Скотт Мариани - Последнее пророчество

— Слушай внимательно. Сейчас я сниму ленту, и ты больше не будешь кричать. Ты будешь говорить. Отвечать на мои вопросы. Ты расскажешь мне все. А если не расскажешь, я вырежу тебе глаза. Вот так…

Стоявшая у дальней стены комнаты темноволосая женщина наблюдала за происходящим с непроницаемым лицом. В какой-то момент она собралась было вмешаться, однако сдержалась и снова сложила руки на груди.

Блондин сорвал ленту. Зои с усилием сглотнула и попыталась перевести дыхание, но вскрикнула, когда он, играючи, провел лезвием по виску, потом прочертил линию под глазами.

— Я не помню, — выдохнула пленница.

— Помнишь, помнишь. Не лги нам.

— Клянусь, я ничего не помню.

— Все, что надо, это чуть-чуть надавить. Самую малость, вот так, и твой милый голубой глазик просто вытечет. Ты когда-нибудь видела лопнувшее глазное яблоко? Похоже на сырое яйцо.

Он улыбнулся, еще раз пощекотал ее кончиком лезвия и убрал нож.

Зои дрожала от ужаса.

— Я не знаю, что вам сказать, — всхлипнула она. — Не знаю.

— Кливер. Ты ведь помнишь мистера Кливера? Помнишь, что ты с ним сделала?

Она покачала головой.

— Нет.

— Где оно?

— Где что?

— Где оно? — сорвался на крик блондин.

— Да не знаю я ни хрена! — крикнула в лицо ему она. — Не знаю, какого черта вам от меня нужно! — Глаза у нее блестели как у сумасшедшей, пряди растрепанных волос прилипли к мокрым от слез щекам. — Да поверьте же мне! Я ничего не знаю! Вы ошиблись. Вы взяли не того, кто вам нужен. — Слезы потекли обильнее, голос задрожал. — Пожалуйста, прошу вас. Отпустите меня. Я никому ничего не скажу. Обещаю.

Темноволосая женщина шагнула к блондину и положила руку ему на плечо.

— Надо поговорить.

Он напрягся, буравя пленницу тяжелым взглядом, потом вздохнул и вышел из комнаты в коридор. Брюнетка плотно закрыла дверь, чтобы Зои Брэдбери не услышала ни слова.

— Это не срабатывает.

— Она притворяется, Каплан, — прошипел он, брызжа слюной.

— Откуда ты знаешь?

— Оставь меня на полчаса с этой сучкой, и я все из нее вытащу.

— Как? Выколешь ей глаза?

— Да ты только дай мне шанс.

— Мы и раньше ее не гладили по головке. Почему ты думаешь, что сумеешь что-то узнать?

— Узнаю. Дай только время.

Брюнетка пожевала губу. Качнула головой.

— Нет. Ее нельзя здесь оставлять. У нас нет нужных средств. Думаю, ее надо вывозить.

— Позволь мне побыть с ней хотя бы десять минут.

— Нет.

— Пять минут. Поверь, я сумею развязать ей язык.

— Тебе слишком это нравится, Хадсон.

— Я выполняю свою работу.

— А если ты ее убьешь? Тогда конец нам всем.

— Не убью. Я дело знаю.

Она фыркнула.

— Неужели? Ну так послушай меня. Убери ножичек. Увижу его еще раз, прострелю башку. Ты хорошо меня понял?

Блондин молчал и только угрюмо посматривал на нее исподлобья.

— Пускай забирают ее отсюда, — сказала брюнетка. — У них свои методы.

11

Откинувшись на спинку жесткого сиденья, Бен наблюдал за собирающейся публикой. Благодаря хорошей акустике каждый звук здесь усиливался, и люди разговаривали вполголоса, едва ли не шепотом. Он сидел в заднем ряду, и зал заполнялся медленно. Впрочем, никто и не рассчитывал, что такой концерт привлечет много меломанов.

Афиша попалась ему на глаза пару дней назад, и теперь Бен был рад, что оказался здесь. По концертам он ходил нечасто, но идея провести целый час, слушая струнные квартеты Бартока, пришлась по душе. Многие находили его музыку слишком резкой, слишком волнительной, но Бену она нравилась. Темная, мрачная, местами режущая слух, тревожная, она, как ни странно, действовала на него расслабляющее.

Концертный зал Холлиуэлл расположился на боковой улочке неподалеку от Бодлианской библиотеки. Ни размерами, ни роскошью он не отличался — самая заурядная комната, рассчитанная примерно на сотню зрителей, с низкой сценой и белыми стенами. Все здесь — и чрезмерно яркое освещение, и устроенные ярусами сиденья — как будто создавалось нарочно для того, чтобы доставить слушателю как можно больше неудобств. В программке говорилось, что это старейший концертный зал в Европе и что в свое время здесь играл сам Гендель. В короткой аннотации рассказывалось о композиторе и музыке; еще один абзац посвящался музыкантам струнного квартета. Все они были аспирантами, зарабатывавшими на жизнь преподаванием и выступлениями.

На невысокой сцене уже стояли четыре пластиковых стула и четыре пюпитра, и концерт должен был начаться с минуты на минуту. Возможно, музыкантов попросили еще немного подождать в надежде, что публики соберется побольше. Но похоже, расчеты не оправдались.

Бен не столько увидел, сколько почувствовал, как она вошла в зал. Он обернулся, и она, заметив и узнав его, улыбнулась. Библиотекарша из Бодлианской библиотеки. Волосы распущены по плечам, легкий жакет обтягивает фигуру. Когда она подошла, он положил на колени программку.

— Вы один? — спросила она полушепотом. — Ничего, если я сяду здесь?

Сложенный пиджак лежал на спинке соседнего сиденья. Бен снял его и переложил на другую сторону.

— Конечно.

Она снова улыбнулась, села и поставила рядом с собой маленькую сумочку.

— Вот уж не думала вас здесь увидеть. Между прочим, меня зовут Люси.

— Бен.

— В библиотечной карточке вы значитесь как Бенедикт.

— Просто Бен.

Люси сняла жакет, и он заметил, что она пришла на концерт в той же белой блузке, в которой была в библиотеке.

— Работали допоздна?

Она закатила глаза.

— И не говорите.

Бен уже собирался что-то сказать, но тут на сцену, неся инструменты, вышли музыканты. Публика встретила их жидкими аплодисментами. Два скрипача, альтист и виолончелист сели по местам, подняли смычки, кивнули друг другу и заиграли.

Пронзительная, нервная музыка наполнила зал, а вскоре Бен уловил аромат духов Люси. Время от времени она садилась поудобнее, и тогда ее колено касалось его колена. Почему она решила сесть именно с ним, если в зале предостаточно свободных мест? Приятная, милая девушка. Впрочем, ее соседство нисколько ему не мешало.

Солнце садилось, когда они вышли из Холлиуэлла и неспешно зашагали по узкой улочке.

— Мне понравилось, — сказала Люси.

— Расслабляет, — ответил он.

— Вы так думаете? Я бы сказала, музыка довольно экспрессивная.

— Именно такую я и нахожу расслабляющей.

— Как насчет выпить?

— Почему бы и нет?

Бен помнил, что где-то неподалеку должен быть паб под названием «Терф». Память не подвела. Они перешли улицу и повернули на звуки музыки и смеха. Интерьер остался традиционным: низкие потолки, открытые балки, деревянный бар, простоявший никак не меньше двух сотен лет. Недостатка клиентов здесь не ощущалось. Шумные итальянские туристы заняли несколько столиков. Бен взял двойной скотч и бокал белого вина, и они с Люси устроились под открытым небом, в тихом уголке, окруженном старыми каменными стенами. В воздухе стоял насыщенный запах жимолости.

Бен достал сигареты.

— Вы не против?

— Составлю вам компанию.

Он щелкал зажигалкой. Чокнулись. Ситуация сложилась немного странная, и Бен чувствовал себя не в своей тарелке, но, по крайней мере, общение с Люси не напрягало.

— Отличный концерт. Стыдно, что так мало слушателей.

— Вкус к Бартоку появляется не сразу.

— Будь в программе величайшие хиты Шопена или что-нибудь барочное, зал был бы полон. — Она улыбнулась. — Итак, Бен, вы аспирант или кто?

— Нет, магистрант. Иду на последний курс в Крайст-Черче.

Ее это, похоже, удивило. Он кивнул.

— Знаю, я старый.

— Вы совсем не старый.

Я чувствую себя старым, подумал он. Старым и уставшим.

— Видите ли, у меня был перерыв. Первые два года я отучился давно. Даже слишком давно. Теперь мне дают возможность закончить и получить степень.

— Собираетесь сменить карьеру?

— Определенно.

— А чем занимались раньше?

Бен ненадолго задумался. И уже почти решился сказать правду. Но в последний момент передумал.

— Работал не по найму. Кем-то вроде консультанта-фрилансера. Помогал улаживать конфликты. Оказывал посреднические услуги. Много разъезжал.

Получилось довольно туманно и весьма расплывчато, но она удовлетворилась и таким объяснением.

— Я бы тоже хотела заниматься чем-нибудь другим.

— Не нравится работать в библиотеке?

— С работой все в порядке, но я хочу писать. Я художница. В библиотеку хожу несколько часов в неделю, только ради денег — надо же оплачивать счета. Была бы возможность, занималась бы только искусством, да времена сейчас нелегкие.