увидел, как тотчас узнал. Ну и свист! Какие потрясающие звуки! Резковаты, правда, для моих ушей, но, наверно, обворожительные для семейства кобр.
Я повернул назад! Проклятие! Моя беспечность дорого обходится... Другие пингвины, поднятые по тревоге свистком товарища, объявились на другом конце улицы! Настоящее нашествие! Положительно, их разводят у наших трансальпийских друзей! Вот страна, где не воюют, но где полно солдат! Где практически не убивают своих близких, но где полицейские появляются даже из самых маленьких дырочек швейцарского сыра! Какой кошмар...
Я не на шутку сдрейфил. Для моих швейцарских собратьев я был опасным преступником и если я опять ввяжусь с ними в драку, то получу сполна на этот раз.
До чего паскудная жизнь! Вот ребята, с которыми у меня всегда были хорошие отношения, к которым я инстинктивно питал симпатию, а обстоятельства оборачиваются так, что я должен бежать от них, как от дюжины эпидемий холеры.
Я заметил монументальный портал... вошел туда и быстро захлопнул тяжелую дверь. В замке торчал ключ. Я повернул его, чтобы выиграть время. Пока они будут растирать сухари, я, может быть, смогу вырыть крысиную нору, по которой смогу скрыться.
Возможно, я грешу избытком оптимизма, скажете вы; однако лучше видеть жизнь в розовом свете, так как и без того она достаточно мрачна!
Я пересек внутренний дворик, посреди которого торчал широкий, поросший мхом бассейн, наполненный зеленоватой водой, покрытой кувшинками.
